легко рожала, часа два, а как встала с постели, так пила да ела и кормила грудью: — Ох, былинным будет! — И откуда ж такой взялся? — муж Николай любовался. — Я, дык, роду царского. А ты, вроде, барского. — Я, мой милый, княжновична, а у тебя, родимый, нету совести! Ведь дядя мой, князь Володимир, богатырям отец родимый! — Как это? — лоб вытер Николай. — Врёшь ты всё! Ну-ка давай назовём дитятку Бова. — С именем таким я не знакома. Давай уж Вовой наречём, оно роднее. — Нет, будет Бова! — царь всё злее. Ох и долго они пререкались, но имя Бова всё ж осталось, на то царский был издан указ: — Королевич Бова родился, не сглазь! — Ай королевич Бова взглядом незнакомым на всё на свете смотрит да пелёнки портит! — пели мамки, няньки и качали ляльку. А Путятична, как повелось, летала, ей вослед молва бежала: — Ой, долетаешься, девка! Царь махал ей с крыши древком, на котором вышито было: — Вернись, жена, ты сына забыла! И Забава всегда возвращалась, в платье царское наряжалась, да шла к сыну и мужу. А что делать-то? Нужно! Вот так года и катились: крестьяне в полях матерились, люди, как мухи, мёрли. Татары с востока пёрли, с юга тюрки катились. А мы выросли и влюбились в нашу (не нашу) Настасью: сынок свадебку просит, здрасьте! Ну, к свадебкам привыкать нам нечего, вот и Настасья венчана на королевиче Бове. Народилось дитятко вскоре. И жизнь начала налаживаться: с богатырешкой Бовой отваживался драться лишь самый смелый, да и то, напрасно он это делал. Потому как слухи ходили: мол, Добрыня или Чурило