Кинжал остался в его груди, погруженный по самую рукоятку. – Вот настоящий японец, – сказал командир. Он обратился вполголоса к инженеру: – Нам нелегко будет справиться с подобным врагом… Война будет беспощадна! Затем он прибавил громко, чтобы все слышали его: – Око за око, зуб за зуб! Он направился к трапу и вернулся на свой крейсер. Двадцать минут спустя «Колорадо» двинулся к Мидуэю. Около захваченного судна был оставлен миноносец «Торпеда», которому было приказано перевести взятый в плен экипаж на свое судно и заменить его своими людьми, которые будут конвоировать захваченное судно до Сан-Франциско. Это была очень богатая добыча для эскадры, и громкие крики «ура» раздавались с судов, когда на гафеле «Космополитена» английский флаг был заменен американским. – Разве это судно было в самом деле английским? – спросил инженер командира Гезея, когда силуэт «Космополитена» исчез на горизонте. – Кто знает… – ответил американец. – Морской грабеж принимает теперь различные формы! Разве мы не видим, как туземцы в настоящее время продают врагам оружие собственной работы? Нет ничего удивительного, что англичанин поступил на службу Японии, союзницы Англии. Если же он прикрывался в то же время научными исследованиями, покровительством принца Монако и английским флагом, то это еще комичнее и современнее. К счастью, на море, как вы видели, царит скорый суд! И будьте спокойны, Англия не будет протестовать! * * * Страшная буря свирепствовала в следующую ночь на Тихом океане. Стоя на мостике и глядя, как волны бушевали, разбиваясь о крейсер, Морис Рембо не мог отогнать мысль о том, в каком ужасном положении он очутился бы со своим аэропланом среди разбушевавшейся стихии. Он стал бы игрушкой этого ветра, поднимавшего целые горы воды, был бы перевернут, как перышко, и исчез бы с изломанными крыльями в пучине Тихого океана. Судьба позволила ему совершить этот перелет при пассатном ветре и прекраснейшей погоде потому только, что целью этого путешествия было освобождение Мидуэя и благополучие Кэт. И со взором, постоянно устремленным за последние дни на горизонт, он посылал проклятия этим слишком долго тянущимся часам и слишком медленному ходу машины, которая везла его к ней. Когда после бури погода прояснилась, можно было при наступлении ночи различить вершину Мауна-Кеа. Они находились на расстоянии 80 миль от нее, и ее можно было узнать по появившемуся на небесном своде бледно-розовому отблеску от ее кратера. «Колорадо» опередил теперь часов на пять или шесть сопровождавшие его суда. Казалось, нетерпение командира, удвоенное нетерпением инженера, передалось механикам. В то время как другие суда эскадры замедлили ход во время бури, большой крейсер, прорезая водяные горы, поднимавшиеся перед ним, и, продолжая свой путь, очевидно, совершенно не беспокоился о том, следуют ли за ним другие суда. Правда, восстановленное теперь сообщение по беспроволочному телеграфу давало ему возможность ежеминутно сноситься с «Монтаной». Но было сделано распоряжение пользоваться им по возможности меньше при прохождении мимо Гонолулу и при приближении к Мидуэю для того, чтобы не привлечь внимания расположенных на островах сторожевых японских постов. В продолжение четвертого дня все бинокли были направлены на юг. Японские броненосцы виднелись там. Подозревали ли они близость американских крейсеров? Знали ли они о прибытии броненосцев, следовавших на расстоянии 24 часов пути отсюда? Почему же не видно было их миноносцев-разведчиков вокруг острова? Несомненно, бушевавшая в прошедшую ночь буря удержала их в порту? И пользуясь удобным случаем, командир Гезей приказал форсировать топку. Уверенный, что его не заметят издали, так как на судне употребляется уголь, дающий мало дыма, и этот дым еще поглощался до выхода из трубы по так называемой системе «Smokeless», принятой на разведочных судах, он ушел еще дальше от «Монтаны» и второй эскадры. В течение пятого дня «Колорадо» прошел мимо расположенного по левой стороне высокого утеса Гарднера, благодаря которому Морису Рембо удалось вычислить скорость движения аэроплана, достигавшую 165 километров в час во время полета с двумя пассажирами. Наступила ночь, и точные вычисления показали место нахождение крейсера на 176°22´ долготы и 28°37´ широты: они двигались по параллели Мидуэя. Крепость находилась не дальше как в 160 милях на запад. Они приближались. С каждым оборотом винта сердце Мориса Рембо билось сильнее. Он не сходил с мостика. В одиннадцать часов вечера командир Гезей поднялся к нему… – Я не замедляю хода, хотя благоразумие требует этого. Мы находимся теперь одни недалеко от японцев и опередили на семь или восемь часов остальную часть эскадры. «Монтана» находится в ста пятидесяти пяти милях позади нас… Я не вполне спокоен, так как не знаю, с какими силами нам придется иметь дело. Находятся ли там два или три крейсера, как во время вашего пребывания в Мидуэе? Или же там нет никого? В таком случае крепость взята и занята ими. Эта неизвестность мучительна. Бедное дитя, затерянное в этом аду! Меня охватывает смертельный ужас! – И меня, командир, – сказал молодой человек изменившимся голосом, – потому что я… лучше скажу вам раньше… я люблю мисс Кэт… я не умею выразить, как я люблю ее… – Вы любите ее, – сказал старый воин, – я угадал это… но… знает ли она… – Она знает. И это слово невольно сорвалось с моих уст, потому что я беспрестанно повторяю его про себя, это слово я услыхал от нее в очень тяжелую минуту… Я верю ей… она ждет меня… или она умерла!.. И молодой человек передал брату майора Гезея прерывающимся голосом подробности трагического происшествия, во время которого с уст молодой девушки сорвалось признание. Когда он окончил свой рассказ, глубоко тронутый командир «Колорадо» взял молодого человека за обе руки: – Мой дорогой друг, я вижу, что Кэт и вы достойны друг друга. Я не буду мешать тому, что устроило само Провидение… наоборот… Меня смущают только обязательства, о которых мой брат говорил и которые он взял на себя от имени одного из своих офицеров: если это была последняя воля брата, то это поставит меня в некоторое затруднение. Не знаете ли вы, Кэт говорила отцу о своих намерениях по отношению к вам? – Не думаю, комендант был слишком слаб, и она вынуждена была скрывать, охраняя его от всякого волнения. Но… Морис Рембо внезапно прервал свои слова и сказал сдавленным голосом, протянув руку к горизонту: – Смотрите, командир… там блеснул свет!.. Командир протер глаза. – Я ничего не вижу… между тем как у меня хорошее зрение… – Взгляните… левее… Точно свет прожектора… Теперь исчез, но я уверен, что видел его раньше… Командир Гезей взял бинокль из будки рулевого, долго разглядывал горизонт и сказал вахтенному офицеру: – Смотрите, Фрекль! – Я ничего не вижу, командир… «Колорадо» продолжал свой путь еще целый час со скоростью 23 узлов. Новое восклицание инженера привлекло внимание обоих офицеров к тому же месту. – Я снова видел отблеск… Не думайте, что это галлюцинация… Я уверен… Смотрите… – Действительно, я, кажется, видел что-то светящееся, – сказал вахтенный офицер, – что-то быстро промелькнувшее… Это еще очень-очень далеко и как будто очень высоко… Точно молния!.. – Подождите, – сказал командир, – я, кажется, догадываюсь… это проекция светового луча на тучах… быть может, слышал… в известных случаях пользуются этим способом, и тучи служат рефлектором… Подобного рода оптический телеграф виден очень далеко. Позовите телеграфиста! Когда последний явился, Гезей сказал ему: – Взгляните туда, на горизонт, на небо, мой друг! Если станут появляться и исчезать световые знаки, попробуйте разобраться, нет ли в них черточек и точек азбуки Морзе? Прошло полчаса, и телеграфист, захвативший с собой большой морской бинокль, заявил: – Я заметил что-то напоминающее букву Н. И тотчас он прибавил: – Теперь – Е. Затем через минуту: – Вот и Р. Это, несомненно, сигналы… Прошло несколько мгновений. – Больше ничего не видно. Только три буквы – HEP. – HEP, – повторил Морис Рембо. – Что означает это неоконченное слово? – Во всяком случае, – сказал командир Гезей, – эти сигналы подаются кем-либо из наших соотечественников – это не японские буквы! – Они подаются из Мидуэя, – горячо воскликнул Морис Рембо. – Они оттуда… Мидуэй… Значит, крепость не сдалась! – Подождите! – закричал телеграфист. – Снова начинается то же слово… Н. Мы приближаемся – я вижу яснее L. – Нет, теперь Е… – А теперь я уверен, что это L… Вот и Р… – HELP – «помогите», – объяснил Морис Рембо. – Командир заклинаю вас: скорее! Это просит Мидуэй – там пришли в отчаяние.