— Иногда мне кажется, что ты их ешь. И разве я не говорил тебе, что необычные требования надо сопровождать объяснениями, для чего нам это нужно? — Я забыл, — смиренно ответил Баннистер. — Тебе придется вспомнить. — Пирсон взял верхнее требование. — Зачем нам понадобился оксид кальция? Мы им никогда не пользуемся. Баннистер злорадно улыбнулся: — Вы же сами попросили меня его заказать. Для вашего сада. Старший лаборант упомянул факт, о котором они оба знали, но который редко обсуждали. Пирсон был заметной фигурой в обществе любителей роз и употреблял некоторые лабораторные реактивы на улучшение плодородности почвы своего сада. Пирсон смутился: — Ах да… Ладно, это требование можно отправить. Он отложил этот листок и взял в руку следующий. — А это что? Зачем нам вдруг потребовалась сыворотка Кумбса? Кто ее заказал? — Доктор Коулмен, — с готовностью ответил Баннистер — наконец-то он наступил, этот долгожданный для него момент. У стоявшего рядом с Баннистером Джона Александера появилось недоброе предчувствие. — Когда? — резко спросил Пирсон. — Вчера. Доктор Коулмен сам подписал требование. — Помолчав, Баннистер ехидно добавил: — Причем там, где обычно ставите свою подпись вы. Пирсон посмотрел на заполненный бланк. Оказывается, он не заметил, что требование уже подписано. — Зачем она ему понадобилась? Ты не знаешь? — обратился Пирсон к Баннистеру. Старший лаборант успокоился. Он запустил шестеренки своего мщения и теперь мог наслаждаться ролью зрителя. — Что же ты молчишь? Рассказывай, — обратился он к Джону Александеру. Слегка волнуясь, лаборант объяснил: — Она нужна для анализа крови на антитела к резус-фактору, доктор Пирсон. Анализ необходимо сделать моей жене по назначению доктора Дорнбергера. — Но зачем нужна сыворотка Кумбса? — Для непрямой пробы Кумбса, доктор. — Скажи, пожалуйста, твоя жена — она что, какая-то особенная? — В голосе Пирсона слышалась неприкрытая насмешка. — Чем тебе не нравятся анализы в физиологическом растворе и в растворе белка? Анализы, которыми мы пользуемся для обследования остальных беременных? Александер нервно проглотил слюну и промолчал. — Я жду ответа, — настаивал Пирсон. — Хорошо, сэр. — Александер поколебался, потом выпалил: — Я предложил доктору Коулмену, чтобы после анализов в растворах хлорида натрия и белка мы делали анализ с сывороткой Кумбса, и доктор Коулмен согласился, потому что это более надежный… — Ты предложил доктору Коулмену? Я не ослышался, а? Тон Пирсона не оставлял сомнений относительно того, что должно было последовать дальше, и здесь Александер допустил свой очередной промах. — Не ослышались, сэр. Мы решили, что, поскольку в некоторых случаях антитела к резусу невозможно обнаружить в физиологическом растворе и в растворе белка, нужно выполнить еще один анализ… — Довольно! — Слово было произнесено резко, зло, жестко. Доктор Пирсон изо всех сил грохнул кулаком по стопке требований. В лаборатории наступила зловещая тишина. Тяжело дыша, доктор Пирсон собрался с силами и мрачно сказал: — Самая главная твоя беда в том, что ты слишком преувеличиваешь значение всей той чуши, какой нахватался во время учебы. Говоря это, Пирсон выплеснул наружу всю свою горечь и обиду — обиду на тех, кто моложе, на тех, кто пытается лишить его прежней власти и авторитета — абсолютного и непререкаемого, — каковым он до сих пор беспредельно пользовался. В другое время и в другом настроении он, вероятно, проявил бы бóльшую терпимость. Но сейчас, кипя гневом, решил раз и навсегда поставить на место этого зарвавшегося лаборанта. — Слушай меня внимательно и запоминай! Я уже говорил тебе это и не намерен повторять впредь. — Это были слова воплощенного авторитета, руководителя отдела, у которого тяжелая рука и который беспощаден. Теперь он ясно давал понять, что отныне не будет никаких предупреждений — будет наказание. Приблизив свое лицо к лицу Александера, Пирсон прорычал: — Отделением руковожу я, и если у тебя или у кого бы то ни было возникают вопросы, то вы должны задавать их мне. Ты понял? — Да, сэр. В этот момент Александер хотел только одного: чтобы все это скорее закончилось. Он уже решил для себя, что это было его последнее предложение. Если с ним так расплачиваются за то, что он умеет думать, то теперь он будет тупо исполнять свою работу, а мысли держать при себе. Пусть другие волнуются и несут за это ответственность. Но Пирсон еще не закончил. — Прекрати эту возню за моей спиной, — продолжал греметь он, — и не пользуйся тем, что доктор Коулмен здесь новый человек. Александер вспыхнул: — Я не пользовался… — А я говорю, что пользовался! И я приказываю тебе это прекратить! — Старик уже кричал, лицо его судорожно дергалось, глаза сверкали. Александер молчал, подавленно опустив голову. Умолкнув, Пирсон несколько секунд угрюмо смотрел на молодого человека. Удовлетворившись произведенным эффектом, он снова заговорил: — Я скажу тебе еще кое-что. — На этот раз его тон если не был сердечным, то по крайней мере не был таким грубым. — Что касается данного анализа, то тестирование в физиологическом растворе и белке даст нам всю необходимую информацию. И хочу еще раз напомнить тебе, что я знаю, что говорю. Ты понял? — Да, — бесцветным голосом ответил Александер. — Отлично. Теперь я скажу тебе, что я сделаю. — Тон Пирсона смягчился еще больше. — Так как ты сильно волнуешься по поводу этого анализа, я сделаю его сам. Здесь и сейчас. Где проба крови? — В холодильнике, — ответил Баннистер. — Дай ее мне. Идя к холодильнику, Баннистер думал, что сцена получилась не совсем такой, как ему хотелось бы. Конечно, этого сопляка Александера следовало осадить, но старик, пожалуй, переборщил с ним. Лучше бы Пирсон так отделал нового патологоанатома. Но может быть, он сделает и это. Баннистер достал из холодильника пробирку, на которой был приклеен ярлычок: «Александер, миссис Э.» и отнес ее Пирсону. Пирсон взял центрифугированную пробу, в которой осталась одна только сыворотка, и в этот момент Баннистер заметил, что требование, вызвавшее такую бурю, валяется на полу. Старший лаборант наклонился и подобрал злополучный листок. — Что с ним делать? — спросил он у Пирсона. Старый патологоанатом тем временем взял из штатива две чистые пробирки и набрал в каждую по аликвоте сыворотки. Не оглянувшись на Баннистера, он раздраженно спросил: — С чем? — С требованием на сыворотку Кумбса. — Она нам не нужна, порви требование. — Пирсон внимательно прочитал этикетку на флаконе с резус-положительными эритроцитами. Этим реагентом пользовались при тестировании резус-отрицательной крови. Баннистер заколебался. Как ни хотелось ему досадить Коулмену, он все же понимал, что существует определенная формальная этика. — Надо сказать об этом доктору Коулмену, — нерешительно произнес Баннистер. — Хотите, чтобы я это сделал? Пирсон никак не мог открыть флакон. — Нет, я сам скажу ему об этом, — нетерпеливо сказал он. Баннистер понял одно: если возникнут неприятности, то не он понесет за них ответственность. Он порвал требование и бросил клочки бумаги в мусорную корзину. Роджер Макнил, резидент-патологоанатом, в очередной раз убедился в том, что сколько лет он ни проработает в прозекторской, никогда не сможет привыкнуть к детским трупам. Макнил только что произвел вскрытие четырехлетнего ребенка, и теперь его невыносимо разверстое тельце лежало перед ним на прозекторском столе. Это зрелище заставляло Макнила страдать. Он знал, что будет плохо спать ночью и видеть погибшего ребенка во сне, что не скоро забудет, как нелепа, бессмысленна и ужасна была эта смерть. Подняв голову, он заметил, что на него внимательно смотрит Майк Седдонс. Перехватив взгляд Макнила, хирург сказал: — Несчастный мальчишка! — И горько добавил: — Как глупо могут погибать люди! — Полиция еще здесь? — спросил Макнил. — Да, и другие тоже, — ответил Седдонс. — Позови сюда Пирсона. — Хорошо. Телефон находился в комнатке, примыкавшей к прозекторской, и Седдонс пошел туда.