— Угроза слева от тебя, — сказал призрачный голос в голове. — Меч, пулемет и две светошумовые гранаты… — Вижу, — отозвался Мирон, разворачиваясь к новому противнику. Удар, взмах, еще удар… — Ты выказываешь все признаки мастера боя, — комментирует голос. — Даже не знаю, расценивать ли это как похвалу… — на противоходе Мирон вонзает меч в грудь очередного врага, равнодушно перешагивает через тело и идёт дальше, вдоль стены. Каждого противника он видит задолго до того, как тот приблизится на расстояние броска. Не нужно закрывать глаз, чтобы сосредоточиться на одном из миров. Плюс и Минус слились в цельное пространство, одинаково доступное для любых действий. В Плюсе раздаются взрывы — это схлопываются локации, атакованные ледорубами Хиномару. Как пулеметные трассеры, несутся команды кода Платона, и аккаунты хакеров отваливаются один за другим, освобождая кластеры — будто яркие кусочки голубого неба проглядывают среди тяжелых туч. Мирон оглядывает поле боя. От нескольких Ванн в дата-центре идёт сигнал об отключении пользователя. Остаётся только надеятся, что эти сигналы — просто экстренный выход в Минус, а не энцефалическая кома, о которой говорил Карамазов… Интересно, удалось ли выйти из такой комы Амели? — мысль приходит по ассоциации, хотя и несвоевременно. Какое ему дело до заигравшейся девчонки? Сейчас её обида на деда, её подростковые амбиции и мечты о превосходстве кажутся такими же важными, как прыганье через скакалку. Но почему старик Карамазов атакует монастырь? После того, как Мирон убил еще пару клонов, ничем неотличимых от Ясунаро, он убежден, что старик не сдержал обещания. Хотя и слова полковника, и само поведение председателя правления Технозон давали понять, что Карамазов — человек старой закалки. А значит — человек чести. Поход вдоль стены продолжается. Мирон перестал вести счёт тем, кого он убил. После того, как он увидел тела в шафрановых рясах, скрюченные, окровавленные, похожие на мёртвых муравьёв, он перестал задумываться над этической стороной происходящего. Это как в любой игре: или ты, или они. Третьего не дано. — Помеха справа, — сообщает голос. Он не такой бесстрастный, как голос Мелеты, неживой программы. Голос Платона обогащен всеми обертонами, присущими живой человеческой речи. Он может быть саркастичным, напряженным, усталым, иногда — снисходительным. Мирон воспринимает противника, как безликую красную фигуру. Наносит удар в стратегически уязвимое место, следит, как она падает — ни фонтанов крови, ни мученической предсмертной судороги. Всё это милосердно скрывает электронная вуаль, сквозь которую он видит Минус. Он не слышит никаких выстрелов — хотя противники, почти все, вооружены пистолетами и автоматами. Возможно, это приказ сверху: взять монастырь тихо, незаметно для граждан, которые спокойно прогуливаются по дорожкам парка Уэно, любуясь светлячками и отражением луны в водах озера. А может, это их вывернутый, псевдосамурайский кодекс, который велит поражать каждого противника лично, оставляя огнестрельное оружие плебейским массам. Неважно. Кровавые схватки проходят в полной тьме, совершенно беззвучно, и от этого кажутся еще более ненастоящими. Через некоторое время Мирон видит, что полоска неба над стеной приобрела цвет нежно-розовой лососины. Силуэты деревьев становятся более чёткими, тени — более резкими. Реальность как бы проступает из этих теней, становясь там — домом с распахнутыми настежь сёдзи, здесь — кумирней, спрятанной меж гигантских валунов. На дорожках лежат мёртвые тела. Закутанные во всё чёрное, только с прорезями для глаз и бледными, похожими на лунные лучи, клинками катан. Рядом — смуглые, с обритыми головами и рясами, словно бы присыпанными одуванчиковой пыльцой. Вокруг суетятся роботы. Одни спешно достраивают провалы в стене, другие бережно, по одному, укладывают на носилки мертвецов и уносят. Куда — Мирон не хочет интересоваться. Наверняка всеми этими работами тоже руководит Платон. Узнаётся его рациональная жилка, его прагматическая менталистская сущность. «Мы не убиваем людей. Мы поражаем цели»… — всплыло древнее выражение, уж не упомнить, кто это первый сказал… Мирон устало присел на камень и вытащил из ушей Плюсы. Подержал на ладони тёплые, пульсирующие тела пиявок и сунул их в карман пиджака. Заботливо застегнул пуговичку, а потом усмехнулся: он так и не успел сменить наряд, подаренный Карамазовым. Дорогой костюм больше не стеснял движений, не заставлял чувствовать себя человеком, закованным в душный футляр. Белая когда-то сорочка покрылась коричневыми, подсохшими на ветру пятнами, уголки воротника стали жесткими и приподнялись, натирая шею. Неслышно подкатил робот. Его выпуклые фасетчатые глазные сенсоры словно бы с укоризной изучали следы грубых рубчатых подошв, оставленные на безупречных песочных волнах сада камней. Он не отличался от других роботов ни конструкцией, ни окраской, но Мирон безошибочно узнал брата. — Всё кончилось? — устало спросил он. — Я бы сказал, закончился первый раунд, — голос, звучащий из динамика на груди был бесстрастным и немного механическим. И потрескивал от помех. — Мы выиграли сражение, но не выиграли войну? — усмехнулся Мирон. — Война идёт постоянно, брат мой. Корпорации вечно борются за влияние, за долю рынка, за лучшие условия для сделок… — Тебе что, нравится постоянно меня подкалывать и поправлять? — на злость не осталось сил, но и слушать нравоучительный голос, исходящий из тела робота, не хотелось. — Не скрою, в этом есть некоторая прелесть. Но я хотел сказать, что на самом деле не происходит ничего необычного. С временной точки зрения этот передел власти — не более, чем виток на громадном клубке истории. Мирон оглядел мёртвые, присыпанные лепестками сакуры тела. — В жопу твою историю, — буркнул он. — Я не хочу, чтобы это когда-нибудь повторилось. Из-за стены, как баскетбольный мяч, выпрыгнуло солнце. Оно было похоже на белый воздушный шар, по ошибке упущенный ребенком. Дорожка, песочные волны и керамогранитная грудь робота расчертились косыми чёрными полосками. В этой мешанине Мирон не сразу заметил двух стариков, неторопливо бредущих по белому песку, испещренному причудливыми коричневыми пятнами. И не сразу понял, что пятна повторяют форму мёртвых тел, увезенных роботами. Оба старика были седы. Оба — широкоплечи, с гордой посадкой головы и резким прищуром одинаково выцветших стальных глаз. Только один шел на своих ногах, слегка ссутулив плечи и заложив руки за спину, а другой передвигался в коляске. Шины с тихим шелестом вминали в песок розовые лепестки… — Как дела? — спросил Мирон, обращаясь сразу к обоим — Дата-центр больше не атакуют? — Мы восстановили защиту, — сказал профессор. — В конечном итоге, пришлось закрыть купол. Я не мог больше рисковать своими людьми. — А как же Платон? — Мирон невольно бросил взгляд на робота. — Небольшая, но достаточная часть меня осталась, чтобы взаимодействовать с вами, — ответил тот. — Скоро я найду способ быть одновременно везде. — Обзавёлся клоном? — Тоже нравится меня подкалывать? — Не без того… — Мирон перевел тревожный взгляд на полковника. — Где Хитокири? Он… — Жив, жив курилка, — криво улыбнулся полковник. — Покоцали его тока. — Когда? — А когда ты без присмотра до ветру пошел. Он это почуял — и за тобой… Не успел чуток. Мирону стало стыдно. Получается, Хитокири тоже пострадал из-за него. — Я не до ветру. Я со стариком Карамазовым поговорить хотел… — Поговорил? — Мирон молча кивнул. — Вот и ладненько. А Ватанабэ поправится, не ссы. Будет чуток покороче в некоторых местах, но это мы быстро исправим, правда Масахико? Профессор Китано, похожий на мудрого, но потрёпанного жизнью ворона, молча кивнул. Мимо протопали, не глядя на них, трое мордатых дядек в пятнистых комбезах и с тактическими винтовками наперевес. От дядек веяло чем-то родным, исконно-русским, что одновременно и радовало, и наводило муторную тоску. Как борщ с кислой капустой… — Мои ребятки тут за всем присмотрят, — пояснил полковник. — Пока не устаканится. Послышалась мелодичная трель. Полковник полез в карман галифе, аккуратно заправленных в хромовые, смазанные салом сапоги, извлёк небольшую вещицу, в которой Мирон с восхищением узнал мобильный телефон. Причём не прозрачный одноразовый смарт, которые до сих пор кое-где были в ходу, а древнюю углепластиковую модель. Их уже не выпускали лет двадцать. Нажатием пальца активировав панель, полковник поднёс телефон к уху, бросил несколько слов по-японски и посмотрел на профессора. — Он просит убежища, — сказал полковник. Мирон почему-то сразу понял, о ком идёт речь. — Но это он на нас напал! Я видел нескольких его клонов… — Это еще ни о чём не говорит, — покачал головой профессор. — Но как же…