— По телефону. Кроме того, у него потом брали интервью, и то, что он говорил, практически совпадало со сказанным раньше. — Рассказывая, Марино смотрит в открытое окно со стороны пассажира, на дом в итальянском стиле, о котором идет речь. — Примерно в четыре тридцать пудель сделал свое дело вон там, возле тех пальм и кустиков. — Он указывает на пальмы, олеандр и решетку с желтым жасмином, разделяющие два участка. — Как я уже сказал, — продолжает Марино, — он заметил разбитое стекло в двери на кухне. Свет горел в кухне и наверху, и Ленни сначала подумал, что в дом пытались забраться и пудель проснулся из-за этого. Он вернулся к себе и позвонил Джорданам, но никто не ответил. Тогда позвонил в полицию. Они прибыли около пяти и обнаружили, что дверь в кухню не заперта, а сигнализация отключена. Девочка лежала внизу, на лестнице возле входа. Я оглядываю участок Джорданов, освещенный фонарями, которые отбрасывают сейчас длинные, густые тени. Подъездная дорожка с кирпичным бордюром посыпана гранитной крошкой. Каменные ступеньки, обходя гараж, ведут от нее к двери в кухню, увидеть которую можно, только если выйти из машины и зайти на частную территорию. — Вскоре после убийств Ленни переехал в Мемфис, то же сделали и другие соседи. Насколько я слышал, цены на недвижимость здесь заметно упали. Из тех, кто жил тогда поблизости, практически никого не осталось. Дом Джорданов стал чем-то вроде туристической достопримечательности, тем более что большинство экскурсий начинаются у самого знаменитого в Саванне кладбища, на соседней улице, а заканчиваются на Эйберкорн и Оглторп, у входа, мимо которого мы проехали минуту назад. Марино поворачивается, протягивает руку и, пошуршав бумагой, достает две бутылки воды. — Держи. Такое чувство, будто весь день только тем и занимался, что потел. — Он протягивает мне бутылку и возвращается к рассказу о местных достопримечательностях, неизменно привлекающих многочисленных гостей. — Экскурсии, как ты понимаешь, пешеходные. Многие памятники по ночам подсвечены, так что можешь представить, как чувствуют себя живущие поблизости, когда туристы пялятся на дом, а гиды расписывают, что тут произошло. Не хочу даже думать, что тут было, когда стало известно о переносе казни Лолы Даггет. Все только и думали о тех убийствах. — Ты был здесь днем? — спрашиваю я. — Не внутри. — Марино прикладывается к бутылке и шумно пьет. — Не думаю, что от этого была бы какая-то польза. Как-никак, прошло девять лет, дом несколько раз покупали и продавали, в нем жили разные люди, что-то менялось. Но представить, как все произошло, несложно. Дона Кинкейд разбила стекло той двери, что ведет в кухню, просунула руку и повернула ключ — проще некуда. Джейми, наверно, сказала тебе, что ключ был в замке. Глупее и придумать трудно. Установить замок под стеклянной панелью двери или окна, а потом еще и оставить в замке ключ. Тут уж надо выбирать. Либо ты оказываешься в западне, если вспыхнет пожар, либо облегчаешь задачу кому-то, кто может проникнуть в дом ночью и убить вас всех во сне. — Джейми сказала, что ты выяснял, почему была отключена сигнализация. Кто ее устанавливал? Пользовались ли Джорданы ею постоянно или нет? Она упомянула, что после нескольких ложных срабатываний сигнализацию вроде бы отключили. — Так и есть. — И вот что еще. С того места, где мы сейчас стоим, дверь в кухню не видна. Человек, случайно проходящий или проезжающий мимо, не может проверить, есть сбоку дверь в кухню или нет. Ее закрывает гараж. — Но он может заметить выложенную плитами дорожку и сделать вывод, что она ведет, может быть, к боковой двери. — Или на задний двор. Чтобы знать наверняка, надо все-таки увидеть. — Я скручиваю колпачок со своей бутылки. — В данном случае важно другое: дверь с дороги не видна, и, следовательно, тот, кто вломился в дом девять лет назад, либо знал о существовании бокового входа и стеклянной панели, а также о том, что хозяева имеют привычку оставлять ключ в замке, либо собрал нужную информацию раньше. — Уж что-что, а собирать информацию Дона Кинкейд умеет. Может, знала, что здесь живет богатенький доктор. Может, провела предварительно разведку. — И ей просто повезло, что ключ оказался в замке, а сигнализация была отключена? — Не исключено. — Сколько времени она провела тогда в Саванне? Где останавливалась? Об этом нам что-нибудь известно? — Только то, что осенний семестр в Беркли закончился в тот год 7 декабря, а весенний начался 15 января. Осенний семестр она точно закончила и записалась на весенние курсы. — То есть каникулы Дона могла провести здесь, — решаю я. — Возможно, она пробыла в городе несколько недель еще до того, как впервые навестила мать. — И в это же время могла познакомиться с Лолой Даггет, — добавляет Марино. — Или просто обратить на нее внимание, — уточняю я. — Не уверена, что они были знакомы. Может быть, Лола знает, кто такая Дона Кинкейд, по тому, что о ней писали в связи с массачусетскими убийствами, или со слов самой Джейми. Возможно, Лола даже знает, что Дона Кинкейд имеет какое-то отношение к убийствам в доме Джорданов. Мне не важно, что там говорит Джейми. И насчет утечки информации по новым результатам ДНК нам тоже ничего не известно. Но независимо от того, что Лола знает сейчас, у нас нет оснований предполагать, что она связывает Дону Кинкейд с кем-то, кого знала девять лет назад, во время убийства Джорданов, или, по крайней мере, с кем-то, кого она знала по имени. Какие курсы Дона тогда посещала? — Знаю только, что она занималась нанотехнологиями. — Думаю, скорее всего, училась на отделении материаловедения и конструирования. — Я смотрю на дом, в котором, как считается, убили четырех человек, и не нахожу ответов на остающиеся вопросы. Почему не включили сигнализацию? Почему оставили ключ в замке, тем более в такое время, когда число краж и других имущественных преступлений традиционно возрастает? — За Джорданами раньше такое замечалось? Беззаботность, опрометчивость? — спрашиваю я. — Они и впрямь были безнадежными идеалистами и наивными простаками? Обычно люди, живущие в исторических зданиях да еще в историческом квартале, бывают крайне осторожны во всем, что касается их собственности и личной жизни. Они всегда запирают ворота и включают сигнализацию. Никому не нравится, когда по твоему саду бродят туристы и на веранду заглядывают любопытные. — Знаю. Меня и самого это беспокоит. Он наклоняется ко мне и смотрит на особняк, в котором нет ничего зловещего, если не знать, что произошло здесь девять лет назад и тоже ночью. После полуночи. Где-то между часом и четырьмя, как следует из того, что я читала. — Отношение к безопасности в 2002-м было совсем другим. Тем более здесь, в Саванне, — продолжает Марино. — Сейчас таких, кто оставляет ключ в замке или не включает сигнализацию, уже не найти, это я тебе гарантирую. Преступность беспокоит всех, к тому же в голове у людей крепко засела мысль, что здесь, в их городе, в дорогущем особняке, зарезали во сне целую семью. Да, люди делают глупости, мы видим это постоянно, но кое-что мне все-таки кажется странным. Известно, что деньгами семьи распоряжался Кларенс Джордан. Также известно, что он немало тратил на благотворительность и часто, особенно по праздникам, работал волонтером. В День благодарения, на Рождество и Новый год всегда помогал в клиниках, приютах, на станциях «скорой помощи» и в бесплатных столовых. Принимая это все во внимание, было бы удивительно, если бы он не побеспокоился о безопасности своей семьи, жены и двух маленьких детей. — Мы этого не знаем. — Получается, что в тот вечер он отправился спать, не включив сигнализацию, — не в первый раз повторяет Марино, и эта деталь снова привлекает мое внимание. — В архиве компании что-то есть? — Компания вышла из бизнеса осенью 2008-го. В одном из верхних окон бывшего дома Джорданов мигает свет. — Я разговаривал с бывшим владельцем «Саузерн кросс секьюрити», Дэррилом Саймонсом. По его словам, старые записи не сохранились. Говорит, они хранились на компьютерах, которые после ликвидации бизнеса были переданы благотворительным организациям. Другими словами, архив уничтожен года три назад. — Любой заботящийся о своей репутации бизнесмен хранит архив по меньшей мере семь лет — хотя бы на случай налоговой проверки. Значит, он утверждает, что даже копий не осталось? — Все стерли, — говорит Марино. У главного входа зажигается свет. Мы трогаемся с места и отъезжаем, далеко не бесшумно, но как раз вовремя — дверь открывается, и вышедший на крыльцо плотный, мускулистый мужчина в пижамных штанах пристально смотрит нам вслед. — Этот парень, Дэррил Саймонс, не хочет, чтобы ему звонили насчет сигнализации у Джорданов. — Фургон снова скачет и ревет. — И его можно понять. Если бы система была включена и сработала, все остались бы живы. — Так почему же она не была включена и не сработала? Он сказал, кто ее устанавливал? Доктор Джордан или, может быть, предыдущий домовладелец? — Не смог вспомнить. — Конечно. Как тут вспомнишь, если убиты четыре человека. — Он не хочет ничего вспоминать. Как тот парень, что построил «Титаник». Кому это нужно? Уж лучше все забыть и стереть архив. И мой звонок его совсем не порадовал. — Надо выяснить, что случилось с компьютерами его компании, куда их передали. Может, они еще стоят где-то. А может, у него в сейфе и жесткий диск лежит. Неплохо было бы взглянуть на ежемесячные отчеты и посмотреть журнал регистрации. Возможно, следователи тогда так и сделали. Что именно рассказал тебе следователь Лонг? Джейми сказала, что ты с ним разговаривал. — А она не сказала, что из Лонга уже песок сыплется? Что он сердечный приступ пережил? Фургон «выстреливает» в темноту. Мы едем мимо кинотеатров, кафе, магазинчиков, расположенных у Колледжа искусств и дизайна. — Времени прошло не так уж много, — говорю я. — Это дело даже по определению к «холодным» не относится. Теплое, прохладное, но не холодное. Речь ведь не идет об убийствах пятидесятилетней давности. Должны быть документы, должны быть люди, которые хорошо помнят этот случай, имеющий столь громкий резонанс. — Следователь Лонг сказал, что вся информация изложена в его отчетах. Я ему напомнил, что там нет ни слова о сигнализации в доме Джорданов. Сейчас он клянется, что они просто отключили ее после нескольких ложных срабатываний. — Если так, то Лонг должен был навести справки в обслуживающей компании. — Мы объезжаем Рейнольдс-сквер, темный, сумрачный, со скамьями и статуей выступающего с проповедью Джона Уэсли [20] возле старинного здания, некогда использовавшегося в качестве госпиталя для больных малярией. — Должен был, да, но уже не помнит. — Люди забывают, у них случаются приступы. А еще им нет никакого интереса открывать повторное расследование, которое может показать, что они ошибались. — Согласен. Журнал регистрации надо посмотреть. — Думаю, тех, кто пользовался услугами «Саузерн кросс секьюрити», здесь не так уж мало. Наверняка их системы устанавливали не только Джорданы. Кто эти клиенты? Что с ними сталось? — Скорее всего, их счета перешли какой-то другой обслуживающей компании. — Так, может быть, и архивы туда же перешли? Или жесткий диск. — А это мысль. — И Люси могла бы помочь. Она прекрасно отыскивает якобы пропавшую бесследно электронную информацию. — Вот только Джейми ее помощи вряд ли захочет. — Я и не предлагаю, чтобы она помогала Джейми. Пусть Люси поможет нам. И Бентон кое-что интересное мог бы предложить. Думаю, нам пригодились бы любые обоснованные мнения, потому что сейчас улики, похоже, указывают в разные направления… Хорошо, ехать недалеко, а то чувство такое, что эта штука либо сама остановится, либо взорвется, — добавляю я. Фургон, трясясь и запинаясь, все же движется на север, к реке. Большинство ресторанов и пивных, мимо которых мы проезжаем, уже закрыты, на тротуарах никого. Впереди, справа, возникает огромный, весь в огнях «Хайатт», освещающий целый квартал. — А у меня чувство такое, будто мы в стену тычемся, — ворчит Марино. — У одних память отшибло, у других архивы пропали. — Джейми работает в Саванне недавно, а компания вышла из бизнеса уже три года назад, — напоминаю я. — Так что никакой стены не вижу, по крайней мере на этом фронте. — А вот мне кажется, что кое-кто точно не хочет, чтобы в это дело совали нос. — Этого ты тоже наверняка не знаешь. Люди, пережившие расследование убийства, суд, испытание публичностью и все прочее, обычно хотят, чтобы их не трогали, оставили в покое. Особенно когда речь идет о таких серьезных делах. — По мне, так всем будет легче, если Лола Даггет получит свою иглу и все кончится. — Для некоторых так и впрямь было бы легче. В том числе и в эмоциональном отношении, — говорю я и, помолчав, спрашиваю: — Кто такая Анна Коппер? — Не представляю, какого черта Джейми понадобилось об этом упоминать. — Мы с громким скрипом останавливаемся перед отелем. — И все-таки, кто или что такое «Анна Коппер» или «Анна Коппер КОО»? — повторяю я. — Компания с ограниченной ответственностью, вывеской которой она пользуется в последнее время, когда не хочет светиться сама. — Как в случае с апартаментами, которые сняла в Саванне. — Честно говоря, удивлен, что Джейми тебе об этом упомянула. Я бы сказал, ты — последняя, с кем она поделилась бы информацией о компании. Подошедший швейцар осторожно наклоняется к окну со стороны водителя, словно не вполне уверен, стоит ли парковать эту развалюху.