. Обмякшее тело Михеева погрузили в черную «Волгу». Кравченко приказал водителю: — Включай сирену! В Склиф! Панкратов и Гольцов проводили взглядом сорвавшуюся с места машину. Панкратов спросил: — Так что это было, Георгий? Там, в Жулебино? — Нелепость, — неохотно отозвался Гольцов. — Я дал Красильникову денег, велел снять номер в гостинице и в Жулебино не появляться. Он, видно, решил сэкономить. Или Фролова не захотела идти в гостиницу. Как же, судья, что о ней могут подумать? Парня жалко, вот кому действительно не повезло! «Мазда» нетерпеливо посигналила, из неё высунулась Вера Павловна, жалобно спросила: — Гоша, ты скоро? Здесь нельзя стоять, меня же оштрафуют! Михаил Юрьевич, отпустите моего мужа! Ну, пожалуйста! — Иду-иду, — отозвался Гольцов. — Вы приготовили инвойс? Взял у Панкратова распечатку счёта, быстро просмотрел. — Как я понимаю, никаких банковских переводов? — Да, в этой части России пока ходят только наличные, — подтвердил Панкратов. — Не знаю, как будет дальше, но пока так. — Вы забыли включить в счет свой гонорар. — Не забыл. Видите ли, Георгий, сделать что-нибудь для России за деньги — это работа. Или служба. Патриотизм — это когда бесплатно. Вы немного очистили нашу жизнь. Как смогли. Я вам помог. Как смог. Не лишайте меня возможности уважать себя. Хоть чуть-чуть. Гольцов молча пожал ему руку и пошел к «мазде». Панкратов сел в свой «фольксваген» и отъехал от ресторана. Возле самого дома сыграл «Прощание славянки» его мобильник. Звонил следователь Кравченко: — Михеева не довезли. Обширный инфаркт. На этот раз ему повезло. Все уголовные дела против него будут закрыты в связи со смертью подозреваемого. III Олега Николаевича Михеева похоронили на Троекуровском кладбище на семейном участке, где уже были похоронены его предки. Их было много. Прадеды: купец первой гильдии, из крепостных графа Шереметьева, штабс-капитан, кавалер трех Георгиевских крестов, участник Брусиловского прорыва, приват-доцент Московского университета. Прабабки: акушерка земской больницы, актриса театра Корша, учительница гимназии. Один дед — политкаторжанин, член общества «Земля и воля», второй — оперуполномоченный ГПУ. Отец — редактор издательства «Советская Россия», умер в 1992 году, когда «Советская Россия» закрылась. Мать пережила его всего на полгода. На могиле установили надгробный памятник работы московского камнереза Фрола, который он назвал «Судьба». Через две недели после похорон Михеева в кабинете академика Владимира Федоровича Троицкого состоялось подписание договора о партнерстве возглавляемой им фармацевтической фабрики и ЗАО «Росинвест». По условиям договора ЗАО «Росинвест» обязалось вложить в модернизацию фабрики в общей сложности 54 миллиона долларов в обмен на 50 процентов плюс одну акцию фабрики. Договор подписали академик Троицкий и генеральный директор ЗАО «Росинвест» Георгий Гольцов. Вместо эпилога ТРЕТЬЯ ПОЛОВИНА ЖИЗНИ Из книги писателя Ларионова «В один из хмурых дней в конце ноября, когда к Москве подступило предзимье с дождями и мокрым снегом, в Таганском межрайонном суде подошел к концу процесс над бывшим следователем СКП Кирилловым, обвиняемым по статье 163 Уголовного кодекса РФ за вымогательство в особо крупном размере с использованием служебного положения. Наказание по этой статье предусматривало лишение свободы на срок от семи до пятнадцати лет. Процесс длился около двух месяцев при пустом зале. Приходили только местные пенсионеры, которым суд заменял кино, телевидение и театр, да изредка забредали случайные посетители, у которых были дела в суде. Но в день оглашения приговора в небольшом зале заседаний почти не осталось свободных мест, его заполнили представительные мужчины в штатском, с заметной военной выправкой. Это были работники Генеральной прокуратуры и следователи СКП. Они сидели по разные стороны от прохода и демонстративно не обращали друг на друга внимания. Адвокат, назначенный Кириллову судом, в перерывах между заседаниями в чем-то горячо убеждал подзащитного, тот не соглашался, что очень сердило адвоката. За неделю до окончания процесса ему удалось переубедить Кириллова. Он показал, что уголовное дело на предпринимателя Михеева возбудил на законных основаниях, о чем свидетельствуют результаты почерковедческой экспертизы платежных документов, собственноручно подписанных Михеевым, и тот факт, что Михеева уверенно опознал курьер, передавший ему похищенные средства. — Ваша честь, — заявил адвокат. — Эти показания моего подзащитного позволяют исключить из обвинения факт вымогательства и должны быть учтены как обстоятельство, существенно смягчающее его вину. — Протестую, — вмешался прокурор. — Показания подсудимого не могут быть проверены судом в связи со смертью предпринимателя Михеева. — Протест удовлетворен, — постановил судья. Оглашение приговора заняло два часа. Суд решил: назначить обвиняемому Кириллову наказание в виде лишения свободы сроком 12 лет с отбыванием в колонии строгого режима. Присутствующие неторопливо покинули зал. Обе половины зала были довольны. Следователи тем, что Кириллов никого не сдал. Прокурорские тем, что он получил почти по максимуму. На Кириллова никто даже не посмотрел. Вместе со всеми здание суда покинул человек, стоявший во время чтения приговора в дальнем углу зала. Его одежда резко отличалась от костюмов присутствующих. Серая куртка, похожая на тюремную, такие же штаны, грубые ботинки. Оказавшись на улице, он надел кепи, какие на зонах называют пидорками, и стал неотличим от старой фотографии, сделанной в тот день, когда он вышел из лагеря. Срывался мокрый снег с дождём, по Марксистской улице сплошным потоком шли машины. Гольцов вышел к торговому центру на Таганке и устало сел на поребрик. Под ногами валялась размокшая картонная коробка из-под обуви, мимо спешили хмурые люди, все в своих заботах. В душе у него было пусто. Вот, он сделал то, что обязан был сделать. Для себя, для жены, для своих сыновей. Но немного и для них, для этих людей, равнодушные ко всему, что их не касалось. А их ничего не касалось. Неожиданно у ног что-то звякнуло. Гольцов посмотрел. В коробке лежала монета. Десять рублей. Он не заметил, кто её бросил. Кто-то из них, равнодушно спешащих мимо. Бросил десятку зэку, недавно вышедшему из тюрьмы и не знающему, как теперь жить. Позже он просверлил в монете дырочку и носил её на груди на платиновой цепочке…» «Мне пришлось пожить в двух социальных системах — в СССР и в постсоветской России. Переход из одной системы в другую был ошеломляюще быстрым, как если бы в одну ночь, пальцем не шевельнув и шага не сделав, мы все очутились в эмиграции — в какой-то новой стране, живущей по новым законам. С гиперинфляцией, быстро превратившей рубль в тысячу рублей, а тысячу рублей в миллион. С пугающим изобилием продуктов в магазинах, еще вчера пустых, но с ценниками, вызывающими оторопь. С безработицей, про которую мы привыкли читать газетные статьи под рубрикой „Их нравы“. С многомесячными задержками зарплаты у тех, кто еще работал. Меня до сих пор поражает, как нам удалось выжить. Надежды пришедших к власти демократов на то, что рынок всё поставит на свои места, оправдались с точностью до наоборот. Что нужно делать, не знал никто. Ни простые обыватели вроде меня, ни правительство Гайдара, ни президент Ельцин. Долгое время я находил только одно объяснение. Когда умелый хозяин понимает, что заблудился, он отпускает поводья, и лошадь сама находит дорогу. У правительства хватило ума отпустить поводья. Указ мэра Лужкова о свободе торговли превратил Москву в огромную барахолку. Везде — у Малого театра с задумчивым драматургом Островским на пьедестале, на Тверской возле Юрия Долгорукого, возле всех станций метро — все торговали кто чем мог: книгами из домашних библиотек, посудой, поношенной обувью и одеждой, сахаром, макаронами, сигаретами, водкой. Казалось бы, что толку от этой жалкой торговлишки? Но прошло немного времени, и всё начало налаживаться. Как-то само собой. Народ умеет выживать. Научился, жизнь научила. Только ему не нужно мешать. Сейчас я нахожу чудесному спасению Россию другое объяснение. Свобода пробудила в людях предприимчивость — свойство характера, не то чтобы подзабытое за годы советской власти, но не востребованное и даже преследуемое по статье 153-й Уголовного кодекса РСФСР: „Частнопредпринимательская деятельность с использованием государственных, кооперативных или иных общественных форм — наказывается лишением свободы на срок до пяти лет. Коммерческое посредничество, осуществляемое частными лицами в виде промысла или в целях обогащения, — наказывается лишением свободы на срок до пяти лет. Действия, предусмотренными частями первой и второй настоящей статьи, повлекшие обогащение в особо крупных размерах, — наказываются лишением свободы на срок до десяти лет с конфискацией имущества.“ Но то, что заложено в человеке природой, не вытравить никакими уголовными кодексами. Приглушить можно, уничтожить нельзя. Предприимчивые люди были в России во все времена. Но при советской власти они засыхали, как семена в безводной степи. Горбачевская перестройка взрыхлила и увлажнила землю, и всё пошло в рост — и овёс, и овсюг, все полезные злаки и весь чертополох. Но злаков было все-таки больше, предприимчивые люди спасли Россию. Такие, как герой моей книги Георгий Гольцов. Они уже есть. Их становится всё больше. Придет время, и они займут высшие государственные посты. И это будет уже другая Россия. Может быть».