– Что тебе нужно? – Старенькую ласточку давно стоило на остров погибших кораблей отправить, – он усмехается. – Нашла о чем жалеть. О дряхлом корыте. А медальончик, ты и сама знаешь, куда может привести. На то золотишко, что под водой спрятано, ты себе морской бриг купишь. И не один. Уголки глаз щиплет от набежавших слез, а горло сжимает невидимая когтистая лапа. Мир перед глазами расплывается и меркнет, будто кто-то плеснул на лазурную волну чернил каракатицы. Тяжелые горячие капли скользят по щекам, собираются на подбородке и падают вниз, обжигая обнаженные бедра. Руки безвольно падают на стол, медальон откатывается в сторону, но я даже не пытаюсь его схватить. Мне все равно. Столько лет ходила с отцом в море, столько мест я повидала, столько всего узнала. А потом явился этот… этот варвар и вынес приговор! Ворвался в мою жизнь и посеял в ней только кровь и разрушения! Кусаю нижнюю губу до резкой вспышки боли, до головокружения и соленой крови на языке. Чувствую, как красная влага смешивается со слезами, но и эта боль не отрезвляет меня. Мой мир уничтожен. Ради сокровищ, которые вполне могут оказаться всего лишь вымыслом. Поднимаю взгляд на врага, но едва ли вижу его лицо. Слезы смазали черты, растворили их, как кислота. – У тебя вообще есть хоть что-то святое, пират? Семья, например? Когда какой-нибудь урод пустит родных на дно, ты также будешь говорить? Бросает тяжелый взгляд и чуть подается вперед. – А это не твое дело, красотуля. И не распускай нюни, каюту затопишь, а нам еще спать здесь. – Хочу и реву! – вскакиваю из-за стола и хватаю медальон, – ты это хочешь, да?! Свое долбаное сокровище! Кусаю запястье, выдавливаю несколько капель крови и стряхиваю их на витиеватую резьбу. Медальон вибрирует и жжется, как уголек костра. Намертво влипает в ладонь, а я, кажется кричу, потому что боль прошивает до самого локтя. Каюта тонет в яркой вспышке, дерево трещит, пол ходит ходуном. Украшение раскрывается, точно огненный цветок. Жидкое золотое полотно растекается в стороны, окутывается коконом, забивается в горло, протискивается в нос и уши. А потом резко отскакивает, точно живое. – Ох, мать моя полосатая устрица! – шепчет Энзарио и восхищенно рассматривает дорожки и пятна на карте. Бросает на меня нечитаемый взгляд. И кажется, в свете золотых всполохов, что на его ресницах блестят слезы. – Сюда иди! Быстро! – яростно приказывает и резко встает. Когда я пячусь, он подхватывает меня на руки и, опрокидывая на кровать, прижимает собой. – Ария, я – бездушный и плачу редко. Считай, что тебе повезло, – стирает пальцем слезу со своей щеки и ведет по ране на запястье. Остатки влаги размазывает по истерзанной ключице. – На плечо маловато, извини, но края стянет. А теперь потерпи. Будет очень больно. Можешь даже укусить меня, – и подставляет свою руку к моим губам. Что происходит? В первую секунду я теряюсь и даже забываю сопротивляться. Сдавленная со всех сторон, прижатая к постели немалым весом, я едва ли могу дышать. С непониманием смотрю в его глаза, и в груди все сжимается. Пытаюсь что-то спросить, но язык не слушается, немеет во рту и превращается в сухую тряпку. Онемение идет ниже, сдавливает горло, скользит смертельным холодом по груди и ввинчивается в живот острым клинком. Хватаю ртом воздух, но вместо крика в потолок рвется задушенное сипение. Острие боли рассекает грудь надвое, выворачивая ребра, до хруста выгибает позвоночник. Вот-вот сломаюсь и сказать ничего не могу! Только шепчу пересохшими искусанными губами: – Не могу дышать… – Тише… – Энзарио расправляет меня на постели, как куклу, и поглаживает плечи и руки. Ведет по коже и перебирает пальцы, затем скользит снова вверх. Расслабляя и успокаивая. Не смотрит ниже, где задирается полотенце. Глаза в глаза. Наклонившись шепчет: – Сейчас отпустит. Еще немного… С трудом вдыхаю и зажмуриваюсь. Почти не чувствую тела, оно превратилось в каменное изваяние. А пламя внутри закручивается, стягивается, как пружина, и распирает изнутри, намереваясь сломать каждую кость, разорвать сухожилия и вывернуть меня наизнанку. Сквозь дурман и жар чувствую чужое прикосновение. Невесомое, холодное. Будто горный ручеек скользит по раскаленным камням. С трудом разлепляю веки, ищу пирата взглядом. Хочу попросить его коснуться лба, сжать виски, где жар особенно невыносим. Приоткрываю рот, но слов нет. Они не складываются: крошатся на кончике языка. От бессилия стискиваю зубы и чуть поворачиваю голову. Молюсь, чтобы он все понял сам, иначе сгорю. Видать мозгов и так немного, раз карту открыла и позволила собой управлять. – Холодный ветер, постой, постой! – Энзарио начинает петь… – Куда спешишь ты, мой дорогой? – Я свое счастье сыскать хочу. – Зачем тебе счастье, коль я плачу? Его пальцы щекочут подбородок легким прикосновением и, поднимаясь выше, вплетаются в волосы. Энзарио замолкает, будто примораживается от моего молящего взгляда. – Вот. Теперь осталось последнее, – он мрачнеет и убирает теплые руки, а меня резко бросает в жуткий холод, будто я сорвалась в бушующие воды Северного моря. Жар сменяется льдом. – Терпи, ты же дочка капитана. Дерзкая и… – он щурится и коварно улыбается. – Я могу согреть собой, если ты кивнешь. Будь моя воля – расцарапала бы эту самодовольную рожу. Но моя воля исчезает где-то под волнами лютой зимы, растекшейся под кожей. Озноб набирает обороты. Я уже стучу зубами, будто лежу на колком снегу. Ловлю его взгляд. – С-согрей… – выталкиваю слово с трудом. С ним уходят все мои силы. Будь я проклята, но мне впервые за этот сумасшедший, бесконечно тяжелый день, не стыдно за слабость. Мир расплывается черной патокой, и в этом колышущемся мраке вспыхивают крошки люнны у двери. Еще одна вспышка – я вижу, как пират немного смещается. Его шаги – разноцветные лужицы на угольном холсте. – Согрей, – выдыхаю шепотом и закрываю глаза. Он сдергивает с меня полотенце. На тело просыпается бесконечность колких колючек. Энзарио быстро ложится рядом и поворачивает меня на бок. На плечи мягко выскользают его руки и вязаный плед. Крепкие ноги подтягивают меня к себе, а жаркое дыхание упирается затылок. – Теперь можно и поспать… – тянет пират ослаблено и почти неслышно допевает детскую песенку: – Не нужно злато, не нужна власть, мне б только радость свою узнать… Глава 8. Энзарио Просыпаюсь рывком, будто кто-то выбросил меня из забвения в реальный мир пинком под зад. Взгляд тотчас натыкается на пустую постель, и сердце подскакивает к горлу от запоздалой мысли, что девчонка могла попытаться убить меня, а я, старый пень, даже не подумал себя обезопасить. А вдруг она пыталась? Холодею от догадки и перекатываюсь на другой бок. Постель вроде чистая, никакой крови. Душить она бы не стала. Силенки не те. Сажусь на край кровати и застываю, натолкнувшись взглядом на тонкую фигурку, закутанную в вязаный плед. Фурия стоит у стола, где все свободное пространство занимает золотое полотно карты. Поверхность ее подрагивает, как вода в кувшине, тут и там на искрящейся глади появляются острова, портовые городки, сотни и сотни мест. Фурия водит пальчиком по карте и что-то бормочет. Она рассматривает, наклоняясь так, что волосы падают на стол и смешиваются с тягучим золотом. Глаза девчонки горят, щеки разрумянились, да и вся она выглядит, как первооткрыватель, дорвавшийся до сладкой запретной тайны. Вскинув голову, она ловит мой взгляд и хмурится, но задорный блеск в глазах не исчезает. – Знаешь, я ведь никогда не видела ее открытой, – бубнит Ария, – никогда-никогда. Думала, что это все сказки. – Нет. Это правда, – шевелю пальцы ног, запутывая их в нитки ворсистого ковра. Полгода на него убил, петелька к петельке, но результатом доволен. Даже продавать не захотел. Ползу взглядом по полу к стулу, по худенькой ножке Арии, затем по изгибу бедра, слегка прикрытому ажурным пледом. Она так любовно его к себе прижимает, кутается, телом прикасается, что я задерживаю дыхание. Пальчики ласкают петельки и завитушки, а у меня дрожь скачет из груди прямо в пах, сжимая приятной болью. Кремовое полотно вязаное крючком оттеняет молочную кожу и алые волосы моей пленницы. Она юна и так жестоко красива. Тяну на себя простынь и быстро заворачиваюсь. Может, хоть так не заметит? Ария смотрит исподлобья, но взгляд ниже груди не опускает. Да и румянец на щеках горит слишком уж ярко. Кладет руки на карту и тихо смеется, когда золото обволакивает запястья, как живое. Такая свободная, беззаботная птица. – Щекотно, – бормочет под нос и ведет крутой зигзаг в сторону первой блестящей точки, что высоко поднимается над столешницей. – Это первая метка нашего пути. Я их совсем не знаю, – заправляет за ухо алый локон, но тот упрямо лезет в глаза. – Папа молчал. Отмахивался, будто вся жизнь впереди, – девушка замолкает на полуслове, сглатывает тяжело и голову поворачивает, чтобы меня видеть. – Что это за место, Энзо? Указывает пальцем на блестящий пик, а у меня воздух в горле застывает холодной пикой. По имени назвала. Не «пират» или «бандит», а Энзо. Так сокращала имя только Мирида – моя первая жена. Сглатываю горечь. Столько лет прошло, а все равно воспоминания кусаются. Будто пучок крапивы съел. Подхожу ближе к фурии, наклоняюсь над столом и слышу снова фантомный запах ландышей. Знаю, что его нет, но слышу. – Ария, я не убивал твоего отца, – говорю тихо и смотрю на карту. – В честном бою мог бы, но не так, когда он ослабленный рухнул в мои объятия. – На нем не было ран, – вдруг говорит она и оборачивается. Глаза стылые, холодные. – Думаешь, я не заметила, что на нем не было ни одной царапины? – Тем более, – жадно впитываю ее черты лица. Не скажешь, что сказочно-красива, но с изюминкой. Свежая, легкая, как лепестки горной фиалки. Я наверное со своим «на вид под тридцать» выгляжу совсем старым рядом с ней. – Как бы я его убил кинжалом, не поранив? Ария снова поворачивается к карте. Без страха. Даже не вздрагивает, хотя я стою прямо у нее за спиной. – Ты должен меня понять, – говорит так тихо, что мне приходится наклониться. – Ты ворвался в мою жизнь и затопил мой единственный дом. Да-да, – она предупреждающе поднимает руку и голос ее холодеет: – Старое корыто, место на дне, и все такое, но это был мой дом. У меня больше ничего нет. Ни родственников, ни «Ласточки». Она становится спиной к карте, отчего у меня вылетает дух из груди, и запрокидывает голову. – Я предлагала тебе сделку. И озвучу ее, раз уж не вышло в прошлый раз, – личико вспыхивает так ярко, что вот-вот дым из ушей повалит. – Я помогу тебе с картой. А когда все закончится, мы разойдемся в разные стороны. Высадишь меня в ближайшем порту, и я начну новую жизнь. Раз уж со старой так плохо сложилось…