Великое и, к сожалению Клавдии Васильевны, повторимое зрелище: парты сдвинуты и одна из них опрокинута; Батурин Вадим и Джавад фехтуют на визирных линейках; Ковылкин вертит за шнурки кеды, как метательный снаряд; Вова Зюликов поднял портфель и сейчас опустит его на голову соседа; Искра и Лёля тоже вертят кеды за шнурки (кеды принёс весь класс, потому что занимался физкультурой); Маруся размахивает учебником и кричит что-то дикое, коса её, подвязанная на затылке петелькой, развязалась; Таня хлопает крышкой пенала кого-то по спине и тоже кричит что-то дикое. Лампы под потолком раскачиваются. Классная доска вспотела от напряжения, чтобы удержаться на стене. О вазонах с цветами, которые перед этим стояли на полочке, и говорить нечего: они давно на полу. Хрустят, разламываются на мелкие черепки. Топот, вой, победные выкрики. В центре событий — братья Шустиковы. Кто же ещё! Стася и Слава — близнецы. Они сражаются всех яростнее. И, как всегда, друг против друга. — Прекратить! — крикнула Клавдия Васильевна. Голос её не выдержал, хрустнул и разломался, как цветочный вазон. Клавдия Васильевна глубоко вздохнула, провела пальцами вдоль висков. Это чтобы немного успокоиться, прийти в себя. Зрелище повторимое, но Клавдия Васильевна переносит его с большим трудом, потому что она классный руководитель пятого «Ю». Близнецы нехотя разошлись. И ребята разошлись тоже нехотя. У Джавада на лбу полоса от линейки. У Батурина Вадима распухла переносица. Вова Зюликов держится за колено. У Ковылкина вместо пуговиц на куртке — длинные чёрные нитки. Искра трёт пальцами виски, копирует Клавдию Васильевну. Глаза хитрые, блестящие. Она обожает скандальные истории. На полу валяются портфели, учебники, тетради, пеналы. Валяются «Сообщения». Это лист фанеры с такой надписью. На «Сообщениях» каким-то невероятным усилием ещё удержались списки дежурных по классу, маршруты будущих летних экскурсий и расписание по сельхозпрактике в городском парке. Клавдия Васильевна захлопывает дверь и бежит дальше по коридору. Затем вниз по лестнице, на первый этаж, где физкультурный зал. — Я больше не могу! Вы поглядите, что они устроили! Зал кажется пустым. Никого не видно. Но откуда-то сверху отвечает мужской голос: — Что случилось, Клавдия Васильевна? — Они невозможны, эти близнецы! Эти Шустиковы! Они извели родных. Они и нас изведут. Меня, во всяком случае! Клавдия Васильевна проводит пальцами вдоль висков, потом глубоко вздыхает. Гребешок, которым у неё подобраны сзади волосы, перекосился и вот-вот упадёт на пол. Да и сама Клавдия Васильевна от изнеможения перекосилась и вот-вот упадёт на пол. В зале висят гимнастические канаты, стоят козлы, перекладина, брусья. Всё новенькое и в полном порядке. Стоит ещё обыкновенный стул. На спинке стула висит пиджак. Это пиджак директора. А сам директор медленно спускается по канату. Каждый день Алексей Петрович занимается гимнастикой. Он берёт со спинки стула пиджак и надевает его. * * * Алексей Петрович стремительно идёт по коридору, стремительно поднимается на третий этаж. Лейтенант пожарников был бы доволен, если бы смотрел в этот момент на директора. Клавдия Васильевна едва за ним поспевает. В коридоре на третьем этаже грохот и выкрики. Всё как было с самого начала. Директор стремительно распахивает дверь класса. Шум и крики смолкают. Драка прекращается. Хотя и не полностью, потому что Стаська и Славка закатились под учительский стол и продолжают схватку. Директора они не видят. Они вообще ничего сейчас не видят. Пуговицы теперь отсутствовали не только у Ковылкина, но и у Вовки. След от визирной линейки был не только у Джавада, но и у Батурина Вадьки. Марусина коса не только развязалась и потеряла петельку, но и просто расплелась. Парты были перевёрнуты уже не одна, а две. И третья была готова к тому, чтобы перевернуться: встала торчком. Кто-то держал фанерные «Сообщения» на манер щита и при виде Алексея Петровича прыгнул в сторону и спрятался за них. Это Дима. Он занимается тройным прыжком и часто прыгает: определяет, какая у него нога «толчковая» — левая или правая? С какой ноги он должен начинать прыжок. Алексей Петрович наклонился и поднял с пола учебник. Потом наклонился и поднял ещё один учебник. Близнецы увидели теперь директора. Прекратили схватку и быстро выбрались из-под учительского стола. Руки по швам. Застыли. Молчат. За спиной каждого собралась его партия, непоколебимая, принципиальная. Только Дима всё ещё сидел за фанерными «Сообщениями». Алексей Петрович положил на стол учебники, спросил: — Что будет дальше? Рим и Карфаген? «Алая роза» и «Белая»? Ребята молчат. Слышно, как тяжело дышат. В особенности Славка и Стаська. Совсем непохожие близнецы: один чубатый, другой острижен наголо, под машинку. — Конец наступит или нет? Я спрашиваю! Молчание. Древний Рим и Карфаген воевали из-за господства на Средиземном море (первая Пуническая война, вторая Пуническая война…). «Алая роза» и «Белая» — тоже из-за какого-то господства в Англии. Стаська и Славка воевали по более скромному поводу. Дима выпрямился и уронил «Сообщения» на пол. Классная доска тихонько шмыгнула носом. — Вандалы и каннибалы, — сказал директор. — Носороги и боевые слоны. Из буфета прибежала тётя Ася. — Приедет отец и пускай заберёт домой, — понизала она на близнецов. — Надо потребовать, чтобы он их выпорол! Мимо открытых дверей проходила Екатерина Сергеевна, учительница рисования. На Екатерине Сергеевне были очки с толстыми стёклами. Глаза Екатерины Сергеевны казались большими и как бы удивлёнными. Екатерина Сергеевна несла кофейник. Это учебное пособие, натюрморт. Его рисуют в классах, а когда не рисуют — учителя пьют из него кофе. Екатерина Сергеевна остановилась, поглядела на ребят. Прибежала и пионервожатая Галя. — Я отлучилась на минутку к Дарье Ивановне. Хотела получить плакаты на складе… — сказала она, озираясь с грустью по сторонам. — И тут такое вот… — Надо пороть ремнём, — настаивала на своём тётя Ася и взмахнула в воздухе рукой, показывая, как это делается. Рука у тёти Аси была крепкая. — Чернушина из седьмого «В» отец выпорол, и помогло. Говорят, даже не ремнём, а настольной лампой. Всё равно помогло. Бросил свои аттракционы. — С ними разве сбор проводить… — сказала Клавдия Васильевна. — Токарев, подними сейчас же «Сообщения» и повесь на место! Дима поднял «Сообщения» и хотел повесить на место. Но гвоздиков не оказалось: вывалились. Дима поставил «Сообщения» в угол класса. — Как же вы, дети… Очень некрасивый поступок. Не гармоничный… — Это сказала Екатерина Сергеевна и переложила из руки в руку кофейник, потому что кофейник был тяжёлым, а руки у Екатерины Сергеевны не были крепкими. — Визирные линейки на что приспособили, а! — не выдержала опять Клавдия Васильевна. — Поглядела бы Марта Николаевна… — У каждого на лбу визирная линейка, — сказал Алексей Петрович. — У Шустикова-младшего к тому же лицо в царапинах. — А ведь я только на минутку отлучилась к Дарье Ивановне, — повторила печально Галя. — Пол шершавый, вот и царапины, — сказал Славка. Он не желал чувствовать себя побеждённым и тем более — младшим. У крыльца школы остановился автомобиль «пикап». На нём были нарисованы бублики, сосиски, колбасы. В общем, натюрморты. Из кабины «пикапа» вылез отец близнецов. Он работал шофёром, развозил по интернатам и школам завтраки и обеды. Сейчас он опять приехал, чтобы забрать пустую посуду. На нём были форменная тужурка и синий берет с надписью «Мостранс». Дед Валерий хотел что-то ему сказать, но не успел. Директор вывел на крыльцо Стаську и лысого расцарапанного Славку. Отец сразу понял, что случилось. — Значит, опять, — сказал он. — Да, — кивнул Алексей Петрович.