Выбежала из-за буфетной стойки и закричала, что опять вытворяется какое-нибудь безобразие!.. — Антимир, — сказал Стаська. — Угу, — кивнула Лёлька, хотя сама потихоньку от всех держала ложку, потому что вилкой суп всё-таки не съешь, а Лёлька, как всегда, хотела есть. — Кругом загадочная страна, — сказала Маруся. — И они — это не они… — показала вилкой Маруся на ребят. — И вы, тётя Ася, не вы. — Не я? — Теоретически, понимаете? — сказал Стаська. — И едим мы не суп, а антисуп… — Им суп не нравится! — крикнул Ковылкин с другого конца буфета, чтобы досадить противнику. — Что?! — не выдержала тётя Ася. — Уже и суп не нравится? Я их в любой стране достану! И Стаськины люди знали, что достанет и что рука у неё плотная. Поэтому вскочили из-за столиков и кинулись прочь из буфета. А Стаська кричал, оправдывался: — Теоретически антисуп! Но вслед раздавался негодующий голос тёти Аси: — И не теоретически я вас, а практически! Когда на следующий день на «пикапе» приехал отец близнецов, который работает шофёром — развозит по школам и интернатам горячие обеды, — тётя Ася ему пожаловалась, что его собственные дети издеваются над ней и над супом, который он привозит. Антисуп, говорят. И вилками в тарелках ковыряют. А этот суп на лучшей в городе фабрике-кухне готовят. Заботятся. В термосах возят, чтобы не остыл. Вот она их сама вилкой наколет. Это точно! За все их аттракционы! Шустиков-папа не возражал, чтобы сыновей вилкой накололи. Но они как ртуть — вилкой так просто не наколешь… Кто-кто, а Шустиков-папа это знает. Маруся возила коляску со своим маленьким братом не за ручку, а наоборот — там, где поднимается у коляски клеёнчатый верх. Марусю даже останавливали на улице, потому что ручка коляски мешала прохожим, но Маруся не сдавалась и продолжала возить коляску как в антимире. Женя Евдокимова знаменитые свои три слова «Вот так ну» начала говорить наоборот: «Ну так вот». Это её Искра заставила. Искра, которая всегда обожала всяческие скандальные истории, просто расцвела, когда в классе начались современные эксперименты. А то скучно было. Тихо. Никаких историй. Теперь снова бурная активная жизнь, полная неожиданностей, препятствий, хитростей и борьбы. И ещё наука. Передовая. И если и драки, то научные. А кто в науке не дерётся? Все дерутся. Наука должна развиваться. Это прогресс! Батурин Вадька прежде был принципиальным, а теперь наоборот — совершенно непринципиальный. И когда он такой непринципиальный — это значит, он в антимире. Один, самостоятельно. Стаська спрашивает: — Ты за кого? — За тебя, — отвечает Батурин. Славка спрашивает: — Ты за кого? — За тебя, — отвечает Батурин. Пионервожатая Галя спрашивает: — Как ты относишься к происходящему в классе? — Положительно… отрицательно отношусь. — Положительно или отрицательно? — И так и так. — Вадик, это опасная точка зрения. — А у меня нет точки зрения. — Вадик, что с тобой? Галя оставалась с Батуриным после уроков и пыталась беседовать, убеждать его, чтобы он вернул себе точку зрения. Он всегда был таким принципиальным! И зачем поддаётся на выходки Шустиковых, на их миры и антимиры. И Батурин соглашался. Но на следующий день опять всё начиналось сызнова. Потому что он теперь был непринципиальным и это был его новый принцип. Галя, доведённая до отчаяния, жаловалась Клавдии Васильевне, что близнецы — это постоянный рассадник смуты и брожения! Не братья, а вирус, микроб! Их фантазия никогда ни на чём не остановится. Что они неистощимы, что они действительно носороги и ещё кто-то… Ей даже всё равно кто! И она уже не понимает, сколько их — двое, трое, четверо? Или весь класс — это сплошные Шустиковы? Клавдия Васильевна ничего не могла сказать Гале утешительного, потому что сама погибала от Шустиковых. И тоже не знала, сколько их в классе и на что ещё способна их фантазия. Сама потеряла представление о нормальной человеческой жизни. Тогда уже наоборот — Галя начала утешать Клавдию Васильевну и приводить примеры, когда учителям удавалось победить учеников — рассадников смуты и брожения. И если они даже и носороги, их можно всё-таки поймать и обуздать. Она слышала, в городе на свободе бегал тигр и его поймали и обуздали. * * * Учительница географии Марта Николаевна вошла в класс и всё поняла. Да тут и понимать нечего — ясно с первого взгляда: Стася Шустиков и все его люди опять были в антимире. Хотя никто больше не рисковал сидеть спиной к доске, но фартуки на девочках были надеты задом наперёд. Косы заплетены не на затылке, а начинались со лба и свисали на лицо. Стася Шустиков куртку надел задом наперёд. Славка дома видел, как Стаська утром возился с пальто. Тоже надевал задом наперёд. Нянечка кричала, сердилась в раздевалке — пальто повесили за нижние петли для пуговиц, вверх ногами значит. Стаська и все его девчонки. Кто же ещё! Шапки положили на пол. Клавдия Васильевна приходила, смотрела на эти пальто и шапки. Успокаивала нянечку, даже рассказывала ей о современной науке физике, хотя сама от этой современной науки была едва живой. Марта Николаевна поздоровалась с ребятами и заняла место за учительским столом. Вышли вперёд дежурные, чтобы повесить на доску географическую карту. Марта Николаевна спокойно протянула им карту полушарий. Она всегда спокойная. И это все знают. И ребята, и учителя. Дежурными были Дима Токарев и Ковылкин. Люди, которые сегодня нормально присутствовали в классе. Начали прикалывать кнопками карту. — Неверно прикалываете, — сказала Марта Николаевна. Токарев и Ковылкин не поняли. — Переверните вверх ногами. — Карту? — А ещё лучше наизнанку повесьте. Так, кажется, будет правильнее. — Как — наизнанку? — Белым холстом сюда, а полушариями к доске. И карта повисла на доске белым холстом, точно простыня: ни материков, ни океанов, ни рек, ни городов. — Горбачёва! — вызвала Марта Николаевна. — Отвечайте урок. Только повернитесь лицом ко мне. Я не хочу видеть на уроке ваш затылок. — Я… — начала было Лёлька Горбачёва. Она смотрела на Марту Николаевну.