Немного приторный, но знакомый. Родной и давно-давно забытый. Пока вспоминаю название цветка с таким ароматом, девушка, как рыба игла в сети, начинает вертеться и царапаться. Меня это смешит: настоящий малек в ладошке трепыхается. А она с размаху лбом, как выбьет из меня улыбку. Подловила, фурия! Я, опешив, отпускаю тиски. Борьба неравная, но она чудом выскальзывает из моих рук и мчится-плетется по разрушенной палубе. – Папа… – обезумев, кричит и падает на колени перед капитаном. Папа? А это интересно. И весьма удачно! Чтобы не ерепенилась, осторожно нажимаю на нужную точку на затылке. Рыжая бунтовщица затихает, обвиснув на моих руках. Секунду путаюсь влажными пальцами в ее кроваво-красных волосах, затем подпрыгиваю и, перехватив крепкий канат, вместе с девушкой перелетаю с тонущего корабля на “Искру”. Команда беснуется. Все еще свеж запах крови и вспененной морской воды. Да проклянут нас боги, но сегодня охота была удачной. Внутри все кипит и стягивается от подступающего безумия. Внутренности скручиваются в тугие узлы, а по венам бежит кипящая кровь. В груди вспыхивает огонек умирающей надежды, потому что за пазухой я держу величайшее из сокровищ. И у меня в руках безвольной куколкой болтается ключ. Невероятная, немыслимая удача! Разумеется, добровольно девка не поможет. Юркая рыбешка будет биться в сетях день за днем, но рано или поздно устанет. И я переломлю ее. Вырву помощь силой, если потребуется. Замечаю жадные взгляды команды, но никто не посмеет девку и пальцем тронуть. Добыча по праву принадлежит тому, кто взял ее первым. Кривлю губы в усмешке, и моряки торопливо возвращаются к своим делам. Мой взгляд был предельно красноречив. Я взял ее первым. Так что, подберите челюсти. Спускаюсь в трюм и без особых церемоний бросаю девку на пол. Невольно касаюсь своей измазанной кровью щеки и не нахожу там ни единого следа недавнего удара. Все затянулось, как на морском псе. А ведь попытка была хороша! Хлесткая, быстрая. Чуть-чуть и попала бы в глаз. Не испугалась ведь, не обмякла. Рвалась, как демоница! Чуть наклоняюсь и втягиваю носом воздух. Запах от пленницы настолько знакомый, что сводит скулы, но задумываться нет времени. Пора менять курс. Дочка капитана протяжно стонет, когда я отворачиваюсь, чтобы уйти. Тонкий сиплый голосок скользит по плечам и будто встряет между лопаток занозой. Простая девка заставляет меня замереть на выходе. Морской демон забери меня! Скрипя зубами, возвращаюсь. Рыжая бестия ранена, глубоко, твари морские. Щепка, толщиной с рукоять ножа, торчит из угловатого плеча и напоминает цветок фуксии. Темная кровь заливает тонкую белоснежную рубаху. Ткань разодралась до пояса и приоткрыла молочную грудь. Увожу взгляд, стискивая кулаки. Этого только не хватало! Изголодавшийся мужик и баба на одном корабле – это плохо, мрак, как плохо. Девушка со стоном поворачивается, вижу, как дорожки крови огибают крошечные соски и ползут ей на живот. И что делать? Стою, как примороженный медузой баран. Она нужна мне живой, это однозначно. В сторону голод, взять себя в руки и просто представить, что она – сломанная кукла. Исправлю и забуду, как страшный сон. Да только в плотных штанах становится тесно, а кровь бесится в венах, будто буран в Загубленном море: слишком давно я один, слишком долго на корабле, вдали от плотских утех. Оставляю ее одну, всего на несколько минут. Добираюсь до личной каюты и возвращаюсь назад с пузатой зеленой бутылкой и несколькими мотками чистой ткани. Девка лежит, не шевелится. Дышит тяжело и надрывно. Пухлые губы чуть приоткрыты, отчего я тяжело сглатываю и поспешно отворачиваюсь, как сопливый смущенный подросток. Чувствую себя мальчишкой, будто мне снова пятнадцать. Злюсь еще больше и твердо решаю, что тут девке самое место. С глаз долой, как говорится. Нечего такой крошке разгуливать по палубе. Право первенства нерушимо, но кто знает, какие демоны пробудятся в штанах людей, стоит только краем глаза зацепить округлую белоснежную грудь. Трюм хотя бы запереть можно. – И ключ выбросить в море, – недовольно ворчу, но никак не могу оторвать глаз от белокожей фурии. Волосы – красный шелк. Спутались совсем, пропитались солью и отяжелели. Тонкие пальчики сжимаются и разжимаются, будто девчонка пытается кого-то схватить в болезненном горячечном сне. Откупориваю бутылку, и в нос шибет запах спиртовой настойки. Лучше, чем ничего. Устраиваю девку так, чтобы получить доступ к ране, одной рукой поддерживаю голову, а второй кромсаю рубашку и, избавившись от последнего лишнего лоскута, изумленно качаю головой. Ее должно было уложить на месте, но нет. Откуда только силенки взялись? Вырываю щепку безжалостно, и из горла фурии рвется хриплый крик. Чувствую влагу на руке, девка тихо всхлипывает и скулит. Плачет. – Больно… – шепот едва слышно, а я промываю рану настойкой и рычу, когда острые зубки впиваются в ладонь. Сильно, до крови. Переворачиваю девку, чтобы перевязать, и напарываюсь на взгляд синих, как на кинжал, глаз. В зрачках смятение и ненависть, радужки темнеют от гнева, да сил нет, чтобы дать отпор. Ее губы приоткрываются и из горла вылетает, будто снаряд, одно лишь слово: – Убийца… – Ой! Твоя игрушечный кораблик потопил? Подумаешь! – ерничаю, а она снова пытается меня укусить. – Лежи смирно, кусака! – отрезаю и, когда она приподнимается и впивается алмазами глаз в мое лицо, легко надавливаю на здоровое плечо и заставляю лечь. Девушка шипит от боли и щедро сыплет проклятиями. Таких даже я не знаю! Фурия изворачивается и рычит, как разъяренная кошка. Пытается отползти от меня подальше, упирается спиной к деревянный ящик и с трудом подтягивает колени к груди. Смотрит затравленно, впервые в глазах мелькает тень страха и осознания, что угодила в руки врага. Могу даже догадаться, какие мысли крутятся в этой буйной головушке. Встаю на ноги, в полный рост, благо потолок позволяет. Нависаю над девчонкой, как скала. Ей некуда бежать. – Ты у-убил, – запинается и дрожит, точно осиновый лист, – у-убил папу… Синеву глаза заволакивает мутная пелена, и девчонка воет, уткнувшись носом в колени. Только слез мне тут не хватает! – П-пап-а-а! Молчу. Даю выплакаться. Совершенно не свойственная мне ерунда, но что-то подсказывает, что стоит только надавить, и фурия закроется. Уйдет в себя так глубоко, что не достать будет. Есть в ней какая-то упрямая решимость. Такая скорее глотку себе перережет, но не сдастся. Сорвав покрывало с сундука с инструментами, бросаю комком в невольницу, разворачиваюсь и иду к лестнице. Пусть повоет немного. И поголодает заодно. Притихнет через день-два. Будет, как шелковая. Раз уж старик ее теперь кормит рыб, то придется исхитриться и придумать новый план. Что ни говори, а девка удачно мне под руку подвернулась. Будь я верующим человеком, то подумал бы, что это судьба. Ополаскиваюсь в душе. Магические камни стучат друг об друга над головой и, ворочаясь в стеклянной колбе, как скарабеи, нагревают воду в трубе. Мецки – редкая штука на нашей земле, а в море тем более – дорогая, но я могу себе это позволить. А еще у меня есть люнны – летающие светильники. Настоящее новшество для богачей. Один люнн заправляется пятью мецками, и света хватает на пару недель. Включается и выключается щелчком пальцев. Пока обсыхаю, расхаживаю по каюте в одном халате. Жрать хочу, под ложечкой сосет, но кок еще возится. Слышу, как галдят через круглое окошко его помощники, и шипит котел с пшеничной кашей. После бойни все мужики голодные, как волки, а я им обещал крепкого эдегильского эля и запеченную пятнистую свинью. Терпеть голод не сложно, но вот жмет в груди что-то другое. Новое и непривычное. Мысль то и дело возвращается к девке с молочной кожей, алыми сосочками и запахом забытых цветов. Может, зря я ее в трюме бросил? Раненную и испуганную. Бессовестная фурия все мысли перепутала! А если она не знает тайну отца? Что тогда делать? Закрываю лицо ладонями, от них ландышами пахнет. Вот! Вспомнил! Ландыши. Рыжая зараза… До порта пять дней, две недели до Восточных гор, а до тридцатилетия сына чуть больше. У меня нет лишнего времени на всякие нежности. – Брон! – залетает в каюту штурман. Бесцеремонность у него в крови, но глаз-алмаз от Великой Ишис. Курс корабля только он правильно настраивает: погрешность нулевая. – Стучать разучился, Риччи? – грозно придавливаю его своим взглядом и авторитетом. – Прощайте, дурилку, капитан! Куда курс держим, капитан? Решить сейчас нужно, на горизонте мель, капитан Энзо. Заладил, как попугай! – Плывем к северу, – отвечаю, не раздумывая. Скулы трещат от напряжения, нервно отбрасываю руку и прячу ее за спиной. Девка негодная. Нет, пусть еще посидит, никому не позволено с первого взгляда пленить Энзарио Шарпа – пирата четырех морей и капитана "Искры". Но губы сами чеканят, будто я им не хозяин: – Скажи, пусть принесут мне ужин в каюту, – ловлю кривую улыбку штурмана. – Еще раз так глянешь, до матроса слетишь. Белобрысый одергивает затертую форму, тушуется и кивает лохматой головой. То-то же, а то распоясались! Добавляю еще строже: – Ужин на двоих. Допер? Гигантская тридакна! Глава 3. Ария Рука нестерпимо ноет, будто щепка все еще там, и кто-то медленно проворачивает ее, погружая глубже в плоть. Слезы высохли, и я замечаю, что уже несколько минут просто смотрю в одну точку, а в голове – гулкая пустота. Ни одной мысли. Где-то под ребрами клокочет злость и горе, смешиваясь и вспениваясь, как морская волна. Корабль движется почти бесшумно, только слышно за бортом легкое шуршание, будто под днищем не вода, а песчаные дюны. Как только враг ушел, я уловила щелчок ключа в замочной скважине. Запер, гад! Конечно, не стал бы он добычу вот так оставлять. При мысли о толпе разъяренных мужиков, чьи голоса я смутно различаю даже отсюда, становится дурно. Что теперь будет? Сам поиграет, а потом отдаст на потеху команде? Ежусь от воспоминаний о пристальном взгляде и легкой дрожи, пробежавшей по плечам мужчины, стоило только отползти к ящику. На мне одни лишь лохмотья. Рубашка испорчена, ничто не прикрывает тело. Его возбуждение было так же очевидно, как и то, что солнце поднимается на востоке. Воздух стал душным и горячим, но отчего-то враг не тронул, а просто ушел. Даже не обернулся. Я не дура. Вижу, что нет в нем угрызений совести или чувства вины. В сознание врываются мысли об отце, но я закусываю губу до крови, только бы не дать снова волю слезам. Нет времени оплакивать мертвых, нужно бежать! Но как? Из трюма бы выбраться, но я не смогу без ключа. Даже отмычки примитивной нет под рукой! Да и куда бежать? За борт, рыб кормить? – Каракатица тебе в глотку! – зло кричу и бью здоровой рукой по доскам ящика, поднимаю в воздух облачко едкой пыли. – Сбегу! И при первой же возможности горло тебе перережу, гад! Дверь со скрипом распахивается, и тот, кого я поминаю лихом, вырастает в проходе. Ему приходится нагибать шею, чтобы не бахнуться о косяк темечком. Слабый свет из иллюминатора очерчивает туго затянутые в короткий хвост темные волосы и блестит на колечках в ухе. – Поднимайся, – говорит он строго и грубо. Губы, как тонкая нить, поза уверенная, брови сведены, а скулы напряжены. Стоит только воспротивиться – набросится. И удавит на месте. – Тебе надо, ты и подними, – отвечаю, вскинув подбородок. Нельзя показывать, что я слаба. Ничего не сделаю, пальцем не пошевелю, пусть хоть изведется весь!