– Ну конечно, Альбина Семеновна! Для меня неприемлемо быть женой уголовного преступника, – выпалила Вера давно заготовленную фразу. – Верю, верю, девочка, – перегнувшись через широкую столешницу, Альбина Семеновна потрепала Веру по плечу, что было у нее высшим жестом одобрения, – и общественность тоже тебе верит. Больше скажу, очень многие считают, что это именно ты донесла в милицию. Вера вздрогнула. Сама новость не была для нее неожиданной, потому что в субботу ей звонила жена Мишкиного подельника, экспедитора Малюкова, и обложила в три погибели, назвав в числе прочих прискорбных определений стукачкой. «Чистенькой захотела остаться, тварь, – вопила Малюкова, – зассала и сразу к ментам? Ну ничего, мы еще посмотрим, еще так тебя на суде говном обмажем, вовек не отмоешься!» Вере было наплевать, что о ней думает пьяная Малюкова, но что версия, будто она заложила преступную группировку, в которую входил Миша, дошла до Альбины Семеновны, было неприятно. А главное, черт знает, как реагировать? Какой ответ будет для нее выгоднее? Вздохнув, она наконец отважилась посмотреть начальнице в глаза: – Альбина Семеновна, если бы я была более внимательной и поняла, что муж ворует, то обязательно посоветовалась бы с вами, прежде чем что-то предпринимать. – Вот и молодец, вот и умница. Сказав это, Альбина Семеновна встала из-за стола и подошла к Вере, положила ей ладонь на плечо и сильно надавила, когда та хотела встать из уважения к начальнице. – Сиди-сиди… Ситуация, конечно, тяжелая, так давай мы с тобой по сигаретке, пока никто не видит? – заговорщицки подмигнув, Альбина Семеновна достала из маленького шкафчика, скрытого за дубовой панелью, пачку «Мальборо». Вера не курила, но отказаться не решилась, послушно высекла огонек из яркой импортной зажигалки, подала сначала Альбине, потом прикурила сама и быстро выдохнула противный горький дым. Начальница села напротив, положила ноги в изящных немецких лодочках на краешек стола для заседаний и, зажмурившись, медленно и мечтательно выпустила в потолок струйку дыма. То ли оказывала доверие, то ли просто решила, что перед Верой нечего стесняться, раз с ней все кончено. – Ты, солнышко, с разводом-то не торопись пока, – улыбнулась она, – это всегда успеешь… Лучше скажи, ты ему адвоката пригласила? В СИЗО навещала? Вера резко мотнула головой: – Нет, еще чего! Я ворам потакать не собираюсь. – Правильно, правильно, но ты ведь все-таки жена его. – Только до приговора. Альбина Семеновна, я не лгу, когда говорю, что у меня ничего общего нет с этим человеком. – Ты погоди, погоди, не кипятись. Никто не просит тебя оправдывать расхитителя, но семья для настоящего коммуниста – это понятие серьезное. Сплеча рубить тоже не надо… Никто, Верочка, не осудит, если ты передашь своему мужу шерстяные носки и возьмешь хорошего адвоката. Я тебе даже могу одного посоветовать, если хочешь. – Мне так неловко, что вы принимаете участие… – А как же, Верочка, ты ведь моя подчиненная, – перебила Альбина. Последний раз глубоко затянувшись, она быстрым мужским движением затушила сигарету в стальной пепельнице и, вернувшись за свой рабочий стол, с грохотом стала открывать ящики один за другим, – куда ж я сунула… Ах, вот она где! С этими словами начальница протянула Вере визитную карточку с претенциозными завитушками и золотым тиснением. – Позвони ему, Верочка, это превосходный адвокат, и он о тебе уже предупрежден. – Но… – У тебя нет денег ему заплатить? Понимаю и одолжу, если нужно. Вера поспешила заверить, что справится сама. – Позвони обязательно и на свидание с мужем тоже сходи! И не спорь! – прикрикнула Альбина, заметив, что Вера хочет возразить. – Ты ведь у меня настоящий коммунист, значит, не имеешь права отмежевываться, тем более от близких. Воспитывать надо, даже если они где-то оступились, направлять на правильный путь, верно? Вера энергично кивнула. – Ну так и все! Объясни мужу, что он будет наказан за свое преступление, но если он достойно это примет и сделает правильные выводы, то ничто не помешает ему потом вернуться к нормальной жизни. Искупления и исправления у нас пока еще никто не отменял. – Хорошо, Альбина Семеновна, я постараюсь. – И еще, Верочка, самое главное. Надеюсь, ты понимаешь, что возвращение к нормальной жизни начинается с признания своей вины и принятия ответственности на себя. Набедокурил, так умей и ответить, а юлить и перекладывать вину на честных людей не нужно. Как дети, ей-богу… – начальница усмехнулась, – у меня внучка так поступает, нашкодит, а потом заявляет «это Нюшка приходила». Ну так ей пять лет, а твой супруг, кажется, постарше? – Немножко. – Ну так вот и объясни ему, что он не ребенок, а муж и отец семейства. Должен думать о том, как жена с сыном будут жить, пока он отбывает наказание. – Ничего, справимся. – Вера, дело не в этом. Пойми главное – пока он в надежде облегчить свою участь клевещет на ни в чем не повинных людей, я никак не смогу тебе помочь. * * * Настя была девушкой бережливой, даже скуповатой, и знала за собой этот грешок. В ее кругу было принято презирать иностранцев за то, что они перепроверяют в ресторане счет и дают на чай ровно десять процентов. Ишь, какие скареды, нет в них широты русской души! Даже тетя Нина в жизни готова была удавиться из-за каждого рубля, а в теории таких иностранцев презирала. Ну а Настя наоборот. Они с Игорем никогда не ходили по кабакам, но если бы вдруг Соломатин ее пригласил и заплатил строго по счету, то после этого ничего бы не потерял в ее глазах. В общем, Настя умела экономить, но прожить на одни декретные не получалось, сбережения таяли, и призрак бедности замаячил в перспективе довольно отчетливо. Пора было выходить на работу. Лариса убеждала ее не беспокоиться, обещала, что поможет на первых порах, но Насте не хотелось становиться приживалкой в собственной квартире. Дождавшись, когда поздняя ленинградская весна подарит горожанам яркий солнечный день, Настя посадила Данилку в коляску, взяла бутылочку с компотом, несколько сушек, твердых, как базальт, добавила еще яблочко и, дав сыну в руки любимого медведя, поехала на «Ленфильм». Людей посмотреть, а больше себя показать. Обычно Настя, выходя на улицу, убирала волосы в косу или хвост, но сегодня оставила распущенными, чтобы все заинтересованные лица могли оценить, какие они у нее густые, блестящие и волнистые. И вместо любимых летних брючек выбрала простое ситцевое платье, напомнить привередливым режиссерам, что у нее не только талант, но еще и идеальной формы ноги. И вообще она, как говорил один ее поклонник из Таджикистана, «красивая красавица», не снимать которую просто грех. Данилка вел себя прекрасно, только иногда от избытка чувств выбрасывал медведя из коляски, но прохожие быстро поднимали и с улыбкой возвращали ему игрушку, вглядываясь Насте в лицо. Наверное, думали, ах, как эта молодая мама похожа на Снегурочку. Или, вздыхала Настя, никак не могли сообразить, кого она им напоминает. На кого-то очень похожа, только вот на кого… Скромнее надо быть и знать, что человеческая память короткая. Почти полтора года она не снималась, вполне естественно, что ее забыли. Даже во дворе, куда она ходит гулять с Данилкой, мамы и бабушки первое время поохали, повосторгались, но очень быстро привыкли, и она стала просто обычной мамашкой, такой же, как они. Даже в детской поликлинике ее ни разу не пропустили без очереди и участковый педиатр не давала поблажки. В общем, съехала она вниз, придется заново покорять вершину славы. В принципе, что на улице не узнают и не пристают с автографами, это даже хорошо, но денег хочется. Счастья они не заменят, конечно, только быть несчастной лучше с ними, чем без них. Хоть даже передачи Игорю посылать или на свидания к нему ездить. Как без денег? Именно, что никак. А если вдруг ему много дадут? Десять лет, это же целая жизнь почти. Бескрайний срок… Столько они вдали друг от друга не выдержат, придется ехать к нему. В какой бы глухомани он ни сидел, Дом культуры там имеется, значит, без работы по специальности она не останется, но все равно нужна большая сумма на обзаведение. Добротный дом надо купить, чтобы Данилка жил в нормальных условиях. Да, будет расти вдали от Эрмитажа и Кировского театра, зато рядом с отцом. Настя тоже все детство провела в жуткой дыре, и ничего. Конечно, со всеми мечтами о мировой славе ей тогда придется распрощаться, но это не страшно. Так даже лучше, Игорь зато поймет, как сильно она его любит. Ведь что это за чувство, когда ради него не надо ничем жертвовать? Так, взаимовыгодные отношения, и ничего больше. Ради того, чтобы быть с Игорем, она откажется от чего угодно, но пока надо поднапрячься и заработать побольше, чтобы иметь реальную возможность ему помогать. Сейчас она почти не общается с киношниками, но все же сплетни долетают, да и у Ларисы на работе обсуждают это громкое дело, и все в один голос твердят, что воровал Игорь или нет, а его все равно посадят, потому что слишком дерзкие высказывания себе позволял. Он смирится с приговором, а она, Настя, нет. Если будут деньги, наймет ему какого-нибудь маститого адвоката, говорят, есть такие, что умеют даже самого виноватого отмазать от уголовной ответственности. Только и гонорары за это берут заоблачные, ну да ничего, ради любимого человека не жалко. Конечно, сразу большие деньги не появятся, но если люди увидят, что она снова востребована и снимается, то легко дадут в долг. Да тот же великий адвокат согласится подождать гонорара, почему нет? Пора, пора работать, и обязательно что-нибудь подвернется, если не привередничать и не ждать великих ролей, ведь до декрета она была нарасхват, только свистни. Данилка препятствием не будет, он уже может пойти в ясли, а если командировка – Лариса поможет. Итак, Настя прибыла на «Ленфильм» в самом боевом настроении. С гордо поднятой головой прогулялась по коридорам администрации, потом вышла на территорию. На всякий случай у нее была заготовлена фраза: «Да вот вызвали в бухгалтерию, какие-то бумажки подписать», но произнести ее ни разу не удалось. Встреченные знакомые вежливо кивали, улыбались Данилке и бежали мимо, не останавливаясь поболтать. Только народная артистка Карпова на секунду притормозила, оглядела Данилку будто сквозь воображаемый лорнет, пробасила: «Малыш – прелесть!» и, не дожидаясь ответа, прошествовала дальше. Настя поболталась по студии еще, но чувствовала себя незваной и нежеланной гостьей. Все работают, трудятся, а она, праздношатайка, только путается под ногами у занятых людей. Еще и младенца своего притащила… Подбодрившись мыслью, что некоторые артисты годами живут в таком режиме, и ничего, Настя хотела дойти до павильонов, но сообразила, что там может быть опасно для Данилки. А тут подошло время обеда, пришлось возвращаться домой. Если бы ей кто раньше рассказал, что для артистки родить ребенка – все равно что выпасть из поезда, причем в глухой тайге… Твой ушел в ночь, стуча колесами, и следующий не остановится, не подберет. Появились новые имена, у людей возникли новые связи, брешь от ее ухода в декрет даже если и возникла (что очень маловероятно), то давно затянулась. Она-то, дурочка наивная, думала, что известность и востребованность – это навсегда, и год декрета окажется просто небольшой паузой в успешной карьере. А с другой стороны, очень хорошо, что она была такой идеалисткой и никто не открыл ей глаза на суровую реальность! Она бы тогда точно испугалась и сделала аборт, когда Игорь отказался жениться. Даже не побоялась бы, что срок большой. И не было бы у нее самого прекрасного ребенка в мире! Нет, быть наивной дурой просто отлично, совершаешь именно те глупости, которые надо. Настя засмеялась. Обычно Данилка с трудом укладывался на дневной сон, но сегодня от обилия новых впечатлений выключился прямо в своем высоком стульчике, не доев пюрешку. Отнеся его в кроватку, Настя почувствовала, что настал решающий момент и позвонить Игорю необходимо именно сейчас. Бывали у нее порой такие предчувствия, иногда оправдывались, иногда нет, но Настя предпочитала думать, что это не просто так, а помощь высших сил. Прикрыв дверь в комнату, она с колотящимся сердцем набрала номер, который знала наизусть, кажется, лучше, чем день своего рождения. Трубку взяли быстро, так что она даже не успела разволноваться по-настоящему. – Это я, – сказала Настя хрипло, услышав его голос. – Кто – я? – Настя. В трубке помолчали, потом раздался тяжелый вздох: – И зачем ты мне звонишь, Настя? – Просто… Она замялась. Господи, так часто она репетировала в уме этот разговор, так ярко представляла, что скажет Игорю, заготовила столько вариантов убедительных речей, а как до дела дошло, так язык присох к небу. – Просто что? Хочешь насладиться своим триумфом? Да уж, отомстила так отомстила, только я не пойму, за что! – В смысле – отомстила? – Слушай, Настя, не знаю, что ты там себе напридумывала, но я никогда не обещал тебе жениться и хорошенько старался, чтобы у нас не было детей. И тем не менее, когда ты исхитрилась забеременеть и вопреки моим просьбам родила, я предлагал тебе финансовую помощь, и не один раз. Разве я виноват, что вы решили играть в гордых и независимых? – Игорь, я ни в чем тебя не виню, – пробормотала Настя, с ужасом понимая, как жалко звучат ее слова, – наоборот, теперь я понимаю, что ты вел себя как порядочный человек, это я дура… – Да, дура! – он повысил голос. – Я понимаю, ярость отвергнутой женщины требует выхода, ну я не знаю, дверь сожги, жене позвони, в конце концов, но в милицию-то бежать зачем? Ты же не только мне отомстила, а подставила людей, которые вовсе ничего плохого тебе не сделали!