– Мне кажется, он специально разобран, – заметил жираф. Сёма сказал «кхм» и подумал, что в этот раз Руся может оказаться прав. Первым полез Джек. Он потянул носом воздух и осторожно прокрался вглубь баррикады. Немного постоял и двинулся снова, словно пританцовывая. Наконец, опасливо заглянул на другую сторону, готовый в любой момент отпрыгнуть и понестись обратно. Но ничего пугающего не обнаружилось. Там валялись несколько кубиков и чернел кусок не до конца разобранной железной дороги. Джек обернулся и, видимо, залаял – слышно, конечно, ничего не было. Тогда маленький медведь и жираф двинулись следом. Под правой лапой что-то хрустнуло. Сёма хотел посмотреть вниз, чтобы понять, что и зачем так делает, но в этот момент слева завизжало. Что-то яростно дунуло в ухо с такой силой, что чуть его не оторвало. И тут же будто заколотило по стеклу железными пальцами. Сёма упал и подтянул под себя лапы – как 300 выключений солнца назад, когда в прихожую Дома попал мешок злых светящихся шаров. Вот только свист и лязг догнали маленького медведя и стали лупить по голове. Рядом рухнул Руся, мелькнул и пропал Джек, а вокруг продолжало рычать, греметь и бесноваться. В какой-то момент прямо около неуклюжей жирафьей головы, не желавшей никуда прятаться, отчаянно лязгнуло. Будто кто-то откусил и начал жевать несколько железных листов. Сёма разлепил один глаз и увидел изготовившуюся к прыжку металлическую гусеницу. Это был трамвай – такой же, как в недостроенном Доме-городе. Зелёный, с белой полосой пониже окон. Добежав до конца разломанных рельсов, скоростной вагон крутанул в воздухе колёсами и с грохотом приземлился на пол. Переваливаясь с боку на бок на растрескавшейся плите, трамвай нёсся прямо на обездвиженный разведотряд. Сёма прыгнул в сторону Руси и дёрнул его назад к баррикаде. Жираф трепыхнулся, но почти не двинулся с места. Тогда Сёма обхватил Русю поперёк и, закрыв глаза, быстро засеменил задними лапами. В этом странном танце они сделали несколько шагов и упали уже окончательно. Трамвай шлёпнулся на землю и затрещал раздавленными внутренностями. Заскрипели оторвавшиеся вагоны, вспахивая пол железными боками. Над местом крушения взлетели конфетти из пластика, осклоков стекла и железок. Только когда яростные звон и хруст перемололи друг друга и подзатихли, Сёма отважился открыть глаза. На нём лежала тушка жирафа. В нескольких местах в неё воткнулись мелкие стекляшки. – Руся! – позвал он и толкнул жирафа. Тот не отозвался. – Руся! – закричал Сёма изо всех сил и замолотил лапами. По жирафьему боку прошла дрожь, и Руся ещё сильнее навалился на маленького медведя. Он перекатился и заелозил ногами по полу. Через пять секунд на Сёму смотрел большой испуганный глаз. – Ты видел, – прошептал Руся, – у него на боку написано «Забирайка». – Неа, – заспорил Сёма, дёргая отдавленной лапой, – там «Выбирайка» было написано. Я помню, как такое слово на стенах рисовали. Жираф, вопреки обыкновению, спор не поддержал. Он обходил место крушения приставным шагом, стараясь держаться подальше от обломков. Откуда-то вынырнул Джек и закрутился в Русиных ногах. Ну и хорошо. Значит, все целы. Это, конечно, была ловушка. Капкан на тех, кто пойдёт через баррикаду. Чтобы в пыль. Чтобы только оторванные детальки валялись. Только случайно ведь не раздавило, Лара бы сказала – чудом. Но больше всего непонятно, почему никто не выходит. Должны же они посмотреть, кого раздавило их забирательным трамваем. Или выбирательным. Посоветовавшись, решили дальше сегодня не идти и ночевать у баррикады. – Сегодня посидим, а завтра дойдём, – сказал Сёма. – Куда это? – поинтересовался жираф. Сёма опять не ответил. * * * Солнце погасило себя до луны. Разведчики устроили в баррикаде нору и теперь сидели в ней рядышком. Было очень тихо, и Сёма раздумывал, какая это тишина – настоящая или тревожная. С тех пор, как он услышал про «тревожную тишину» по радио, он всё не мог понять, как же её отличать. – Сёма, расскажи о Проводнике, – попросил Руся. Джек одобрительно мотнул головой. – Я уже четыре раза рассказывал, – будто неохотно сказал Сёма. Но это просто так полагается. Он на самом деле любит вспоминать о Проводнике, и Руся с Джеком об этом тоже знают. Это как зажмуриться, а потом открыть глаза и увидеть солнце, сочащееся сквозь занавески. Это Лара так говорит. Сёма ни разу не видел сочащееся солнце, но ему всегда казалось, что оно должно быть жёлтым и текучим. И ещё тянуться. Чтобы окунуть в него лапу, а оно бы осталось на ней… Раньше Проводников не было, а были только старшие. Они включали озеро и маленькие луны. Они строили комнаты и приносили новых зайцев и кукол. А ещё чинили, если у кого, как у Джека, ломался голос, или лапа, или что там ещё бывает. – И махали рукой, когда куда-нибудь уезжали, – не выдержав, добавляет Руся. Жираф знает, что нельзя перебивать, и сам тут же съёживается и пытается спрятать голову. Но Сёма этого сегодня может не заметить – он же главный сегодня. Подумаешь, глупый Руся. Когда старшие ушли, осталось только солнце, которое мало светит и всё норовит упасть. И война, на которую стали ходить слон, оловянные и роботы. А потом и другие, которых тоже ломали. Сёма тогда прятался среди упавших из-за верхнего края неба вагонов, и однажды к нему в нору заполз старый красный человечек. Это был один из самых первых жильцов, с дутыми ручками и ножками. Старый человечек рассказал Семе, что так долго не будет. Что ему обещал один из старших – скоро придёт Проводник. Он уведёт всех жильцов в новый дом, и больше не надо будет ходить, чтобы кого-то ломали, и вообще никого ломать не будут, потому что открыт Второй фронт. И те, которые начали бросать вагоны, проигрывают. Проводник возьмёт всех, у кого нет каких-то деталей, на руки, и перенесёт. А остальные будут бежать рядом. И там будет дом и поле, озеро и лес. Лес – его никто не видел – но это же очень здорово! А ещё шкафы с платьями для кукол. И новое солнце – яркое и негаснущее. Человечек сказал Сёме уходить – потому что Проводник будет искать в Доме. И Сёма пошёл, хотя сверху опять что-то бросали. А потом вагоны на месте старого укрытия обвалились, и медведь человечка больше не видел. Этого Сёма в истории про Проводника не рассказывает, оно просто само зачем-то вспоминается. Сёма вздохнул, и тут вдруг Джек ни с того ни с сего подскочил и тяпнул его за лапу. Отпрыгнул, ощетинившись, и вжался в ноги Русе. Сёма от неожиданности шагнул назад и чуть не упал, споткнувшись о какую-то мелкую металлическую дрянь. Они вышли из той же баррикадной прорехи. Даже не вышли, вывалились. Один – со стреляющей рукой, а ещё радист и командир. Вроде бы и в одном месте стоят, а будто бы окружают. Никакие они, конечно, не оловянные; это просто потому что солдатики. Так говорили старшие, а потом уже и все подряд. Командир держит в руке какое-то короткое дуло. А тот, что с рукой, взял её наперевес – как автомат. – У них нет зарядов, – шепнул Сёма, – не бойтесь. Откуда у них заряды, если война идёт уже 526 выключений солнца. Только всё равно они большие и сильные. И надо заговорить с ними. Заговорить, пока не напали. – Если что-то случится, бегите к Яше, – трагическим голосом сказал Сёма и порадовался: хорошо получилось, красиво. Руся испуганно кивнул, а Джек всё скалился – может, и не слышал даже. Сёма пошёл в сторону оловянных, стараясь переставлять лапы неспешно и держаться вразвалочку. Но это только когда представляешь – просто получается, а на самом деле – страшно. Командир – в тёмной форме, с которой местами облезла краска, и фуражке с отколовшимся левым краем – сделал шаг навстречу. – Как зовут? – выкрикнул он неожиданно высоким голосом. – Цель нахождения на специальной территории?! 6 Пробник ада Звук воткнулся в левый висок и стал крутиться стоматологическим буром, уходя всё глубже и цепляя глаз. Алиса потянулась, нащупала трубку Black Diamond на столике и, подтащив её к лицу, выдохнула что-то больше похожее на «а-а», чем на «да». Никто не ответил, поскольку звонил телефонный будильник. Вообще-то сегодня пятница, и он должен быть отключён, но всё равно вопит. Алиса отшвырнула «Бриллиант» куда-то на половину кровати Макса и снова сомкнула веки. Но нет, теперь и другие звуки осмелели и вслед за телефонным начали прыгать и скакать вокруг. Вот в коридоре бубнят чьи-то голоса, занудно воспроизводят одну и ту же терцию: фа-ля, фа-ля. А вот Юлька гремит чайной ложечкой. Поди, налила себе кофе из эспрессо-машины… Алиса вздохнула и села на кровати. «Утро» – с неудовольствием подумала она и взглянула на часы. Чуть больше двенадцати. Концерт, стрельба, допрос – это всё вчера. Или уже позавчера?.. Юлька действительно звенела блюдцами и чашками. Вроде бы даже нарочно. – Прекрати уже, – крикнула ей Алиса, – весь этаж разбудишь. Дверь тут же открылась, и Юлька всунула голову в Алисину комнату. – А кто это у нас такой проснулся? – пропищала она и ухмыльнулась. – Пора вставать, ваша светлость, а то жрать вам ничего не останется. Юлька ела пиццу, густо посыпанную помидорами и цукини. Она доставала из коробки очередной слайс, внимательно его оглядывала и, закрыв глаза, откусывала первый кусочек. Потом кивала головой и кусала ещё треть. Последнюю часть она отправляла в рот, подталкивая её пальцем. После этого делала большой глоток из своей необъятной кофейной кружки, которую всегда и везде возила с собой. С показным удовольствием жевала, громко причавкивая. Алиса скептически посмотрела на это пиршество и передёрнула плечами. – Как ты можешь начинать утро с этой гадости? – в очередной раз спросила она и прошла к холодильнику. Достала детское яблочное пюре, йогурт и поставила всё это греться в тёплую воду. Микроволновкам она не доверяла. Юлька в ответ особенно громко причмокнула и облизала пальцы. – Вкуснятка, – объявила она. Алиса поморщилась. Она терпеть не могла сюсюканий, о чём подруга, понятное дело, в курсе. Расправившись с пиццей, Юлька уставилась в макбук. Прихлёбывая кофе, она стала читать новости с какого-то адского сайта: – Никита Михалков приехал в колонию в трениках, – сообщила она голосом телефонного автоинформатора, – подземные карлики две недели ели спелеологов, балерины отказались ходить по Большому, лесбиянки-убийцы соскочили с грибов… – Последнее особенно хорошо, – фыркнула Алиса. – А про тебя, моя душа, снова ни слова, – с деланной грустью заявила Юлька и смахнула несуществующую слезинку. – Ещё один день пропал зря. Пойду утоплюсь. Она отправилась в ванную, а Алиса на несколько секунд задержалась перед экраном ноута. Вспомнила, что надо бы погуглить про второй фронт. Только сначала одеться и вынуть йогурт с пюре. Через несколько минут она вернулась за макбук, держа в одной руке баночку с яблочной кашицей, а в другой – кофейную ложечку. Сегодня пюре казалось кисловатым и слишком жидким. Алиса раздумывала, нужно ли себя мучить, но ложка за ложкой сводила продукт на нет, кривясь как от микстуры. По запросу «второй фронт» вывалилась разная белиберда: магазин военной одежды, какие-то фильмы и ссылки на учебники истории. Тогда Алиса добавила: «идеология». Список обновился, но по-прежнему преобладали Рузвельт, Монтгомери и зелёные с белым танки. Алиса долго кликала подряд по всем ссылкам, без интереса проматывала никому не нужные подробности переговоров всех со всеми и всех против всех. Наконец стёрла старый запрос и набрала: «уйти на второй фронт». Картинка поменялась, и третьим номером высветилось единственное слово: «Присоединение». Слово это резко выделялось на общем фоне и казалось рисунком, выполненным детской рукой без всякого старания, как если бы двоечника заставили тренироваться в прописях. В ответ на щелчок мыши «Присоединение» раскрылось окном, будто прорезанным корявой чёрной надписью: «Рабство спадает с плеч. Мы уходим на Второй фронт». Алиса вздрогнула. Эта была цитата из её песни. Изменённая – в оригинале не «рабство», а «горе», – и всё же никаких сомнений насчёт первоисточника. Алиса кликнула надпись, но её выкинуло на пустую страницу. Она вернулась к окну с перелицованной строкой, но и тут не было ничего больше, за исключением линка для отправки электронного письма. На всякий случай она скопировала адрес в заметки, хотя, что с ним делать, было непонятно.