Луи. Он торопится. Понтус. Он не торопится! Скажите ему, что вы не торопитесь! Луи. Дайте мне фотографии. Понтус (ощетинился). Зачем! Луи. Я верну их вам. Потом. Понтус. Не дам. Луи. Вы знаете, это кончится плохо. Понтус. Ну хорошо, не триста. Двести! Луи. И двести нельзя. (Вырвал у него пачку.) Едва фотографии были отняты, как Понтус сник. Как мне все это надоело… Помогите. (Усадил Понтуса на раскладушку.) Тот впал в такую же апатию, как Дагни, как Марта. Вот так и живу. Как в зоопарке. Дидель. Что здесь происходит? Я вижу, вы все понимаете! Не тряситесь! Луи. Дураков нет. Дидель. Нет, дорогой мой! Лопнуло мое терпение! Помните, как я бил вас на школьном дворе? Луи (мечтательно). Детство, детство, все, как в смутном сне… Дидель. А я вам напомню. (Издал боевой клич.) Луи. Только без этого. Мы интеллигентные люди. Дидель. Я жду. Луи (деловито). Но вы подтвердите, что с вашей стороны имело место насилие? Дидель. Разумеется. Луи. А с моей стороны это было единственное средство защиты. Дидель. Да ведь так оно и есть. Луи (успокоился). Тогда другое дело. Главная беда в том, что наша страна мала. И значит, должна бороться за существование. Тем более что мы находимся в состоянии войны с Берунди. Вы тоже говорите, я один не буду. С Бе… Дидель.…рунди. Луи. К сожалению, у нас нет морского флота, не можем до них доплыть. Правда, они тоже не могут доплыть до нас. Но, значит, мы должны поддерживать моральный уровень населения. Это, надеюсь, понятно. Однако неуправляемые чувства отвлекают народ от нашей главной задачи — догнать и перегнать Берунди. Но… Кто сказал «но»? Дидель. Вы сказали. Луи. Я ничего не говорил, это вы сказали. Дидель. Хорошо. Луи. А в каком смысле вы это сказали? Дидель. Не знаю. Луи. А я знаю. Вы хотели сказать: «Но человеческие страсти таким образом оказываются противозаконными?» Исключая, естественно, страсть к повышению производительности труда. Которая, к сожалению, никак не повышается… Что там! (Расхохотался.) Пытаемся увеличить народонаселение. Но скажите, какой может быть прирост в стране, где все друг с другом на «вы»! Под раскладушкой бутылка. Дидель. Какая бутылка? Луи. Снять напряжение. Дидель нашел бутылку, дал. (Всосался в нее, пьет.) А вы кричите на меня, кричите. Дидель. Зачем? Люди сбегутся. Луи. Не беспокойтесь, не сбегутся. Дидель издал вопль. (Оторвался от бутылки, продолжал деловито, трезво.) Немыслимо глупое время нас формировало. Одержимое преследование глупых целей. Глупейшие ошибки парламента, которые мгновенно забываются и сменяются новыми. А жизнь должна продолжаться. Она, однако, лишилась всего духовного, эмоционального, даже сексуального опыта, который выработало человечество. Эту глупость всех основ жизни вынесли бы люди первобытные, для нас же, современных людей, она оказалась губительной. Где же (опять всосался в бутылку)…истина (глотнув еще)…спросите вы меня. Вы меня спрашиваете? Дидель. Спрашиваю! Спрашиваю! (На всякий случай издал еще несколько воплей.) Луи (быстро, негромко). Все началось с Королевы. Куртуазный век, девушка-интеллектуалка, переписывалась с Франциском Ассизским. Но… Вы не пьете, я тоже не буду. Дидель выпил. А скажите-ка мне. Почему вы от нас уехали? Дидель. Ну, молодой был, ну, захотелось мир посмотреть. Австралию, Новую Зеландию… А вам разве не хочется? Луи. Мне? Никогда. Дидель. Но тогда это было еще не подсудное дело! Луи. Стоп. А теперь честно. Почему вы к нам вернулись? Дидель. Не знаю, как бы это объяснить… Ну вот, скажем, язык, ну английский, я понимаю вполне. Но вот, в чем беда, — понимаю головой! А что за этими словами у него стоит… Луи. У кого? Дидель. Ну, у него, вообще у человека — что они в это время думают, в общем то, что у нас называется подтекст, — для меня это темная ночь. Не секу! Живу среди говорящих людей, а в сущности — один. И так повсюду!.. А вот вы, например, мне говорите — и я понимаю, о чем вы даже умалчиваете. И вы мне родной человек! Луи. Я вам не родной человек. С вами еще далеко не все ясно. Дидель. И опять. Вот вы говорите, неясно, а сами мне уже доверяете. И мне все понятно! Подтекст. Луи. Убедил. Дидель. Вот вы говорите, убедил, а сами все-таки сомневаетесь. И это прекрасно! Луи. На чем я остановился? Дидель. Переписывалась с Франциском Ассизским, но. Луи. Кто сказал «но»? Дидель. Я сказал, я. Луи. Но я пьян. Я ничего не помню, что говорю. Дидель. Понял. Луи. И вот. Использовали ее авторитет. Для запрещения естественных человеческих чувств. Противозаконно все: возмущение, протест, творческие волнения, а заодно неисчислимая толпа радостей жизни! И результат страшен. Заболевания самые причудливые, вспышки подавленных эмоций. Кастручча гуляет по стране! И вместе с тем — стыд за свои болезни, боязнь их обнаружить… Как жить, Дидель! Моя специальность заключается в поисках истины. Полжизни потратил на то, чтобы ее найти, полжизни на то, чтоб о ней молчать. А эта истина… (Пьяно притянул к себе Диделя.) Только тебе скажу: истина эта (огляделся, показал пальцем на Понтуса)… у него в боковом кармане. Дидель. Какая истина? Почему в кармане! Не понял вас! Луи. Я пьяный.