– Родная, кто на это смотрит, когда изменяет? Да у нее вид профессиональной шлюхи. – Диана уже не сдерживается и не фильтрует слова. – Но дело даже не в ней, а в нем – это он дал тебе обещание, этот говнюк! Запомни! Бьянка думает лишь о том, чтобы не упустить «Кайен»; она пристально всматривается в дорогу, которая внезапно стала у́же и темнее. – Куда они, черт возьми, едут? «Порше» несется на головокружительной скорости, а «Ауди» едва за ним поспевает, пытаясь в то же время держаться на безопасном расстоянии. Шоссе давно осталось позади, они выехали на проселочную дорогу меж холмов, где мало домов и почти нет света. Себастьяно едет слишком быстро, постоянно ускоряясь, поворачивая, тормозя и снова ускоряясь. На дороге он просто зверь, пожирающий асфальт, стремящийся как можно скорее достигнуть цели. – Да уж, ну и место он выбрал, засранец! Диана вне себя от ярости и все молотит кулаками приборную панель, влезая на территорию Бьянки, шлепает ее что есть силы по коленке, таким образом выражая солидарность. – Ай! Ты чего, совсем? – Бьянка слегка виляет – к счастью, на дороге в этот час почти никого нет, – потом снова прибавляет скорость, стараясь сохранять равновесие. – Я и так ни черта не вижу, первый раз на этой дороге, и вся эта дурацкая ситуация, а тут еще ты! – Давай я поведу! – с готовностью предлагает Диана. – Еще чего! – Бьянка отлично знает ее стиль вождения – мягко говоря, нетривиальный, а когда Диана взволнованна, он становится еще хуже… – Боже, они замедляются! Она идет по запутанному следу «Кайен», в жилах пульсирует кровь, все тело трясет от ярости. В отличие от Дианы Бьянка не может выплеснуть ее наружу, и это ужасно давит. «Кайен» съезжает с главной дороги, выезжает на грунтовую тропинку. Бьянка тормозит, ждет и тоже поворачивает. Внезапно они будто проваливаются в никуда: только усыпанная гравием дорожка, а вокруг – лес у подножия горы, который в лунном свете отбрасывает пугающие тени. Они едут медленно – это нелегко, но не может же она встать вплотную к машине Себы. На этой тропинке это выглядело бы подозрительно. «Кайен» рывками движется вперед, поднимая клубы пыли, затем с громким ревом, как убегающий от погони зверь, исчезает за поворотом. Бьянка останавливается и глушит мотор. – И что теперь? – непонимающе смотрит на нее Диана. – Лучше пойти пешком, иначе он поймет, что за ними следят, – отвечает она почти шепотом. Слова даются ей с трудом, сердце бьется как бешеное. Она уже все поняла, но не хочет видеть, не хочет верить… – Да, пожалуй, ты права. – Диана открывает дверь, уже готовясь выходить, но Бьянка хватает ее за руку и останавливает. – Нет. Сиди здесь, – жестко говорит она. Лоб ее напряжен, глаза сузились, они полны беспокойства и отваги. – Я должна увидеть это одна, что бы там ни было… Диана высвобождается. – Я не собираюсь бросать тебя в такой ситуации! – Пожалуйста. – Бьянка открывает дверь и выходит из машины. Вокруг оглушительно стрекочут цикады. Диана снова пытается идти за ней. – Ну, пожалуйста, позволь мне пойти с тобой! Но Бьянка непреклонно качает головой. – Постарайся понять меня, – бормочет она вполголоса и, включив фонарик на телефоне, направляет его на дорогу. – Ну ладно, – Диана, вздохнув, останавливается. Ей ужасно хочется пойти вместе с подругой, но она ее знает: если уж Бьянка что-то решила, спорить бесполезно. И, может быть, на этот раз так будет лучше. Она будет рядом, когда подруга об этом попросит, если попросит, и когда ей это будет нужно. – Но если не сможешь, позвони, и я приеду. Хорошо? – Спасибо. Но я справлюсь. Должна справиться. Бьянка идет медленно по грунтовой дороге, каблуки пошатываются, то и дело застревая между камешков. Синеватая подсветка телефона сливается с белым лунным светом, выписывая на дороге концентрические круги. Вокруг – полнейшая тишина, нарушаемая лишь стрекотом цикад, от чего каждый звук отдается пугающим эхом. Она словно очутилась на съемках фильма ужасов, но испытывает скорее беспокойство, чем страх, хотя и не знает, сколько еще придется идти, прежде чем она увидит главных героев. Бьянка прибавляет шаг – так ей спокойнее. Все ее мысли о Себастьяно, перед глазами стоит его лицо, когда несколько часов назад они попрощались в дверях дома: то же, что и всегда, без малейшего намека на какую-то тайну, довольное, после тех нескольких секунд удовольствия, что они в спешке подарили друг другу. Ничто не предвещало этой лжи. Она вдруг вспоминает, как в самом начале их отношений, однажды ночью он начал расспрашивать ее о прошлых романах. Начал вроде бы в шутку, щекоча ее, но постепенно становился все более настойчивым и дотошным. Она пыталась отмалчиваться – к тому же рассказывать особо было нечего, лишь пара подростковых неудачных влюбленностей, в шестом и предпоследнем классах школы, но Себой вдруг овладела какая-то безумная, слепая ревность. Бьянка поддалась этому допросу, этой его страсти Отелло, и выдала пару имен с подробностями. В конце концов она разрыдалась. Тогда он встал на колени и просил у нее прощения: – Знаю, я идиот. Прости меня. Просто мне так хотелось, чтобы ты была только моей, вчера, сегодня и завтра… И я боюсь, что ты когда-нибудь мне изменишь. – Я твоя, Себа, посмотри мне в глаза. – Бьянка взяла его лицо в свои руки, чтобы он ей поверил. – Никогда не предам тебя. Никогда, запомни это. – Я тоже. – Клянешься? Тогда он запечатал ее рот поцелуем, и они снова занялись любовью. Почему он не ответил? Почему не поклялся? Ее мать всегда говорила: не нужно много слов – гораздо важнее молчание и действия. И ей казалось, что в ту ночь меж ними был заключен договор душ, который был превыше их сердец, превыше тел, превыше всего. Но действует ли он еще, этот договор? Она и сама не знает, потому что внутри ее только пустота, которая все разрастается и давит тупой болью в животе. Вот она и на месте – очертания внедорожника видны издалека. «Кайен» выглядывает из-за холма, как дикий зверь; он стоит на небольшой площадке, на опушке леса, и немного покачивается, как будто его кто-то раскачивает изнутри. И хотя отсюда Бьянка видит не очень хорошо, сомнений нет: эти двое там трахаются, и так неистово, что даже снаружи заметно. И действительно, все так и есть. Она сидит, раздвинув ноги, на сиденье, он – сверху, охваченный безумным возбуждением. Флавия стонет так, словно ей больно, но глаза ее открыты, и она бдительно озирает все вокруг, хотя они и посреди пустыря. Он изображает беспокойство: – Смотри – так ты не расслабишься… Она отвечает, что, напротив, ей нравится это ощущение близкой опасности, желание быть начеку. «Ненормальная», – думает он. Но это не важно; сейчас ему хочется лишь погрузиться в ее гостеприимную плоть. Ее тяжелые груди, похожие на груши, с широкими бледными сосками, словно коровье вымя. Себа сосет их и лижет, а она на секунду закрывает глаза. Он продолжает как загнанный зверь, входит в нее, ему хочется взять ее целиком, и он напористо пронзает ее. Пока не замечает синеватый свет, который проникает снаружи и почти ослепляет его. – Черт, там кто-то есть! – даже тут они не могут оставить его в покое. Кто это еще? Он немедленно оставляет Флавию, как есть, с раздвинутыми ногами, постанывающую и покрытую потом. Спешно натягивает поло, чтобы создать иллюзию порядка, хотя со спущенными брюками это бесполезно. Тогда он заправляет член в трусы, натягивает брюки, наполовину застегивая ширинку, и прикрывает ее футболкой. Рывком открывает дверцу джипа, уже готовый к драке, если потребуется – при его силе он способен уложить двоих одним ударом. Снова этот синеватый свет. Но на этот раз он направлен не на него, а на лицо женщины. Пара глаз – их ни с чем не спутаешь, синева в синеве. Те самые глаза. Ее глаза. Они околдовали его с самой первой их встречи, и теперь под их взглядом он дрожит от стыда. Они парализовали его своим убийственным огнем. «Черт, это невозможно!» – думает он. И тут же убеждает себя: это просто какой-то кошмар, надо проснуться! Но это не так: он зажмуривается и вновь открывает глаза, но она никуда не исчезла. Нужно быть мужчиной, что-то сказать, что-то сделать, пока не стало слишком поздно. – Любимая, это не то, что ты ду… Но было уже слишком поздно. В глазах Бьянки – лишь пустота. В одно мгновение она лишилась всего. Она пытается вымолвить хоть слово, но слова застревают в горле, и она лишь неотрывно смотрит на полузастегнутую ширинку Себы. Тогда она, почти не контролируя себя, машет рукой и поворачивается. Быстро удаляется, а вслед несутся его крики, которые подхватывает ветер. В порыве ярости она сбрасывает туфли и бежит босиком по камням, но эта боль не может сравниться с тем, что творится у нее внутри, ее сердце буквально разрывается на кусочки. По щекам бегут гневные слезы. Чего тебе, черт возьми, не хватало, тебе было мало меня? Зачем ты так со мной? Зачем, твою мать? Вот какой любви я заслуживаю? Она не может думать ни о чем другом. Себа остается позади, молча стоит в лунном свете, мысли роятся в голове, слезы душат. Бьянка еще больше ускоряет шаг, бежит по наклонной дорожке, царапая ноги, но не чувствуя этой боли. В сотне метров от машины она выключает фонарик. Смотрит ли еще Себа ей вслед? Она не станет оборачиваться, чтобы проверить. Уже слишком поздно, назад не повернуть. Глава 9 Ключ поворачивается в скважине. Дверь квартиры открывается. Внутри запах затхлого закрытого помещения и марсельского мыла. Запах дома. Бьянка включает свет в прихожей, вешает кожаную куртку на крючок, ставит сумку на банкетку, поднимает жалюзи и открывает окна, чтобы впустить воздух. Из центра Бассано долетает далекий гул машин, людской гомон, стук опускающихся ставень. Слышен звон колоколов: уже одиннадцать. На несколько секунд она замирает у окна и смотрит на луну: в этот вечер она светит так ярко, что почти слепит. Потом плюхается на диван, обитый гобеленовой тканью, и закрывает глаза, давая наконец волю слезам. Теперь можно не сдерживаться, никто не приедет искать ее сюда, в эту старую квартиру, где жила ее семья. С тех пор, как ее отец Раньеро пять лет назад навсегда ушел, оставив ее одну, дом пустовал. Но все здесь осталось, как прежде: в квартире царят чистота и порядок, как он и желал – ведь он так любил эти три комнаты. После смерти Сары Раньеро остался один и жил только для своей дочери. Бьянка никогда не забудет то время, что провела в этих стенах. Именно сюда она сбегает, когда не остается больше сил: это ее убежище, и она ни разу не думала о том, чтобы продать или сдать эту квартиру. Если бы мама с папой сейчас были здесь, на этом диване, она и тогда не стыдилась бы своих слез, и плакала бы, как маленькая девочка. Сейчас ей так нужны их крепкие объятия, их ласка. В этих стенах жила такая огромная любовь; Сара и Раньеро любили и уважали друг друга до конца своих дней, и хотя иногда они и ссорились, как любая пара, но навсегда остались примером для Бьянки как родители и как спутники жизни. Она думает об их любви – а потом о Себе, который не смог даже вымолвить ничего членораздельного. Вот сволочь. В голове все крутятся его слова – как плохо написанная и плохо выученная реплика из спектакля: «Это не то, что ты думаешь». Слова давались ему с трудом, рот как будто был грязным, да и он сам был грязным, пропахшим сексом и животной страстью. Это не то, что ты думаешь. «Ах нет? Тогда что это?» – спрашивает она мысленно. «Что это за пощечина, которую я видела собственными глазами?» Диана была права: Себа – говнюк, дерьмо без человеческого достоинства. Но никак не может отделаться от этого ощущения: она чувствует себя полной дурой, потому что оплакивает мужчину, наплевавшего на ее чувства, ради которого она отказалась от своей мечты; человека, которого думала, что знает, а на самом деле не знает по-настоящему. И только сейчас она понимает, что сама жизнь, безжалостная и суровая реальность, бросила ей в лицо эту правду. «Кто ты, черт возьми, Себастьяно Нони? Что ты за чудовище?» – спрашивает она. Для других – образец мужчины, но внутри – весь гнилой, до самого дна. Ей хочется кричать, но сил нет. По щекам текут и текут слезы, они стоят комом в горле, в животе ноет – она не в силах переварить этот обман; ей ужасно больно, но она не хочет держать его внутри. Встает с дивана и идет в родительскую спальню, шаркая кедами, что одолжила ей Диана, когда привезла домой. Первым делом она занялась ногами подруги – как она вообще могла бежать босиком по гравию? – и окружила ее заботой. Она бы оставила подругу у себя на ночь, но Бьянке хотелось побыть одной. Диана поняла ее и, обняв на прощание, отпустила: она знала, что та уединится в своем любимом месте. Раскрыв настенный шкаф перед двуспальной кроватью, Бьянка находит среди шелковых сорочек матери старую пластинку шестидесятых годов. Она ставит ее в проигрыватель – он тоже старый, но с 1979 года стоит на комоде и до сих пор отлично работает. Опускает иголку, и, спустя мгновение, комната наполняется звуками теплого голоса Нины Симон. «Ain’t Got No, I Got Life» была одной из любимых песен Сары – Бьянке даже кажется, будто она видит, как мать танцует в своей длинной белой кружевной юбке. Внезапно она чувствует непреодолимое желание открыть сундук в изножье кровати – как они делали вместе столько раз! – где мать вместе с разными тканями хранила жестяную коробочку с радугой на крышке. Итак, Бьянка достает ее, кладет на кровать, открывает и с бьющимся сердцем принимается вынимать письма, написанные от руки на пожелтевшей от времени сахарной бумаге. Все они от Амалии, маминой лучшей подруги, которую она никогда не знала и которая жила на солнечном острове. Иногда Сара читала ей эти письма и показывала фотографии Амалии, и Бьянке казалось, будто она живет в далеком-далеком мире, существующем только в сказках. Там было море, солнце, пляжные вечеринки, дома с цветными стенами, странные люди, которые одевались не так, как мамины и папины друзья. Хотя на самом деле это место существовало, вот только Бьянка узнала об этом только тогда, когда Сары уже не было на свете. Теперь ей нужно найти одно из писем, то самое, в котором Амалия писала об особенном чувстве: об ощущении покоя, которое подарил ей остров. Она отлично его помнит, потому что на первой странице было нарисовано солнышко с лучами-пружинками. Бьянка пролистывает письма, стараясь не порвать, и вот наконец оно, в середине стопки. Она снова включает пластинку Нины Симон, садится на край кровати и начинает читать. 10 апреля 1979 года Милая Сара, Я так обрадовалась твоему последнему письму, в котором ты пишешь, что у вас с малышкой все хорошо! Бьянка – чудесный ребенок, и мне не терпится с ней познакомиться. Как бы мне хотелось быть рядом, когда она появилась на свет. Признаюсь, что, разделив с тобой так много моментов твоей жизни, я почувствовала почти ревность к Раньеро, когда не смогла присутствовать при родах… Вернее, почувствовала бы, если бы не забыла, что такое ревность, и не познала, что означает свобода любить. Глядя на присланную тобой фотографию, где ты кормишь грудью Бьянку, расплакалась. Я повесила ее в спальне, у кровати, и теперь каждое утро и каждый вечер смотрю на нее и думаю о вас. У Бьянки сжимается сердце – она представила фотографию, где мама кормит ее грудью. На мгновение переводит взгляд вверх, затем продолжает читать. Она все ищет те строчки и вдруг вспоминает, что это было ближе к концу письма. Вот они! Ты спрашиваешь, как у меня дела, получилось ли у нас с Жеромом устроиться, счастлива ли я? Я отвечаю: да, хотя нам было непросто. Но главное богатство этого острова – люди; они приняли нас так, как мы не смели и мечтать. Посмотри на фото, что я тебе прислала: ее сделал наш друг Винсент, когда мы только закончили белить наружные стены в нашем домике. У нас пока нет горячей воды, но теперь хотя бы есть проточная, а скоро подключат электричество. Ура! Теперь, когда у нас появилось наше гнездышко, может быть, скоро появится и ребеночек – кто знает? Главное – не торопить события, дети приходят, когда сами захотят и когда чувствуют, что ты готов. А я на данный момент счастлива тем, что у меня есть, и тем, кто я есть, хотя еще многое предстоит построить. Я полна счастья и любви. Это место позволило мне по-новому взглянуть на жизнь: оно наполнено позитивной энергией, не такой, какая была дома, Сара, и ты это отлично знаешь. Если бы я сейчас могла загадать желание, то закрыла бы глаза, а когда открыла, ты оказалась бы рядом со мной. Я передала бы тебе частичку того тепла, которым напоен этот остров. Сейчас для тебя начинается настоящее счастье – я уверена. И желаю тебе оставаться счастливой и чувствовать тот же мир в душе, что чувствую я. Я люблю тебя, Сара, ты – частичка моего сердца. Обнимаю тебя от всей души. Амалия