Белые наручные часы блондинки лежали на лавке, и их странный циферблат был словно случайно повернут к небу. Гораздо более внимательно Майка присмотрелась к этим часам. Нет, все не случайно. Далеко не случайно. Она же хочет, чтобы я увидела… На циферблате не было привычных цифр – разноцветные стрелки указывали в одну сторону, пересекая черные симметричные круги, расположенные один в другом. Майка прикрыла ресницы, давая предчувствию окатить ее с ног до головы. Лишь красная стрелка находилась в постоянном движении, словно сошла с ума, как если бы этот таинственный компас, тускло подсвеченный изнутри, сломался. Вот только то, что она, Майка Волковицкая, не знала, куда указывает компас, еще не означало, что он сломан. Глава 4. Магия восковых фигур Когда на корт один за одним подтянулись Коко и Борька с Глебом, Татьяна Олегович уже безжалостно гоняла Майку вдоль задней линии приставными шагами. На небо неожиданно набежали серо-желтые облака и сбились в ком, начался легкий дождь, и в перерывах между вдохами и выдохами Майка думала, что именно так, наверное, и ощущают себя люди, играющие в теннис у моря где-нибудь в Монако: немного влажная, пористая глина под резинками подошв, мокрая потная футболка, не прилипающая к телу только из-за сильных порывов ветра, запах моря и крики чаек – единственное, чего недоставало, это, конечно, криков чаек. Майку пронзило ощущение неуюта – по поперечным отросткам грудных позвонков, по реберно-позвоночным суставам пробежала электрическая искра, как если бы кто-то зажег перед носом спичку, как если бы планета оказалась безлюдной. Майке не хотелось думать о том, откуда в Москве взялся ее любимый запах моря. Может быть, ей, конечно, показалось, но в городе, где всегда пахло только пробками, в последние месяцы в самом деле появился морской аромат. – Бо, давай на половину Майки. – Блондинка расставила ноги на ширину плеч и принялась разогревать компанию, размеренно хлопая в ладоши. – Бас, Ко, остаетесь на этой половине, поехали, поехали, чего смотрим, все как обычно, бег трусцой по своей половине корта. Ко, не отворачиваемся от сетки, Глебас, спиной – к задней линии, лицо смотрит на сетку, Май, приставными шагами, Борь, я не поняла, ты в первый раз, что ли, на тренировке? Все как всегда, не спим! Под энергичный инструктаж блондинки они успели сделать захлест голени, бег с подниманием колен, растяжку сухожилий голеностопного сустава, и Глебас с Борькой, и Коко уже были примерно такими же взмокшими, как Майка, когда на корт вбежала Агата Пажмантер – веснушчатая красотка с красно-рыжими волосами. На ней была стильная теннисная юбка и мягкая футболка в крапинку с рукавами «три четверти». Стоя возле сетки и подтягивая ступню к попе в позе «аиста», уставшая и обливающаяся потом Майка скрипнула зубами. По сравнению с Агатой, которая всегда приходила в чем-то новом, – и откуда у нее столько теннисных шмоток, а главное, денег? – она чувствовала себя ужасно некрасивой и, честно говоря, надеялась, что та сегодня не придет. Одна радость: судя по тому, как угрожающе набухло серо-желтое небо, четырехчасовая тренировка отменяется. В преддверии дождя соленый влажный воздух осел в чаше корта, и ветер свирепо перегонял его из одного конца в другой, со всей силы задувая в мокрые макушки ребят. – Как спалось, ваше величество? – Татьяна Олегович взмахнула ракеткой. – Ничо, что сейчас уже почти десять утра? – Девять сорок еще только, Татьяна Борисовна! – крикнула Агата и по свирепому кивку блондинки побежала на соседний пустой корт. Краем глаза Майка заметила, что Борька с Глебасом, под напором ветра гнущиеся в позе «аиста», все-таки нашли в себе силы повернуть шеи в сторону Агаты. Борька даже изобразил неуклюжее застенчивое помахивание ракеткой, которую, несмотря на указание блондинки, все еще держал в руке, чуть не упал, глупо засмеялся, и Майка разочарованно покачала головой: идиоты. На голову ей упала первая тяжелая капля дождя, а потом еще одна и еще. Где-то над Очаково-Матвеевским мелькнула молния и прогремел гром. Татьяна Олегович издала крик, подобный тому, который, должно быть, издавали команчи: – За ракетки! – Татьяна Борисовна! – воскликнула Агата с неодобрением. – В это время у нас обычно еще поклоны и растяжка кистей! – Ты не видишь, что ли, дождь пошел? Привычные правила отменяются! В глазах тренера мелькнула азартная искорка, и трансформация завершилась – она, наконец, стала собой: пиратом, который сейчас бахнет глоток рома, а потом примет вызов и ринется в бой; Дэвидом Фостером Уоллесом, который не может прекратить матч, несмотря на торнадо, приближающийся к кортам; Ричардом Брэнсоном, который летит на воздушном шаре третью ночь подряд – шар падает в штормовой океан в тысячах милях от суши, а людям на борту впервые за много лет по-настоящему не скучно. И этот ее азарт передался остальным, потому что вскоре они забыли обо всем, кроме мягкой геометрии корта и лохматого зеленого мяча. Коко встала в пару с Борькой, Глеб и блондинка – напротив них, а Майке досталась Агата – естественно, конечно, разумеется, Майка ни минуточки не сомневалась, что так все и получится. Она сделала недовольное лицо, но в глубине души не могла не порадоваться тому, что в их распоряжении целый корт, и у нее, наконец, появится шанс отыграться за три предыдущих проигрыша. А тем временем рядом с ними начала проливаться кровь. Коко, тихая и почти незаметная в жизни, в игре вела себя в полном соответствии со своей кличкой, а именно – как диковатая кошка, как ее иногда и называли друзья: она с бешенством пищала и обстреливала Татьяну Олегович с Глебасом градом ударов, которые те принимали со смехом, со счастливым смехом людей, которые наконец делают то, что доставляет им колоссальное удовольствие. Борька большей частью был на подхвате и откровенно глазел на Коко, но Майка его не осуждала. Она всегда видела красоту человеческих характеров, так явно проявляющихся в теннисной борьбе, и знала, что и Глебас, и Борька, и Ко, и Татьяна Олегович тоже ее видят, поэтому и не останавливают игру из-за какого-то там дождя. Обмениваясь мячом, они словно обменивались энергией. Их лица были разгорячены, тела – пружинисты, а удары – невероятно точны. И оттого, что Агата так здорово отточила технику, но не понимала сути игры, Майка чувствовала к ней неприязнь и почти игнорировала мячи, летящие с противоположной стороны сетки, чтобы просто наблюдать за чужой игрой. Мяч на соседнем корте коснулся миллиметра задней линии, так и не улетев в аут. Майка моргнула. Нет, Кошке с Глебом однозначно нужно принимать участие в профессиональных турнирах. Майке на секунду показалось, что от их ракеток отскакивает не мяч, а наполненный энергией зеленый клубень счастья, подобный тому, каким блондинка пульнула в нее час назад. И, словно наркомана, который всегда хочет повторить интенсивность ощущений своего первого прихода, ее охватило страстное желание присоединиться к ним. Но в ее распоряжении была только Агата. Майка вздохнула и в первый раз по-настоящему взяла ее подачу. Они кидали друг на друга тяжелые взгляды, почти такие же тяжелые, как и мячи, мягко распыляющие вокруг себя оранжевые облака, и через какое-то время – через час, через месяц, через год? – обнаружили, что компания на соседнем корте сошла с дистанции и наблюдает с лавки за их игрой. Боря сел прямо на корт; обняв Коко за плечи, Глебас пил воду. Несмотря на накрапывающий дождь, оба взмокли и по очереди прикладывались к бутылке с водой, словно провели под палящим солнцем пустыни много часов. Татьяна Олегович неторопливо раскачивалась на пятках и давала указания, которые ни Агата, ни Майка уже не слышали, но Майка чувствовала, что сейчас блондинку интересовала не только техника удара. Внутри нее тоже жила тигрица, которая понимала, насколько важно бывает для победы желание выцарапать глаза сопернику. Майка с резким выдохом направляла сильные косые на другую сторону корта, и соперница брала их с элегантностью. Хлесткие с полулета, обратные кроссы, смэши и слайсы неожиданно расцветили корт яркими красками, и в первый раз за утро Майка поняла, что боль в груди куда-то ушла и вязкие непрекращающиеся мысли о родителях на время перестали атаковать, отошли на периферию сознания. Погружаясь пятками кроссовок в оранжевый грунт, зачерпывая ракеткой воздух вместе с зеленой круглой пулей, она заставляла Агату набегать по корту десятки ярдов и пыталась проводить комбинационные атаки. А потом ее сердце екнуло от страха и восхищения, потому что внезапно соперница развернулась на 180 градусов, сильно сжала рукоять ракетки двумя руками, перенесла вес на левую ногу и форхендом отправила мяч в угол, противоположный тому, где стояла Майка. Майка крикнула почти так же отчаянно, как час назад профессор географии, достала мяч и окунула свои баклажановые шорты в оранжевую глиняную лужу, покатилась по корту, вскочила, достала еще один мяч и только тут остановилась. Сколько же они играли? Серые, сливающиеся с воздухом и ветром капли дождя падали на грунт с тяжелым стуком. Все было как всегда, все было нормально, за исключением разве что бури и страшного холода, который облепил ее грудь и спину вместе с мокрой футболкой. И тем не менее что-то еще было не так: нервный импульс покрыл коркой льда ее позвоночник, задел шаловливым хвостом поясницу, осел где-то на нервных корешках, опоясал живот. Сердце Майки забилось. Так она обычно себя чувствовала за доли секунды до панической атаки, когда телом овладевает нечто находящееся за пределами понимания, начинает хозяйничать и создавать в нем хаос. Подсознание явно что-то заметило и пыталось подать ей сигнал, а значит, какой-то винтик в системе все же раскрутился, и если она сейчас его не найдет и не подкрутит, то скоро в пропасть полетит целый мост. Видя, как часто поднимается и опускается от волнения ее собственная грудь, она попыталась упорядочить сбившееся дыхание: уперлась ракеткой в мокрый грунт, собралась с силами, задрала голову и всмотрелась в небо. Небо наполнилось шумом крыльев. Стая ворон мягко зависла над кортом, будто кучка зрителей, недовольных остановкой матча. Майке показалось или в хаотичном черном водовороте действительно мелькнули не вороны, а худые человеческие фигуры, закрытые черными плащами и масками в виде вороньих клювов? Прогремел гром. Негодяй будто знал, когда добавить драматизма, и Майка, чувствуя, что ее сердце бьется все быстрее, взглянула за сетку. Она бы, конечно, усомнилась в своем странном виде́нии, начала проводить границу между тем, что было, а чего не было – если бы не ее порушенная нервная система, если бы не весь этот длинный-предлинный день со знаками, снами и недосказанностями, если бы хоть одна птица, безмолвно зависшая в небе, издала какой-то звук и если бы Агата не смотрела в небо так же завороженно и пристально, как она сама. Но над кортом царила тишина, и только дождевая вода бурлила в водостоках стадиона, находившегося где-то под кортами. Майка смахнула со лба мокрые пряди волос, которые стали почти черными, и снова взглянула на Агату. С дрожащим от холода подбородком, такая же с ног до головы мокрая, она переводила внимательный и изумленный взгляд своих прозрачных голубых глаз с неба на лавку с ребятами и потом снова на небо. Футболка в крапинку облепила плечи, словно мокрыми пальцами, короткая юбка задралась почти до линии бикини, но, возможно, впервые в жизни Агата не замечала ни холода, ни неряшливости своего наряда. Почти одновременно они переглянулись. Интересно, рыжая тоже подумала об этом? На какую-то долю секунды в голове Майки промелькнула жутковатая мысль, будто и Глебас, и Ко, и Борька неживые – так неподвижно они стояли, замерев, словно люди со старых фотографий из бабушкиного альбома, и поблескивали тускло подсвеченными циферблатами часов – люди, захваченные врасплох человеком с камерой. Должно быть, он тоже давно умер, этот человек, который снимал, все они умерли, и от их жизней остался лишь окрашенный в сепию, случайный, ничего не значащий кадр. Майка медленно, очень медленно закрыла глаза и открыла их снова, мокрые ресницы коснулись нижнего века. Что-то здесь не так, давай же, думай… – Играйте! – каким-то новым, непривычным голосом приказала Татьяна Олегович, и от того, какое расчетливое и холодное выражение появилось на ее лице, Майка вздрогнула. Так вот откуда ее паника. Нет, это была не блондинка, блондинка никогда бы не позволила своим ученикам играть под страшным ливнем, не стала бы смотреть на них так, разговаривать с ними так, будто они просто функция, а не люди. Вот только она стала, а вместе с ней в холодных и равнодушных зрителей превратились Кошка с Глебасом и Борька – даже вечный весельчак Борька. Все они смотрели на корт с отвлеченным любопытством и вроде бы были собой, но на самом деле – нет. Татьяна Олегович крикнула: – Сейчас нельзя останавливаться! Играйте! Звуковая волна ее голоса словно прошла через плотное, пуленепробиваемое стекло, прежде чем дошла до Майки. Ах, если бы только блондинка снова стала веселой и доброй и запустила бы в нее тем мощным шаром из счастья, что и утром! Они, скорее всего, захотят перетащить тебя на свою сторону. Будут рассказывать, что есть некая легенда. Будут запутывать. А ты не верь. Ведь на самом деле все очень просто, Волчок. Все очень просто. Кошка и Глебас с Борькой оставались неподвижными и теперь изучали свои запястья с какими-то похожими, зачарованными лицами. Или не запястья? Холодная футболка, прилипшая к груди, показалась Майке куском льда, и она приложила руку к горлу, стараясь восстановить дыхание и вернуть себе ясность мыслей. Да нет же, нет, все они, как зачарованные, смотрели не на запястья, не просто на запястья, а на совершенно одинаковые тускло подсвеченные часы с сумасшедшими разноцветными стрелками. И только Агата, все такая же напуганная, не могла оторвать глаз от парящих в туманном дождливом воздухе черных фигур, так похожих на ворон. Подходить к ним теперь было страшно, очень страшно, но, игнорируя чувство страха, замерев душой и сердцем, как бы наблюдая за собой со стороны, Майка позволила внутреннему голосу руководить собой и теперь медленно шла прямо к судейской вышке за сумкой. В сумке со спортивным снаряжением был ключ от ящичка, а в нем лежал слинг с кошельком, проездным, мобильным и коричневая кофта, подаренная мамой, и мысль об этой кофте придавала Майке решимости. Странное дело, но в эту минуту ей в голову лезли совершенно не относящиеся к делу мысли. Так, например, ее занимал вопрос, когда же в последний раз красили судейскую вышку, которая раньше была белого цвета, а сейчас казалась такой безнадежно старой и облупленной. Или вот, скажем, что там с плотностью слежавшейся на дожде глины? Глина на корте была вязкой, как густая свернувшаяся кровь. Ни Глебас, ни Кошка, ни Борька с Татьяной Олегович не пошевелились, когда Майка, дрожа всем телом, подошла к ним почти вплотную, но она буквально кожей чувствовала, как от них фонит. Вблизи они показались ей чуть более живыми, и Майка даже подумала, что у нее просто разыгралось воображение. Вот-вот кто-нибудь из них что-то скажет, отпустит шуточку, ляпнет глупость, они вместе рассмеются, и все снова станет как прежде. Но иллюзия не желала рассеиваться, через мокрую футболку прямо в живот и грудь задувал холодный ветер, и все они продолжали молчать. – Я замерзла, – сказала Майка и подняла сумку, загорелое облупившееся на солнце плечо под мокрым ремнем казалось теплым и живым. – Я ухожу. Ремень все никак не хотел держаться в выемке между ключицей и мышцей, поднимающей лопатку, и постоянно соскальзывал. – Что тут у вас происходит? – Агата подошла к ним с другой половины корта и потянулась за своей зеленой теннисной сумкой. – Ребят, что с вами? Вы чего? Она не изменилась, она не походила на старую фотографию, не молчала с жутким отсутствующим выражением лица, нет, она вела себя как обычно, в своей привычной манере. Майка скосила глаза на ее запястье. А еще на ней не было часов, как у ребят, и хотя Майке не хотелось принимать от этой рыжей штучки никакую помощь, она почувствовала облегчение. В отличие от остальных, это все еще была Агата Пажмантер, капризная, своенравная, но та самая, что и раньше. Правда, в какой-то момент она тоже странно покачнулась на пятках – может быть, что-то промелькнуло в глубине голубых глаз Агаты, а может быть, так сработала интуиция самой Майки, но ей вдруг показалось, что, несмотря на то, как же все-таки здорово держалась рыжая, чтобы уйти с корта, ей тоже требуется поддержка. И еще какая. Тогда Майка машинально поправила соскальзывающий ремень спортивной сумки, незаметно взяла рыжую за руку, и, чувствуя плечо Агаты рядом со своим, спешно направилась к калитке. Калитка захлопнулась за ними, будто герметичная дверь, с резким звуком, отделяя чашу корта с воронами и морским запахом от всего остального мира. Когда они уже отошли на несколько шагов и Майка, набравшись храбрости, все-таки оглянулась, ее обожгло холодом, потому что блондинка и ее ученики все так же стояли на одном месте, словно восковые фигуры, застывшие под действием какой-то магии, но головы их теперь были повернуты в другую сторону – в сторону девочек. Машинально поправив соскальзывающую сумку, подумав, что это, наверное, психика включила компенсаторный механизм и, следуя своей чудной логике, просто-напросто прислала ей в помощь тик, Майка резко отвернулась от корта, как ребенок, увидевший что-то, что видеть ему было нельзя, но пойманный за этим занятием, и поспешила вслед за Агатой. Та почти бегом направлялась в сторону ФОКа. Ток. Где-то за их спинами, на часах у ребят красная стрелка все еще ходила по кругу, как сумасшедшая. Тик-ток. Глава 5. Самый неподходящий человек во Вселенной Ее всегда завораживало и манило пустое, отдающее эхом воскресное утро в ФОКе. Если кто-то и приходил тренироваться, это лишь сильнее оттеняло пустоту здешних коридоров, помещений и сердец охранников. Вот только сегодня умиротворяющее одиночество и пустота, к которым Майка обычно стремилась в течение недели, показались ей как бы отдающими гнильцой. Ей хотелось услышать будничный топот ног пробегающей в раздевалку женской волейбольной сборной, веселый хохот школьников, которые занимались здесь футболом по вторникам и четвергам, ритмичный отскок теннисного мяча от деревянных полов закрытого корта, стук дверей в кафе, стук дверей холодильника с напитками. И поэтому, войдя в пустую женскую раздевалку со спортивной сумкой на плече, Майка едва сдержалась, чтобы не нарушить тишину – ватную, повисшую в воздухе, как ядовитый газ, – и не прокричать во все легкие имя Агаты.