— Принято. До отеля Империал они добирались почти два часа. От обилия неона, голо-реклам размером с небоскрёб, рёва клаксонов и неумолчного шума дождя у Мирона разболелась голова. Остро захотелось принять дексамин, но программа отсоветовала: искать дилера в незнакомом городе очень опасно. Район Гиндза. Калейдоскоп модных бутиков, баров, чайных — как раз то, что нужно любому гайдзину, оказавшемуся в Токио впервые. Поэтому программа и выбрала отель Империал — старый, респектабельный, с европейскими номерами и кухней. Неподалёку — по Токийским меркам — располагался университет Мэйдзи, последнее место работы профессора Китано. Проверив номера кредитных чипов, которыми его снабдили еще в Москве, Мирон понял, что о деньгах можно не беспокоиться. С другой стороны: а чего еще ожидать от Анонимусов, вездесущих хакеров, жонглирующих мировой экономикой, как парочкой апельсинов? Поразила в первую очередь Ванна. В относительно небольшом номере она занимала места больше, чем двухспальная, но какая-то укороченная кровать. Стоя на возвышении, переливаясь всеми оттенками медовой плёнки на золотой поверхности, она больше говорила о роскошных термах Каракаллы или львином ложе царицы Клеопатры, чем о современных хай-тек технологиях. Опустив чемодан с конструктом на кровать, Мирон провёл ладонью по верхней крышке. Та мгновенно откликнулась на прикосновение: в центре проплавилось — будто тонкий ледок на солнце — небольшое отверстие, которое постепенно разошлось, открывая аморфное, постоянно меняющиеся нутро. Нежный женский голос произнёс что-то по японски. — Нет, спасибо, — по интонации Мирон понял, что его приглашают залечь в гель и отправиться в Плюс. — Я уж как-нибудь на кровати… Соблазн был велик. Очень велик. Но зная, что Платон в это время заперт в железном ящике, не имея возможности даже поговорить, он просто не сможет расслабиться. — Желаете ужин в номер? Массаж? Другие развлечения? Управляющий Иск-Ин перешел на русский, как только услышал голос Мирона. — Обойдусь, — буркнул тот. Кислый привкус самолётной еды еще оставался на языке и сдабривать его новыми ощущениями он просто побоялся: джетлаг, в купе с незнакомыми продуктами, мог надолго вывести желудок из строя. Поискав розетку он определил, что коннектор, данный Соломоном, для подзарядки в гостинице совершенно не годится: другие отверстия входа, другое напряжение. Для того, чтобы достать подходящий переходник, нужно спуститься в фойе, отыскать магазин электроники и объяснить тому, что нужен девайс для того, что еще в принципе не существует. На это не было сил. Уже засыпая в короткой, но довольно удобной кровати, он подумал, что переходник можно было заказать с доставкой в номер, и тут же провалился в сон. Проснулся от лёгкого намёка на движение. Даже почудилось, что он лежит в спальном вагоне синкансена — едет к бабушке, в Калининград. Но открыв глаза, вспомнил. Он, мать его так, в Японии. В Центральном Токио. Двигался сам отель: здание незаметно разворачивалось вслед за солнцем, как подсолнух. Фасад, сплошь из солнечных батарей, впитывал энергию зарождающегося утра. А ощущение движения создавали мириады микрозаслонок, регулирующих освещение в комнате. Принимая душ, проводя по зубам нано-щеткой, накладывая депиляционный гель на щеки, Мирон анализировал свои ощущения: душевный подъём, ожидание чего-то нового и почти животный, иррациональный страх перед неизвестностью. Костюм, отлежавшийся за ночь и сам себя погладивший, выглядел безупречно, словно его только что вынули из упаковки в лучшем магазине Тибы, но Мирон посмотрел на него с отвращением. Формализация дресс-кода вызывала бурную волну протеста. Но делать нечего: тратить время на поиски джинс он не мог. А вот кофе в отеле был отвратительным… Прошелся пешком до станции Сингакудзи. Перед глазами, как вспышки на солнце, высвечивались незнакомые названия. Раздражая своей навязчивостью, они мешали сосредоточиться на действительности. Мирону всё время казалось, что он в Плюсе, изучает локации незнакомой игры. — Мелета, — позвал он одними губами. — Отключи визуалку. Только голосовая связь. Вспышки погасли и глазам сразу стало легче. Дождь наконец прекратился. В ветвях деревьев вовсю чирикали птички — или, скорее, искусные симуляции, потому что никакие птицы не захотят жить в пластиковой листве. Мирон сел на электричку до университета Мэйдзи. Утренний Токио разительно отличался от ночного. Было часов десять утра по местному времени, служащие разъехались на работу и в вагоне сидели только пожилые матроны и мамаши с маленькими детьми в робоколясках. Свет заполнял всё пространство, высвечивая аккуратно затёртые следы надписей на стенках вагона. Вымытые стёкла отбрасывали солнечные зайчики на пластиковые сиденья, отражались в очках пожилых матрон. Уши всех без исключения — и старых, и молодых — были заткнуты Плюсами. Глядя в окно, Мирон ощущал себя первой рыбой, которая решила сменить плавники на конечности и выбраться наконец-то на сушу. Всё свою жизнь он знал, что не один. Связь с братом, как незримая пуповина, привязывала его к реальности. Каждый день, вставая с постели, он думал: а что сейчас делает Платон? Эти мысли раздражали, бесили, он пытался от них избавится, отправляясь в многочасовые трипы по мирам Плюса, но никогда не переставал ощущать себя частью целого. И вот теперь он остался один. Мать не в счёт. После смерти отца она попросту забила на детей, бросившись лихорадочно устраивать личную жизнь. Счастливой это её не сделало — судя по количеству выпивки, которая требовалась ей, чтобы прожить день, а затем — следующий и так далее… Но Мирон с Платоном об этом не жалели. Они привыкли быть одни. Одни, но вместе. Теперь эта связь нарушена. Мирон не был уверен, насколько сильно — ведь он всё еще мог поговорить с братом, позлиться на его педантизм и вечную приверженность пространным лекциям, но… Хватит этого? Или придется привыкать к новому одиночеству. Мелета затерялась в небе где-то над ночной Москвой — в его мыслях девушка до сих пор боролась с не желающим раскрываться вингсъютом — и надежда, пару дней смущавшая его сердце, свернулась в тугой жесткий комок, утонув в кислом желудочном соке. Грядёт новый миропорядок, — сказал Платон. Ради него он пожертвовал физическим телом, и — кто его знает — душой… Но что это за порядок, почему он непременно должен прийти на смену устоявшимся, повисшим в зыбком равновесии договорённостям между корпорациями, немногими оставшимися правительствами и десятимиллиардным населением, он не объяснил. Нужно купить нормальную розетку, — подумал он, выходя на остановке «Университет Мэйдзи», — И вытрясти информацию из электронной душонки братца. Конечно, добыть сведения о профессоре Китано можно было, не выходя из номера отеля: Программа-Мелета с лёгкостью могла взломать любую университетскую защиту. Списки персонала с адресами были бы у Мирона через пять минут. Но он просто не мог сидеть в тесной комнатушке, зажатый между псевдоживыми заслонками на окнах и громадной золотой Ванной. Остро ощущая присутствие закованного в металлический панцирь Платона. Лучше уж так: найти этого профессора, посмотреть, каков из себя бывший кореш отца вживую, поговорить… — Привет. Он не сразу понял, что говорят по русски. Обернулся. — Привет… Огромные, как в старинных комиксах-манга глазищи, задорные рыжие хвостики, острый подбородок. Девушка и вправду будто вышла из мультфильма. Впечатление подкрепляли белые гольфы, короткая клетчатая юбка и белая блузка. К груди прижат свёрнутый в тонкий рулон хэнд-топ. — Ты новенький, да? Смотрю, мнёшься уже минут десять, и не знаешь, куда идти. Вообще-то у нас есть карта — скачай приложение и выбери аудиторию, стрелка сама тебя приведет. А еще можно вызвать мини-гида — такие дроны с потешными крылышками. Будет висеть перед тобой в воздухе и рассказывать всё, что захочешь узнать. Но ими почти никто не пользуется — неохота же быть лохом и новичком, так что карта лучше. А ты из России приехал? Правда, Москва — крутяцкий город, не то, что наш замшелый Токио? А на какой факультет тебя взяли? Может, вместе учиться будем… И вот еще что: выкинь эти нанотряпки. А то подумают, что ты секретарь. — Почему секретарь? — в поток слов вклиниться было нелегко, и Мирон задал вопрос, когда девушка набирала воздуха для следующей тирады. — Потому что так одеваются только секретари. Ну знаешь… — она закатила глаза. — Которые работают на яков. Ходят везде в таких вот шмотках из бронированной ткани, а еще таскают везде мечи, спрятанные в зонтики… У тебя есть меч? — Нет. — Значит, точно русский. Только тогда у тебя должна быть огромная пушка. У всех русских есть пушки. Покажешь свою? — Пушки у меня тоже нет. Чувствуя двусмысленный подтекст последней фразы девчушки, Мирон начал краснеть. — Так что, на какой факультет ты идешь? Карта студента есть? Нету? Ладно, так уж и быть: провожу тебя в деканат. А то смотреть жалко. — Я, собственно… ищу одного человека. Профессора Китано. Мирон еле собрался с мыслями под фонтаном из слов, извергаемых девчушкой в кукольной юбочке. Короткая чёлка и мягкие завитки на шее придавали ей вид совершеннейшего ангела лет тринадцати. Никак не студентки. — Профессора? — аккуратные, будто нарисованные бровки поползли вверх. — Ну, наверное, тоже можно спросить в деканате. Идём, чего стоишь? Доверчиво схватив за руку, она потянула Мирона куда-то в лабиринт подстриженных миртовых кустов, за которыми угадывались серебристые, похожие на космические корабли перед стартом, корпуса университета. Он не стал сопротивляться. В конце концов, так, наверное, проще. Лабиринт неожиданно закончился на укромной полянке, окруженной древними криптомериями. Газон навевал мысли о бухарском ковре, в пронзительной небесной сини купался жаворонок, а на травке, в кружок, сидело еще несколько девочек. Были они все в клетчатых юбочках, белых носочках и школьных блузках. Только глаза, хирургически расширенные до невозможных размеров, смотрели почему-то совсем не по детски.