По мере удаления от района, где находились отели, улицы становились у́же и безлюднее. Реки отсюда видно не было, но иногда между столпившимися как попало зданиями мелькали высокие треугольные паруса фелюг. Гостиница представляла собой большое разрушающееся здание, которое, вероятно, раньше принадлежало какому-нибудь паше. Теперь над аркой перед входом красовалось бронзовое распятие. Одетая в черное монахиня поливала крошечную клумбу с цветами напротив здания. Вульф разглядел сквозь арку прохладный тихий холл. Сколько миль он проделал сегодня с чемоданами в руках? Ему нужен был отдых. Из здания вышли два египетских полицейских. Едва Вульф заметил их короткую военную стрижку и широкие кожаные пояса, у него сердце в пятки ушло. Он повернулся к мужчинам спиной и обратился к монахине в саду по-французски: — Добрый день, сестра. Она распрямилась и улыбнулась ему. — Добрый день. Желаете снять комнату? — Мне нужна не комната, а ваше благословение. Двое полицейских приблизились, и Вульф напрягся, готовясь отвечать в том случае, если они вздумают расспрашивать его, и размышляя, в какую сторону бежать, если возникнет такая необходимость, но они прошли мимо, обсуждая лошадиные бега. — Да хранит вас Господь, — сказала монахиня. Вульф поблагодарил ее и пошел дальше. Дело обстояло хуже, чем он воображал. Видимо, полиция проверяла везде. Ноги устали от ходьбы, руки болели от тяжести чемоданов. Он был расстроен и отчасти возмущен — все в этом городе делается случайно: можно подумать, они решили провести показательную эффективную операцию специально для него. Приходилось возвращаться обратно в центр. Ему даже начало казаться, что вокруг снова расстилается пустыня, по которой можно до бесконечности шагать, шагать и в результате никуда не прийти. В отдалении замаячила знакомая фигура: Хусейн Фахми, старый школьный приятель. Вульф на секунду застыл на месте. Хусейн, конечно, приютит его, и, наверное, ему можно доверять; однако у него жена и трое детей, которым будет трудно объяснить, что дядя Ахмед просто приехал погостить, но только это секрет и его имя лучше не упоминать… Да и как, интересно, это объяснить самому Хусейну? Хусейн взглянул в направлении Вульфа, и тот, быстро повернувшись, пересек дорогу и скрылся за трамваем. По противоположной стороне улицы он быстро прошагал до ближайшего поворота не оглядываясь. Нет, у старых приятелей искать убежища бесполезно. Алекс вышел на другую улицу и обнаружил, что находится недалеко от немецкой школы. Он уж было собрался подойти к ней поближе, чтобы узнать, открыто ли это заведение по-прежнему — ведь много немцев было интернировано, — но, увидев возле здания военный патруль, проверяющий документы, быстро развернулся и пошел обратно. На улицах становилось опасно. Он чувствовал себя крысой в лабиринте — куда ни повернешь, везде тупик. Наткнувшись на такси, большой старый «форд», из-под капота которого доносился подозрительный свист, он назвал водителю адрес. Машина рванулась вперед с третьей передачи, по-видимому единственной исправной. По дороге они дважды останавливались, чтобы охладить шипящий радиатор, и Вульф вжимался в заднее сиденье, стараясь спрятать лицо. Такси доставило его в коптскую часть Каира — старое христианское гетто. Алекс расплатился с шофером и направился к входу. Он сунул несколько пиастров старой женщине, которая держала в руках огромный деревянный ключ, и та впустила его на территорию квартала. Вульф словно попал на остров тишины и темноты в штормящем море Каира. Прислушиваясь к слабому пению, доносящемуся из древних церквей, он шел по узким улочкам мимо школы, синагоги и подвала, куда, согласно легенде, Мария принесла младенца Иисуса. Наконец он пришел в самую маленькую из пяти церквей. Служба должна была вот-вот начаться. Вульф опустил свои драгоценные чемоданы рядом с церковной скамьей. Он поклонился изображениям святых на стене, затем приблизился к алтарю, встал на колени и поцеловал руку священника. Вернувшись к скамье, он сел. Хор принялся петь отрывок из Писания на арабском. Алекс устроился поудобнее. Здесь он будет в безопасности, пока не стемнеет. Затем предпримет последнюю попытку. «Ча-ча» — так назывался огромный ночной клуб возле реки, располагавшийся под открытым небом. Как всегда, народу в нем было под завязку. Вульф стоял в очереди, состоящей из британских офицеров и их подружек, пока обслуга устанавливала дополнительные столы на каждом свободном дюйме пространства. На сцене какой-то комик самозабвенно острил: «Подождите, вот доберется Роммель до «Шепарда» — отсюда так быстро не уйдешь…» Вульф отыскал свободный столик и получил заказанную бутылку шампанского. Вечер был и без того теплым, а огни рампы делали жару невыносимой. Публика буйствовала — всем хотелось пить, подавали же только шампанское, поэтому посетители быстро пьянели. Они громко выкрикивали имя звезды программы — Сони Эль-Арам. Однако для начала им пришлось выслушать толстую гречанку, которая выразительно спела «Я увижу тебя во сне» и «Никого у меня не будет». Последние слова, прозвучавшие из ее уст, вызвали у публики взрывы хохота. Затем объявили выступление Сони. Но она еще некоторое время не появлялась. Разгоряченные посетители все громче выражали неудовольствие. И вот, когда обстановка накалилась до такой степени, что недолго было и до беспорядков, грянули барабаны, огни погасли, и установилась тишина. Затем прожектор вновь осветил сцену, и там уже стояла Соня с простертыми к небу руками. На ней были полупрозрачные шаровары и расшитый блестками бюстгальтер, усыпанное белой пудрой тело мерцало. Зазвучала музыка, и танцовщица начала двигаться. Вульф потягивал шампанское и смотрел на нее улыбаясь. Он так и знал: его старая знакомая по-прежнему лучше всех. Она медленно поводила бедрами, притопывая ногами. Ее руки затрепетали, пришли в движение плечи, груди затряслись; а затем ее знаменитый живот плавно задвигался по кругу, гипнотизируя зрителей. Ритм ускорялся. Соня закрыла глаза. Казалось, все части ее тела двигаются независимо друг от друга. У Вульфа появилось ощущение, как, впрочем, и у каждого мужчины в зале, что он остался наедине с танцующей женщиной, что она двигается только для него, что это не просто представление, не тщательно просчитанные чары шоу-бизнеса, это нечто большее. Пробегающие по красивому телу чувственные судороги были ей неподвластны. Каждому чудилось, что она просто не может иначе, потому что уже приведена в сексуальное неистовство собственным порочным телом. Вспотевшая публика была напряжена, молчалива, загипнотизирована. Соня двигалась все быстрее и быстрее, словно находясь в другом измерении. Музыка оборвалась. В наступившей тишине Соня издала короткий резкий вскрик, ее ноги подогнулись. Она упала на спину, разведя в сторону колени, и застыла в этом положении, свет погас. Зрители вскочили с мест, раздался гром аплодисментов. Свет зажегся, чаровница исчезла. Соня никогда не выходила на бис. Вульф сунул официанту один фунт стерлингов, что составляло трехмесячную зарплату для большинства египтян, и тот провел его за сцену. Официант указал ему дверь в Сонину гримерную и мгновенно исчез. Вульф постучал. — Кто там? Алекс вошел. Танцовщица, одетая в шелковый халат, сидела на низком табурете и снимала с лица макияж. Она увидела его отражение в зеркале и резко повернулась. — Привет, Соня, — сказал Вульф. Она окинула его долгим взглядом и произнесла: — Подонок. Она совсем не изменилась. Прежняя красота ничуть не увяла: черные длинные волосы все так же блестели; большие, немного навыкате карие глаза были обрамлены густыми ресницами; высокие скулы придавали ее лицу изящную форму, спасая от обычной для южных женщин круглоты; изогнутый нос был грациозно высокомерен; при улыбке пухлые губы обнажали два ровных ряда белых зубов. Все ее тело состояло из мягких соблазнительных закруглений, но благодаря росту выше среднего она не казалась толстушкой. В ее глазах бушевало пламя гнева. — Что ты здесь делаешь? Где ты был? Что у тебя с лицом? Вульф поставил на пол чемоданы и сел на диван, глядя на нее снизу вверх. Соня стояла руки в боки, подбородок дерзко выдвинут вперед, зеленый шелк халата натянулся на груди. — Как ты красива, — сказал он. — Убирайся отсюда! Алекс внимательно изучал ее. Он слишком хорошо знал эту женщину, чтобы испытывать к ней такие банальные чувства, как любовь или нелюбовь: она была частью его прошлого, старым другом, который остается таковым, несмотря на все его промахи, просто потому, что он находился рядом с тобой всегда и кажется, будто это невозможно изменить. Интересно, что произошло с Соней с тех пор, как он уехал из Каира? Может быть, она вышла замуж, купила дом, влюбилась, поменяла менеджера, родила ребенка? Алекс успел о многом поразмыслить, сидя в прохладной полутемной церкви. Он изобрел тысячу способов сблизиться с ней вновь, но так и не принял никакого решения, потому что совершенно не представлял, как она к нему отнесется. Не знал он этого и сейчас. У нее был агрессивный и презрительный вид. Но что за этим стоит? Как ему вести себя? Быть обаятельным и веселым? Или под стать ей агрессивным и напористым? Или беспомощным и умоляющим о снисхождении? — Мне нужна помощь. — Он решил выразиться неопределенно. Выражение ее лица не изменилось. — У меня на хвосте британцы. Они следят за моим домом, во всех отелях есть описание моих примет. Мне негде спать. Я хочу остаться у тебя. — Иди к черту, — отозвалась она. — Дай мне объяснить, почему я ушел от тебя тогда. — Прошло два года. Объяснениями дела не поправишь. — Дай мне только одну минуту. Я объясню… ради всего, что было между нами! — Я тебе ничего не должна. — Она смерила его презрительным взглядом и открыла дверь. Вульф подумал, что она хочет вышвырнуть его вон, и беспомощно смотрел ей в глаза, пока Соня держала дверь открытой. Затем она выглянула в коридор и крикнула: — Эй, кто-нибудь! Принесите мне выпить! Алекс немного расслабился. Соня закрыла дверь. — Даю тебе ровно минуту, — сказала она небрежно. — Ты что, собираешься стоять надо мной, как тюремщик? — Он улыбнулся. — Я не опасен. — О нет, ты опасен. — Она вновь уселась на табурет и продолжила заниматься лицом. Вульф пребывал в сомнениях. Существовала еще одна проблема, над которой он раздумывал вечером в коптской церкви. Как объяснить Соне, почему он бросил ее, даже не попрощавшись, и ни разу не пытался с ней связаться? Все, кроме правды, звучало неубедительно. Конечно, ему бы не хотелось делиться с кем-либо своими секретами, но эта женщина была его последней надеждой, следовательно, придется ей все рассказать. — Помнишь, я ездил в Бейрут в тридцать восьмом году? — Нет. — Я привез тебе оттуда браслет из жадеита. Она встретилась с ним взглядом в зеркале. — У меня его больше нет. Он знал, что это ложь, но не стал спорить. — Я ездил туда, чтобы встретиться с немецким офицером по имени Хайнц. Он предложил мне работать на Германию в предстоящей войне. И я согласился. Она повернулась и посмотрела на него, в ее глазах появилось нечто новое. Вульф приободрился. — Мне велели возвращаться в Каир и ждать вестей. И два года спустя я получил весточку. Меня вызывали в Берлин. Я не мог ослушаться. Там я прошел курс обучения, затем работал на Балканах и в Ливане. Вернулся в Берлин в феврале, чтобы подписать новый контракт. Меня направили сюда… — Что ты пытаешь втолковать мне? — перебила она с недоверием. — Что ты шпион? — Да. — Я тебе не верю. — Смотри. — Он взял чемодан и открыл его. — Это передатчик, чтобы посылать донесения Роммелю. — Он снова закрыл его и открыл другой. — А это мои финансы. Соня уставилась на аккуратные пачки банкнот.