Надев шлем, он шагнул из конвертоплана на пружинящее покрытие взлётной площадки. — Где Виталик? — спросил он, пока рыжий вёл его к прозрачной стене здания. — В данный момент — на операции. Ему меняют костный мозг. Рекластеризация ламинов — тоже наше изобретение… — Так он перестанет расти? — По большому счёту, он обретет новое тело. Более крепкое, более выносливое. И совершенно здоровое. — Технология будущего? — Уже настоящего, Мирон, — Айзек махнул рукой и стена перед ними разошлась, как протаявшая вакуоль. — Пока это безумно дорого, но через несколько лет мы оптимизируем процесс, и поставим операцию на поток. — Для всех желающих? — Разумеется. Технология перестройки ламинов даёт безграничные возможности. СПИД, рак, генетические заболевания… — Вы можете баснословно разбогатеть, если придержите эти вещи лишь для избранных. — Мы уже говорили: деньги — не проблема. Они шли по прохладному коридору, полностью пустому. Мягкий, словно живой ворс на полу абсолютно глушил шум шагов. — Тогда власть, — заметил Мирон. — Корпорации играют на рынке тоже не ради денег. Власть — самый крепкий наркотик. — Не в том значении, которое придаёте этому слову вы, — этот голос был женским. Он звучал откуда-то сбоку, и Мирон подумал, что на стене находится динамик. Но в следующий миг стена протаяла, обнаружив кабину лифта, а в ней — стройную белокурую девушку. — Это Оссеан, — представил Айзек. — Глава отдела исследований иррационального интеллекта. — Попросту говоря, поведенческих стереотипов толпы, — улыбнулась девушка. Кожа её, в отличие от волос, был очень смуглой, тёмно-кофейной. А зубы на её фоне такими же белыми, как и волосы. — Ахроматия, — добавила она. — Так называется моё заболевание. Это чтобы ты не гадал, почему я так странно выгляжу… Мирон поймал себя на мысли, что действительно не может отвести глаз от её лица. Радужки глаз Оссеан были бледно-серебристыми, в них тёмными змейками ветвились кровеносные сосуды. Моргнув, он переключил внимание на свои ботинки — точнее то, что от них осталось после путешествия по степи, плена и пребывания в воде. * * * — Неохипстеры, — сказал Виталик. — Они не похожи на молодых руководителей начала двухтысячных. Никаких игр в тимбилдинг, никаких веганских заморочек. Осталась, пожалуй, любовь к зауженным костюмам и причёскам в стиле помпадур. Мирону разрешили навестить парнишку на следующий день. Палата походила на надутый полиэтиленовый пузырь, с мембранным входом, не пропускающим бактерии. Ему тоже пришлось пройти биообработку, а еще надеть маску-фильтр и перчатки — у Виталика еще не было естественного иммунитета. Для его запуска понадобится бомбардировка кожи пучками радио-излучения, — так объяснил Айзек, пока вёл его к палате. — Им можно доверять? — спросил Мирон. — Ты знаком с ними дольше, чем я, так что… — Настолько, насколько это возможно по отношению к людям, облеченным неограниченной властью, — пожал плечами Виталик. Под больничным халатом проступали тощие, похожие на куриные косточки, ключицы. Руки вылезали из рукавов сантиметров на двадцать. — Оссеан сказала, что они пытаются не допустить какой-то жопы, которая должна, по их расчётам, случиться в самое ближайшее время. — Я не настолько знаком с верхушкой, — покачал головой Виталик. — Всего лишь подопытный кролик, помнишь? — Ты социолог, — сказал Мирон. — И понимаешь в этой муре больше, чем я. А еще я тебе доверяю. — Почему? — Ты сам говорил, что узнал меня еще там, у кочевников. Но не сдал — хотя деньги предлагали немалые. Виталик какое-то время молчал, только хлопал длинными ресницами. Его нескладная фигура едва умещалась на функциональной кровати, да и то, как заметил Мирон, пришлось выдвинуть дополнительный карниз. Но глаза его больше не светились той наивной верой в себя, что так бесила Мирона в стойбище. Теперь её даже не хватало… — Что они конкретно сказали? — спросил он. — Падение Технозон вызвало ударную волну, которая прокатилась по экономике всей планеты. Они стараются минимизировать последствия — в конечном итоге диверсификация Нирваны пойдёт на пользу… Но до этого еще далеко. Сказали, сейчас наша цивилизация как нельзя близка к началу техногенной катастрофы. — Средние века, — кивнул Виталик. Затем пояснил: — Роберто Вакка. Он выстроил модель падения цивилизации еще в двадцатом веке. Всё начинается с автомобильной пробки и аварии на железной дороге… — Деградация крупных систем, — кивнул Мирон. — Это произошло в Америке, в двадцать первом. Из-за аварии диспетчеры аэропортов не смогли добраться до работы, и два реактивных лайнера упали на высоковольтную линию. Из-за перегрузки случилось полное выключение электричества, да еще и снег выпал… Словом, тогда всё закончилось гражданской войной с применением ядерного оружия. И теперь у них там феодальные государства. То есть, средние века… — На самом деле, это происходит по всему миру, просто не так заметно, — сказал Виталик. — Государства деградировали до корпораций — они были слишком обширны и сложны, чтобы какая-то центральная власть могла координировать их действия. Теперь настала очередь корпораций, — парнишка дотянулся рукой, опутанной множеством трубок, до груши с водой, и сделал пару глотков. — Технозон — только первая ласточка. Ты же понимаешь, что остальные — и ЕвроТранс, и Санскрит-нешнл — колоссы на глиняных ногах. Они обязательно разделят участь Технозон. Вопрос — когда?.. Но проблема в том, что вместе с ними обрушится вся промышленная цивилизация. По самому неприятному прогнозу, мир раздробится на множество замкнутых, слабо связанных между собой кластеров, а люди — в массе — неизбежно лишаться тех знаний, что успела накопить техногенная культура. Мирон вспомнил, что профессор Китано считал этот сценарий неизбежным. И даже начал к нему готовиться. — Эти чуваки — Минск-Неотех — говорят, что стремятся удержать технологии от уничтожения, — заметил он. — Новые тёмные века неизбежно породят неолуддитов. Которые будут громить машины каменными топорами, — кивнул Виталик. — А еще расцвет религий. — Суеверий и мракобесия, — перевёл Мирон. — Называй, как хочешь, — покладисто согласился парнишка. — Да только я УЖЭ этого насмотрелся. Кочевники, — пояснил он после того, как хорошенько побулькал питьевой грушей. — Они отказались от технологий — кроме самых необходимых. Человеку, который проводит жизнь среди степей, среди высокого неба и россыпей звёзд, гораздо легче поверить в существование бога, чем в существование роботизированной Ванны, и как следствие — Плюса. * * * После визита к Виталику Мирона потянуло на воздух. Айзек предупредил, что на балконы Термитника — так он назвал дом-пирожное — можно выходить безбоязненно. Они защищены облаками нано-ботов, не дающих любопытствующим заглядывать в окна… Теперь он стоял на одном из таких балконов, на высоте тридцатого этажа. Вид расстилался великолепный: голубая излучина реки, на дальнем берегу — смешанный лес. Отдельных деревьев он не различал, но общая зелёная масса выглядела пышной и довольно густой. Ближний берег представлял собой поля, засаженные гречихой. Сиреневые метёлки невысоких кустиков колыхал лёгкий ветерок, он же доносил пряный медовый аромат. — Это для пчёл, — на балкон вышла Оссеан. Со вчерашнего дня, когда его, почти «никакого» Айзек проводил до комнаты, похожей на дорогой гостиничный номер, они не виделись. — Гречиха — это для пчёл, — повторила девушка. В улыбке вновь блеснули неестественно белые зубы. — Ты всегда отвечаешь на невысказанные вопросы? — спросил Мирон, освобождая ей место у перил, рядом с собой. — Я изучаю язык тела, — снова быстрый высверк улыбки. — А с тобой и гадать не надо: все, кто смотрит на нашу гречиху, задают один и тот же вопрос: зачем? — И что, у вас есть пчёлы? — он вспомнил, что у профессора в монастыре был жизнеспособный рой. — Пока только боты, — вздохнула девушка. — На их примере мы изучаем, какие условия необходимы для настоящих насекомых. Но растения самые настоящие. Ты когда-нибудь пробовал гречневую кашу? — В глубоком детстве. Мирон вспомнил специфический терпкий, отдающий горелым запах и непроизвольно поморщился. — Идём, — Оссеан взяла его за руку. — В кафетерии сегодня гречка с говяжьими тефтелями. — Не уверен, что мне хочется, — Мирон вежливо высвободил руку. — Я — выходец из Улья, привык питаться с линии доставки. — Ясно, — кивнула Оссеан. Белоснежные волосы, подстриженные идеально-ровным каре сразу под ушами, чуть загибались у щек. — Привык к усилителям вкуса, поэтому натуральная еда тебе кажется слишком пресной. Ничего, это быстро проходит, — она вновь взяла его за руку и потащила к выходу с балкона.