— Авр-р? — спросил меня кот. — Не нашли ничего, — ответила я, подхватывая Гавра на руки. — Послышалось нам с Марией Анисьевной. Князь поднялся соло, молодцевато прыгнул, ротмистр помог ему освободиться от страховочной петли. Маняша явилась следом в объятиях слуги. — Позвольте вас проводить? — Кисло спросил его сиятельство. — Ля скандаль, — пробормотала нянька так, чтоб он услышал. Я присела в книксене, изъявила благодарность. Гусары поклонились, ротмистр отдал приказ слугам, и они стали споро собирать свои верхолазные приспособления. Маняша отправилась рассчитаться с нашими работниками. — Когда я смогу увидеть вас вновь, корсарка? — Князь, оставшийся без присмотра, вернул свой легкомысленный тон: — Желаете посетить бал? Я пришлю приглашение вам с братом. — Его сиятельство ошибается, я здесь с кузиной, госпожой Бобыниной. — Тогда с кем же я видел вас на берегу? Странно, я была уверена, что мое родство с Бобынинами произведет на него впечатление. Это, в конце концов, козырь мой был, входной билет в высший берендийский свет. — Не томите, Серафима. Кто он? Мой соперник? Я хихикнула вполне искренне. Разбуженный Гавр заворчал. — У князя Кошкина соперников быть никак не может. — Зовите меня Анатоль, огненная. — Я не посмею, ваше сиятельство, — ответила я многозначительно. Еще чего недоставало! Я ему кто? Певичка кафешантанная? Князь понял, что увлекся, поэтому переспросил деловито: — Бобынина? Кажется, вы произнесли именно эту фамилию, упомянув кузину? Я кивнула: — Из загорского рода Бобыниных, о них даже в Бархатной книге дворянских родов запись имеется. — Вы окружены дуэньями, будто готовы к осаде, — пошутил его сиятельство. — Но я — воин, покорять у меня в крови. Стало быть, приглашение для барышень Абызовой и Бобыниной будет прислано последней. Вы придете? Я изобразила робость и смущение: — Ежели кузина не будет против. Слуги закончили сборы и потянулись цепочкой по холму. — Прощайте, огненная. Мы наконец расстались. Маняша стояла рядом со мной, провожая мужчин тяжелым взглядом. — Противный какой, — заключила, когда последний силуэт исчез за гребнем холма. И я ничего не ответила, потому что была с ней абсолютно согласна. А на обратном пути повстречали мы с нянькой драгоценнейшую мою кузину под руку с Болваном Ивановичем. — Фимочка, дорогая! Майор, кажется, попытался бежать, но от Натальи Наумовны еще никто не уходил. Я заметила, как ее длинные пальцы с усилием сжались на мужском предплечье. — Какая восхитительная встреча, дорогая! — с восторгом вскричала я и кинулась к ней целоваться, будто не виделась с кузиной с позапрошлой Пасхи, не меньше. Она чмокнула воздух у моей щеки, я сделала то же самое. — Мы с Иваном Ивановичем наслаждаемся буйством дикой природы. — Натали хихикнула, бросив шаловливый взгляд на Зорина. Тот горячо поддержал спутницу: — Невероятно наслаждаемся, невероятным буйством. Ну точно болван! Хотя, если по чести, выглядел он сейчас не в пример импозантнее, чем в нашу последнюю встречу. Прогулочная пиджачная пара из серого твида пошита была явно у хорошего портного, из кармашка жилета виднелась часовая цепочка с изящным брелоком. Серебряная, не золотая, коими всенепременно украшали свои животы нувориши. — Ах, Фимочка, — продолжала кузина. — Это ведь целое приключение, пробираться по этим первобытным просторам. Если бы не рыцарское поведение Ивана… Они уже накоротке? Однако! А может, он вовсе не отставной майор? Я быстро взглянула на Зорина. Ну хоть жена-то у него есть? Я ведь уже почти подружилась с его майоршей, толстоватой добродушной теткой, любящей опрокинуть рюмашку за обедом, покрикивающей на домочадцев, чтоб не баловали, и плетущей по вечерам кружева под цокот деревянных коклюшек. Иван Иванович, будто подслушав мои мысли, убрал с локтя ручку Натали и стянул свои перчатки. Колец на пальцах не наблюдалось, в том числе обручальных. — Гаврюшенька… Оказалось, что маневр с перчатками производился с целью погладить дремавшее на моей груди чудовище. Оно как раз выпростало из-под плаща когтистую лапу. — Позволите, Серафима Карповна? Я с готовностью распахнула накидку и протянула разбойника Зорину, ожидая, что сейчас повторятся догонялки, которые Гавр устроил с ротмистром. Однако глупая животина приняла ласку. — Не ест ничего, — вдруг пожаловалась Маняша. — Я ему и молочка, и рыбку предлагала. — Что ж так? — Зорин развернул котенка на спину, рассматривая его живот, затем нажал куда-то пальцем. — Довольно упитанное создание. Вы, Мария Анисьевна, не тревожьтесь. Он, скорее всего, проголодаться еще не успел. Наталья Наумовна громко чихнула и конфузливо спрятала носик в батистовый платок, поданный стоящей поодаль Лулу. — Не замечала за тобою, Фимочка… — начала она, но повторный чих заставил ее прерваться. — Твоя эксцентричность… Снова чих. — Твоя… Я вежливо пережидала приступ, слегка, впрочем, отодвинувшись, чтоб не забрызгало. Да если бы я раньше знала, что нежный организм Натальи Наумовны кошек не переносит, я бы давно уже дюжину мурлык себе завела. Обвинительную тираду кузине так завершить и не удалось. Она раздраженно сообщила, что прогулка ее утомила. Иван Иванович передал мне Гавра и приготовился провожать Натали в отель. Нам было по пути, однако Наталья Наумовна жалобно прошептала, что находиться рядом с кошкой никак не может. Опасаясь обморока родственницы, я предложила разделиться. — Мы с Маняшей переждем, пока вы удалитесь на безопасное расстояние. Зорин витиевато меня поблагодарил. Они пошли по тропинке, однако я заметила, что теперь Натали не держит спутника под руку. Видно, он набрался кошачьего духа, пока возился с Гавром. — И что она в нем нашла? — пробормотала я негромко. — Право слово! — Маняша тоже говорила вполголоса. — Красивый молодой мужик галантного обхождения. — Даже не дворянин! — Ты их поженила уже, что ль? — Глупости. Для барышни Бобыниной это будет скандальный мезальянс. — Барышне Бобыниной в травене двадцать семь годочков стукнуло. — Замолчи! — Кузина с Зориным уже отошли довольно далеко, поэтому я почти кричала. — Это гадко! Гадко попрекать девушку возрастом и незамужеством тоже отвратительно. — Всем известно, что старые девы… Я топнула ногой: — И слов таких при мне говорить не смей! Маняша обиделась, да так, что даже расплакалась, вытирая щеки концом шали. — Ну чего ты, душенька, — ринулась я ее утешать, — не реви! Я сама Наташку эту не люблю, ты же знаешь. Но только говорить про кого-то дурное из-за безбрачия, просто несправедливо. Я понимала, что для няньки моей статус этот важен, и то, что она в отличие от Натали, не какая-то старая дева, а вдова, делает ее в собственных глазах выше и лучше. А на самом-то деле, лучше она, потому что добрая и верная, и веселая. А не потому, что два года назад сходила замуж за недотепистого Неелова. Вот это все я ей втолковывала, да с такой горячностью, что сама чуть не разревелась. Маняше, то, что она добрая и верная, очень по нраву пришлось. А уж когда я рассказала ей, какая она настоящая берендийская красавица, смущенно покраснела.