Затем следует тяжелый, екающий удар гравитации. Принято. И – самый лучший признак – он выпускает бесчисленные личности, поглощенные за прошедшие эпохи. Они вращаются, исчезая в потоках магии, и я не знаю, что происходит с ними за ее пределами. Я никогда не узнаю, что происходит с душами после смерти, – или не узнаю как минимум еще семь миллиардов лет или около того, пока Земля, наконец, не умрет. Пугающая мысль. Она была вызовом первые сорок тысяч лет. С другой стороны… идти некуда, только наверх. * * * Я возвращаюсь к ним, к твоей дочери, твоему старому врагу и твоим друзьям, чтобы рассказать им эту новость. К некоторому моему удивлению, прошло уже несколько месяцев. Они поселились в доме, занятом Нэссун, питались плодами старого сада Алебастра и припасами, которые мы принесли Нэссун. Надолго этого, конечно же, не хватит, хотя они замечательно пополняют припасы при помощи импровизированных лесок и силков на птиц, а также сушеных съедобных водорослей, которые Тонки научилась разводить на краю воды. Эти современные люди так находчивы. Но становится все понятнее, что скоро им придется возвращаться в Спокойствие, если они хотят выжить. Я нахожу Нэссун, которая снова сидит у пилона. Твое тело осталось там, где упало, но кто-то вложил букетик живых цветов в твою оставшуюся руку. Рядом я замечаю еще одну руку, положенную как жертвоприношение рядом с культей твоей руки. Слишком маленькая для тебя, но намерение Нэссун было добрым. Она долго не говорит после того, как я появляюсь, и мне это нравится. Ее сородичи так много болтают. Но молчание затягивается достаточно надолго, чтобы даже я ощутил нетерпение. Я говорю ей: – Ты больше не увидишь Стали. – На случай, если это ее беспокоит. Она чуть вздрагивает, словно забыла о моем присутствии. Затем вздыхает. – Скажи ему, что я прошу прощения. Я просто… не смогла. – Он понимает. Она кивает. Затем: – Шаффа умер сегодня. Я забыл о нем. А не стоило бы – он был частью тебя. И до сих пор часть тебя. Я ничего не говорю. Похоже, она предпочитает, чтобы было так. Она глубоко вздыхает. – Ты… Они говорят, что ты принес их и маму. Ты можешь забрать нас назад? Я понимаю, что это будет опасно. – Опасности больше нет. – Когда она хмурится, я рассказываю ей все: о перемирии, освобождении заложников, окончании нынешних боевых действий в виде прекращения Зим. Это не означает полной стабильности. Тектоника плит останется тектоникой плит. Подобные Зимам катастрофы все еще будут случаться, но с гораздо меньшей частотой. Я завершаю: – Вы можете вернуться в Спокойствие на трансмале. Она вздрагивает. Я запоздало припоминаю, что ей пришлось там пережить. Она еще говорит: – Я не знаю, смогу ли дать ему магию… ощущение будто… Она поднимает культю, где вместо левой кисти каменная корка. Тогда я понимаю ее – и да, она права. Она идеально настроена, и так будет до конца ее дней. Орогения потеряна для нее навсегда. Разве что она захочет присоединиться к тебе. Я говорю: – Я заряжу трансмаль. Заряд продержится месяцев шесть или около того. Уезжайте в этот промежуток времени. Я перемещаюсь к подножию лестницы. Она вздрагивает, озирается и видит, что я обнимаю тебя. Я забрал и ее старую руку тоже, поскольку наши дети всегда часть нас. Она встает, и на мгновение я опасаюсь стычки. Но вид у нее не несчастный. Просто покорный. Я жду – мгновение или год – ее последних слов к тебе, если ей есть что сказать. Вместо этого она говорит: – Я не знаю, что будет с нами. – С нами? Она вздыхает. – С орогенами. О. – Нынешняя Зима еще продлится некоторое время, хотя Разлом и остыл, – говорю я. – Выживание потребует сотрудничества между разными типами людей. А сотрудничество дает перспективы. Она хмурится. – Перспективы… чего? Ты же сказал, что после этого Зимы закончатся. – Да. Она поднимает руки – вернее руку и культю – и горестно разводит ими. – Люди убивали и ненавидели нас, когда нуждались в нас. Теперь в нас и нужды нет. Нас. Мы. Она все еще считает себя орогеном, хотя больше не будет способна ни на что, кроме как слышать землю. Я решаю не подчеркивать этого. Но все же говорю: – Так и они вам не нужны. – Она замолкает, вероятно, в растерянности. Я добавляю для ясности: – С окончанием Зим и гибелью всех Стражей у орогенов появляется возможность подчинить или уничтожить глухачей, если они того пожелают. Раньше ни одна группа не могла выжить без помощи другой. Нэссун ахает. – Это ужасно! Я не пытаюсь объяснить, что если что-то ужасно, то от этого оно не становится менее реальным. – Больше не будет Эпицентров, – говорит она. Отводит взгляд, вероятно, вспоминая уничтожение Антарктического Эпицентра. – Я думаю… это ненормально, но я не знаю, как еще… – Она мотает головой. Я молча смотрю, как она барахтается в своих мыслях – месяц или мгновение. Я говорю: – Эпицентры ненормальны. – Что? – Изоляция орогенов никогда не была единственным способом обеспечить безопасность общества. – Я нарочно замолкаю, и она моргает, возможно, вспоминая, что родители-орогены прекрасно способны растить детей-орогенов безопасно. – Истребление никогда не было единственным вариантом. Узлы не были единственным вариантом. Это лишь разный вариант выбора. Всегда был возможен другой выбор. В ней столько горя, в твоей маленькой девочке. Я надеюсь, что Нэссун однажды поймет, что она не одна в мире. Я надеюсь, что она снова научится надеяться. Она опускает взгляд. – Они не собираются делать другого выбора. – Сделают, если ты заставишь. Она мудрее тебя и не отмахивается от мнения, что можно заставить людей достойно относиться друг к другу. Вопрос в методологии. – У меня больше нет орогении. – Орогения, – говорю я резко, чтобы привлечь ее внимание, – никогда не была единственным способом изменить мир. Она смотрит на меня. Я чувствую, что сказал все, что мог, потому оставляю ее подумать над моими словами. Я иду на городскую станцию и заряжаю трансмаль достаточным количеством магии для возвращения в Спокойствие. Возвращение Нэссун и ее спутников в Реннанис из Антарктики займет несколько месяцев. Зима во время их путешествия станет более лютой, поскольку у нас теперь снова есть Луна. И все же… они часть тебя. Я надеюсь, что они выживут. Как только они отправляются в путь, я прихожу сюда, в сердце горы под Сердечником. Позаботиться о тебе. Когда мы начинаем этот процесс, верного пути нет. Земля – ради добрых отношений я не буду больше называть его Злым – перестроил нас в мгновение ока, и теперь многие из нас достаточно искусны, чтобы повторить эту перестройку без долгого вызревания. Однако я обнаружил, что быстрота дает смешанные результаты. Алебастр, как ты назвала бы его, до конца не вспомнит себя еще долгие столетия – или вообще никогда. Но ты должна стать иной. Я привел тебя сюда, перебрал чистое магическое вещество твоей сущности и реактивировал решетку, которая должна сохранить самую важную сущность того, чем ты была. Ты утратишь какие-то воспоминания. Перемены не бывают без потерь. Но я рассказал тебе эту историю, вложил в тебя то, что остается от тебя, чтобы сохранить по максимуму ту, какой ты была. Заметь, я не заставляю тебя принять конкретную форму. С этого момента ты можешь стать какой пожелаешь. Просто чтобы знать, куда ты идешь, надо знать, откуда ты. Ты понимаешь? И если ты пожелаешь покинуть меня… я переживу. И не такое переживал. Так что я жду. Время проходит. Год, десятилетие, неделя. Время не имеет значения, хотя Гэва в конце концов утрачивает интерес и уходит по своим делам. Я жду. Я надеюсь… нет. Я просто жду. И однажды глубоко в расселине, куда я положил тебя, с шипением раскалывается жеода. Ты встаешь из ее половинок, и составляющее тебя вещество замедляется и остывает до естественного состояния. Ты прекрасна, думаю я. Кудри из тяжелой яшмы. Кожа из охристого мрамора с прожилками веселых морщинок у губ и глаз, многослойный мрамор одеяния. Ты смотришь на меня, а я на тебя. Ты говоришь – эхом голоса, который некогда у тебя был: – Ты этого хотел? – Только быть с тобой, – говорю я. – Зачем? Я принимаю униженную позу, потупив голову и приложив руку к сердцу. – Потому что только так можно пережить вечность, – говорю я, – или всего несколько лет. Друзья. Семья. Идти с ними. Идти вперед. Помнишь, я впервые сказал тебе это, когда ты отчаялась когда-нибудь исправить зло, которое сотворила? Возможно. Ты тоже меняешь позу. Руки сложены на груди, скептический взгляд. Знакомо. Я пытаюсь не надеяться, и полностью проваливаю попытку. – Друзья, семья, – говоришь ты. – И кто я для тебя? – То, и другое, и еще больше. Мы выше такого.