Я осознал, что годы работы и репутацию можно разрушить одним неправильным поступком — срезав один угол, поступив как легче, а не как правильно. Все свои самые важные и непростые решения я принимал, прислушиваясь не столько к логике, сколько к тому, что подсказывало мне сердце. Даже когда я толком не мог объяснить причину своего поступка, делал так, как подсказывал мне мой внутренний голос. Но бывают ситуации, когда очень сложно принять решение, а надо. Интересную идею мне подсказал коллега, когда я работал в Goldman Sachs. Мне нужно было сократить одного из двух сотрудников. Я никак не мог принять это решение, потому что оба были мне близки и хорошо справлялись со своей работой. Коллега дал мне совет: «Представь, что ты в самолете и у тебя есть два парашюта. Три, два, один… Пора прыгать. Кому отдашь второй парашют, того и оставляй». Подсознание всегда дает верный ответ. Этот совет потом мне не раз помог. Дух 90-х В школе на Мосфильмовской улице, где я учился, в столовой работал сын кухарки. Про себя я называл его Громилой, и многие дети, включая меня, его побаивались. Но он почему-то ко мне хорошо относился и как-то раз зимой даже заступился за меня перед старшеклассниками. Те хотели отобрать у меня почтовые марки с изображением тигров, которые я принес из дома подарить однокласснице. Через какое-то время Громила перестал появляться на кухне, и мне пришлось разбираться с обидчиками самостоятельно. Весной того же года он приехал к школе на большом черном «Мерседесе», вылез, вопреки моим ожиданиям, без белого фартука и колпака, которые носил в столовой, а в черных джинсах, майке и с сигаретой. Увидев меня и мой разинутый рот, Громила подошел ко мне и сказал: — Уж получше, чем вам котлеты переворачивать! Если понадоблюсь тебе, скажи матери, приеду — разберусь! Как в мультфильме «Том и Джерри», когда пес говорил мыши: — If you need me, just whistle! Громила нашел себя и свой путь на волне зарождающегося капитализма. В глазах подростка он был героем. И это была трагедия того времени, потому что других ориентиров было не так много. Каждый хотел заработать денег, ездить на «Мерседесе», носить черные джинсы и курить. Через несколько лет в школе появились дешевые наркотики. Почти все парни, кто рос на улицах, стали пробовать. Нескольких человек из моей школы и даже из класса поймали, кто-то сидел. О ком-то я со школы больше никогда не слышал. Мне сильно повезло, что в моей жизни был спорт, — я смотрел на многое из того, что происходило, со стороны. Я взрослел в сложные 90-е, но для меня не было другой реальности. Как я уже говорил, в восприятии ребенка та реальность, в которой он растет, единственная возможная. В столовой на обед давали белый хлеб с маслом и молоко. Мне все очень нравилось. У меня была любимая одежда и сменная обувь. У папы была машина, у бабушки с дедушкой — дача в Переделкино. Я не знал, каково приходится отцу, мне казалось, что мы самые богатые люди на свете. Тогда же в моей жизни появился баскетбол и летние спортивные сборы. В моей жизни не было не то что кризиса, в ней 24 часа в сутки светило солнце. Но для моего отца и для многих других отцов распад Союза был крахом. Не столько в идеологическом плане, сколько в утилитарно-экономическом. После распада Союза в 1991-м во всей стране воцарился произвол. Творился хаос, сильный ел слабого, слабый не ел совсем. Государству было все равно, потому что после распада Союза государства как такового не было. Госсектор, бюджетные предприятия распадались, людям месяцами не платили зарплату, прилавки магазинов были пусты. Было нечего есть. В одночасье миллионы госслужащих, таких как мой отец, стали никому не нужны. В отсутствие правил зарождающийся частный бизнес стал искать защиты от конкурентов среди преступных группировок. Последние расцветали, паразитируя на отсутствии порядка в стране. Детей перестали пускать одних гулять во двор. Все боялись за свою жизнь, потому что каждый день на улицах кого-то убивали. Интеллигентные люди, не способные прокормить себя на мизерные зарплаты в условиях сильной инфляции, в поисках еды шарили по мусорным бакам. Когда я на это смотрел, у меня щемило сердце. Миллионы людей остались без стабильного заработка и не могли прокормить себя. В итоге вся страна была озлоблена, запугана и была готова принять любую помощь со стороны, если бы это хоть как-то улучшило положение. Этот период сломал жизнь многим из тех, кто застал эти страшные годы. Распад Союза был неизбежен ввиду неспособности советского режима экономически поддерживать одновременно два глобальных процесса: и гонку вооружений, и развитие страны в условиях низких цен на нефть. Канцлер Германии Шредер вспоминал, как накануне распада Союза в 1991 году Горбачев позвонил ему ночью и попросил Германию экстренно предоставить небольшой кредит, так как в казне не было денег даже на обслуживание процентов по внешнему долгу. Распад Союза и 90-е были необходимым переходным периодом для нашей страны. Но заплатить за это пришлось целому поколению, которое не смогло перестроиться и найти себя в новом мире. Дети видели растерянность и ужас в глазах взрослых. Все это продолжалось много лет и повлияло не только на взрослых, но и на детей, кто рос в то непростое время. А для кого-то распад СССР и 90-е послужили площадкой для взлета, накопления капитала и проявления своих сильных качеств. Повар со школьной кухни приобрел «Мерседес», одежду и деньги. Кто-то скупал государственное имущество на залоговых аукционах, кто-то за копейки распродавал страну иностранцам. Все, кто мог, пытались украсть как можно больше и как можно скорее и уехать из России за границу или по крайней мере вывести из России деньги. Кто не смог приспособиться, озлобился на мир, стал ругать реформаторов, Горбачева и новые времена, отнявшие у них их жизнь. Мои родители решили попытать счастья, уехав в Америку. Мне было очень сложно принять их решение ввиду моей спортивной карьеры, но в 15 лет, как я уже писал, права выбора у меня не было. Что в итоге получили те, кто выжил и нашел применение себе в новой стране? Мы получили шанс построить новую страну, помимо всего плохого в воздухе также витало ощущение свободы и безграничных возможностей. Никто не знал, что будет дальше, но многие понимали, что дальнейшая судьба страны теперь зависит от нас самих. Появился шанс что-то изменить. Я ощущал ветер перемен. Те, кто выжил, стали более гибкими. Научились быстрее меняться и адаптироваться. Новое поколение перестало верить в стабильность и в то, что нам, народу, кто-то что-то должен. Все было в наших руках. СССР — это сад с жесткими правилами и злобными воспитателями. Перестройка и 90-е — школа выживания для подростков. А сейчас время вуза, и мы начинаем постепенно сдавать экзамены, хотя иногда кажется, что нас снова хотят отправить в сад. Чему мы научились за эти 20 лет? Какие выводы сделали? Что дальше? Любой кризис, какой бы страшный он ни был, — это прежде всего шанс и переход на новый уровень. Жизнь циклична, и именно в такие моменты стоит не цепляться за старое, а адаптироваться к изменению реальности и пытаться найти себя в ней. Как учит нас теория естественного отбора, для выживания вида самое важное не сила и даже не ум, а способность адаптироваться к изменениям внешней среды. Потому что в мире нет ничего постоянного. В такие моменты важно искать пути к адаптации к новой реальности, искать интересные возможности, которые именно в такие моменты появляются. Сейчас не 90-е, но мы живем во время колоссальных перемен. Интернет и социальные сети открыли любому человеку онлайн-доступ в глобальный мир. То, что происходит в одной части света, моментально транслируется на другом конце земного шара. Интернет дает коммуникационные и маркетинговые возможности, не сопоставимые ни с одной другой эпохой. Самообразование и саморазвитие поможет поймать волну. Россия интегрируется в мировое сообщество. Интернет сделал весь мир одной единой площадкой, и сегодня поколения X и Y отождествляют себя больше друг с другом, чем со страной, со своим географическим положением. Происходит мировая интеграция, не похожая ни на один период в истории человечества. Работая на лэптопе на берегу моря на Кипре, можно продавать свой товар или сервис покупателю в Канаде или Екатеринбурге. Успеть за изменениями можно только одним способом — став их неотъемлемой частью! Девяностые были не просто временем, когда все слушали группу «На-На» и носили лосины. Это сегодня ностальгия по тем годам проявляется в жвачках Love is и музыке. На деле, как свидетель и очевидец этих событий, я скажу, что они стали очередной революцией! Как и после событий 1917 года, у нас поменялось все: менталитет, культура, религия, внешний вид. В СССР запрещали веру, в перестройку к ней начали возвращаться. Советский ситец поменяли на джинсы, малиновые пиджаки и цепи. Ценности, устои менялись на ходу. Конечно, по масштабу и числу жертв это несопоставимые революции. Но именно так каждый человек тогда воспринимал происходящее. Казалось, что рухнула страна, рухнул мир. Поколение X и отчасти Y, на самом деле, дети этой революции. Они родились либо у родителей, кто потерял все и не смог адаптироваться, либо у тех, кому это удалось. Родовые программы в нас работают и на более глубоком уровне. На нас влияют поколения семьи, жившие задолго до нас. Есть в вашем роду ссыльные, раскулаченные, репрессированные — есть и влияние на вашу жизнь. Родовые страхи и убеждения бессознательно проходят через поколения. Тем более невозможно переоценить влияние ближайших родных. Видя все свое детство родителей в панике, страхе и недовольстве жизнью, дети часто вырастают незрелыми личностями или, другая крайность, бойцами без войны. Одним обязан весь мир помогать, другие в каждом видят волка, который норовит перегрызть горло. Ни один из этих сценариев не дает человеку счастливой жизни. Вечный страх или вечный гнев. И то и другое — незрелый взгляд на жизнь, за что непременно рано или поздно приходится платить. НЕдостижением. НЕуспехом и т. д. В семьях тех, кто смог найти место под перестроечным солнцем, родилось много бизнесменов, успешных госслужащих, творческих людей. Потому как они впитали с молоком матери, с примером родителей дух перемен и свободы. Наивно думать, что на нас не влияют прошлые эпохи. Эта нить только кажется невидимой. На деле разорвать ее невозможно. Поэтому лучше осознать, что дает силу, а какой опыт предков пора отпустить, и написать уже свою родовую программу. Возвращение. Америка 2.0 Я рос спортсменом, баскетболистом, какое-то время вообще не хотел заниматься ничем другим. Но когда на горизонте после школы замаячила спортивная рота, то мне стало казаться, что надо себя подстраховать… Ведь если я пойду не в институт, а в армию, пусть даже в спортивную роту ЦСКА, то высшее образование, скорее всего, уже точно не получу. Я не был самым умным парнем на свете, но точно и не самым глупым. Ведь мой отец — кандидат исторических наук, дядя успешно работал в Комитете молодежных организаций, дед — успешный и уважаемый человек. А что я? Я стал задумываться об этом все чаще. Отзвенел последний звонок в 11-м классе, на котором я по просьбе директора нес на плече первоклассницу с колокольчиком. Хоть я и не был отличником, но помню, как директор Виталий Самойлович сказал, что школа гордится такими учениками, как я, и мне нужно передать эстафету дальше. Даже не знаю, почему он так решил. Возможно, его настолько сильно впечатлил мой дед, который в начале года пришел договариваться, чтобы меня взяли в 11-й класс. А возможно, директор и правда разглядел во мне что-то. Так я окончил свою родную московскую школу, где учился с первого класса. Я помню, как после этого последнего звонка вышел из школы и пошел домой. Я всегда видел жизнь как череду возможностей, где ты сам выбираешь свой путь и несешь ответственность за сделанный выбор. Но тогда мне почему-то стало грустно, поскольку я не знал, что делать дальше. Я оказался в некоем экзистенциальном тупике, хотя слова такого тогда не знал, и если бы пошел в спортивную роту, где меня хотели видеть, то так и не узнал бы. Да, с одной стороны, спорт всегда был неотъемлемой частью моей жизни, я не мыслил себя без него. Но, с другой стороны, я чувствовал, что у меня есть возможность и потенциал, чтобы пройти другой путь — тот, который был более достойным для мужчины в моем роду. Я не хотел отказываться от этого варианта. Конечно, у каждого из нас своя судьба. Я не сравнивал себя ни с кем из моей семьи, но чувствовал: я точно способен на большее. Как минимум я понимал, что мне хочется получить образование не только в спорте и на улицах. Мелочиться не хотелось, и я пошел на экономфак МГУ выяснить, какие экзамены надо сдавать. Пришел за три дня до вступительных экзаменов. С математикой у меня всегда было хорошо. Но дома я понял, что даже если буду готовиться, не выходя из квартиры, то все равно не смогу сдать вступительные. Начинать надо было гораздо, гораздо раньше. Времени на подготовку у меня не оставалось. Стал думать дальше. Журфак МГУ всегда был модным местом. А в тот момент на журфаке сложилось особое отношение к баскетболистам — я легко мог этим воспользоваться и поступить. В общем, все складывалось неплохо, но я не понимал главного: а журналистика мне, собственно, зачем? Школу я окончил с двумя тройками — как раз по русскому языку и по литературе. Я так и не смог выучить монолог Чацкого и запомнить, что такое деепричастные обороты. Куда я потом пойду с дипломом журналиста? Да и баскетбольная команда в МГУ меня не очень вдохновляла (через команду был путь на журфак). Моя интуиция тому противилась. Меня не привлекал один из самых знаменитых факультетов МГУ. Я вообще не хотел туда — даже спортивная рота казалась более интересной перспективой. С собой я уже тогда не спорил, потому что чувствовал: делать надо то, что хочешь, интуиция наверняка приведет туда, куда нужно. И даже если ты вдруг ошибешься и не получишь желаемого результата, тебе будет легче это принять. Потому что ты поступил так, как действительно хотел. Да и что такое ошибка? Всего лишь часть пути, тот опыт, который необходимо приобрести. Той весной я познакомился с девушкой на несколько лет старше меня, у нее уже был ребенок. Она не училась, не стремилась ни к чему и вела совершенно иной образ жизни — мы были из разных миров, но меня она привлекала своей безмятежностью и легкостью, чего мне тогда сильно не хватало. Познакомились мы случайно в известном клубе «Титаник», куда я однажды пошел с друзьями. Я влюбился и бросился в эти отношения с головой. Сейчас понимаю, что у нее я нашел заботу, тепло и любовь, которых мне так не хватало в Москве в 16 лет. Да, я уехал от родителей, но все равно оставался в глубине души ребенком. И этому ребенку хотелось не только выживать — ему хотелось, чтобы его любили. С ней мне было хорошо, а без нее плохо. Я стремился все время быть рядом с ней. Даже начал прогуливать тренировки, меня перестал занимать выбор — спорт или университет, и если университет, то какой… Я поплыл по течению и в какой-то момент почувствовал, что тону. Деньги, которые я скопил к тому моменту, заканчивались. У наших отношений не было будущего. И в какой-то отчаянный момент, когда я мучился в поисках ответа, что-то внутри неожиданно шепнуло мне: «Америка». Весь последний год туда звали меня и моих друзей университетского возраста — тех, кто хорошо играл. Тогда начала зарождаться практика, когда американские институты приглашали молодых ребят из Европы играть за их команды. Ты выступаешь за университет, он оплачивает твою учебу. Всем хорошо. И играть уже предстояло совсем не в такой баскетбол, в какой я бы играл, если бы выбрал журфак МГУ. Там было намного интереснее. Кроме того, в Америке жила моя семья, с которой я почти не общался весь прошедший год. Мой побег в Москву, мое решение вопреки воле отца, моя ранняя самостоятельность, казалось, не оставляли нам шанса на быстрое примирение. Но я находился в тупике, и надо было действовать. Как говорится, нерешительность — враг успеха. Поэтому я просто взял телефон и позвонил отцу. Сказал, что если он не против и если есть такая возможность, то я хочу прилететь и попробовать поступить в институт в Америке. «Приезжай», — спокойно ответил отец. Ни одного упрека с его стороны. Конечно, дети есть дети. Я сейчас это понимаю. Папа не просто принял меня — он пообещал купить мне подержанную машину. Видимо, чтобы я уже точно не передумал. Мне это было очень приятно, но к машине дело не сводилось. Я понимал, что Америка представляла для меня выход. Я собрался улетать… Никогда не забуду: станция «Киевская», переход. На моей подруге летнее платье. Я говорю, что мне надо улететь и я непременно позвоню, когда вернусь… Больше мы не виделись: она звонила в московскую квартиру, когда меня там уже не было. А я звонил ей, когда отсутствовала она. Смартфонов и соцсетей тогда не существовало. В какой-то момент трубку перестали брать. Так наши пути разошлись. Еще долго, уже в Америке, я вспоминал ее и скучал по ней. Но новая жизнь уже началась и захватила меня — я чувствовал, что принял правильное решение. Теперь Америка стала для меня тем, чем обычно представляют эту страну, — местом безграничных возможностей. Прошел всего год, но все переменилось. Университет и школа — это как два разных мира. Всем было интересно со мной познакомиться и узнать про Россию. Нас окружают возможности. И мы видим их, когда открыты новому и готовы расти и развиваться. Иногда наш выбор невозможно объяснить с точки зрения логики, и он кажется нам продиктованным кем-то другим. Важно понять, к чему лежит душа. Ведь с этой возможностью, превратившейся в реальность, жить тебе, а не кому-то другому. Каждый твой выбор становится частью твоего пути. И если ты сейчас на пороге больших изменений, задумайся о том, чего ты сам хочешь. Что подсказывает тебе твое сердце? Все ответы кроются в нас самих, но мы не всегда умеем себя слышать. Этому надо учиться. Драка в виде инвестиции Лето 1996 года. Мне 17 лет. Я снова в Америке, в доме у родителей, готовлюсь сдавать экзамен по английскому для поступления, езжу по университетам, знакомлюсь с тренерами команд… Причем езжу на своей первой машине. Да, она была подержанная, но какое это имеет значение, когда тебе 17?! Я чувствую себя королем жизни. У меня снова появилась цель — попасть в хороший институт с хорошей баскетбольной командой. Помню, когда я приехал в Америку, у меня были накопления — $700. Стоит упомянуть, что это немаленькая сумма по тем временам, деньги в Америке вообще имеют большую ценность, просто так ими не швыряются, менталитет другой, но я понял это позже. А тем летом один итальянец, когда мы с ним гуляли в Нью-Йорке, попросил у меня в долг $100. И я их ему дал. То ли потому, что итальянец был другом дочери друзей родителей, то ли потому, что я только приехал из Москвы и еще не успел проникнуться американским отношением к деньгам. В итоге итальянец перестал выходить на связь, не брал трубку и возвращать, очевидно, ничего не планировал. Через знакомых я узнал, где искать должника. Приехал с другом из Москвы, который так же, как и я, был в Америке на баскетбольных смотринах, культурно постучал, меня впустили, и мы… поговорили.