И, повернувшись, американец, озабоченно наморщив лоб, навел бинокль на пришельца. – Не может быть сомнения, – сказал он, усаживаясь, – это одно из быстроходных судов, делающих по тридцати узлов. – И вы полагаете, японское? – Иначе быть не может. На этом берегу нет наших судов, и особенно судов подобного рода. Это судно с турбинами последнего образца. У японцев имеется шесть подобных миноносцев. – Неужели они следят за нами от Гонолулу? – спросил инженер. – Очень возможно: за нами очень легко следить по отблеску, который мы оставляем позади себя. Затем они могли избрать кратчайший путь, пока мы летим вдоль берега островов. А при нашем замедленном ходе они могут двигаться с такой же скоростью. – Присмотрите немножко за колесом и дайте мне ваш бинокль. Вероятно, беспокойство инженера было велико, если он согласился уступить на мгновение управление аэропланом. Не вставая с места, Арчибальд немного нагнулся и взялся за колесо. Морис Рембо, повернувшись, поднес бинокль к глазам. – Это, действительно, одно из самых быстроходных судов, и боюсь, что оно послано для того, чтобы преследовать нас… Разве судно при нормальном плавании потушило бы так рано свои огни? – Да, Морис, они тушат их при восходе солнца. – Миноносец идет без огней… Очевидно, он крейсировал всю ночь без них, потому что хорошо изучил берега… Что делать? – Следовать нашему первоначальному решению, – ответил офицер, – добраться до Килоеа, так как мы уверены, что найдем там все необходимое для нас. Если нас в самом деле преследуют, то нечего и думать останавливаться на этом берегу. Мы уже отрезаны от Гило, где у нас было больше всего шансов запастись всем… – А на западном берегу? – Где бы мы ни спустились теперь, мы будем тотчас захвачены. Если же между нами и миноносцем будет расстояние в тысячу метров, то мы выиграем семь-восемь часов, я припоминаю, что именно столько времени мы употребили для подъема от моря на вершину вулкана. Морис Рембо занял свое место у руля. – Решено! – сказал он. – Мы таким способом можем еще скрыться от их взоров крутым поворотом налево и найти где-нибудь долину, где спрячемся от их биноклей… Черт возьми, если им вздумается разыскивать нас в окрестностях вулкана!.. – Все равно, – пробормотал лейтенант Форстер – вот и еще одно осложнение. Все шло слишком хорошо до сих пор… Аэроплан перелетел над большим мысом Копого, на верхушке которого можно было различить маленькую башню. Это был первый маяк, встречаемый в Тихом океане судами на пути из Америки. Но на маяке не было видно в эту ночь огня, и офицер задал себе вопрос: не заняли ли предусмотрительные и мелочные японцы этот пункт, для того чтобы потушить на маяке огонь и лишить американские крейсера этого необходимого во время навигации знака? Если так, то японцы могут с занятого ими маяка сигнализировать при помощи различаемого около башни семафора проходившему миноносцу о направлении аэроплана. Пока в голове проносились эти мысли, Морис Рембо, поднявшись на 200 метров над поверхностью воды, повернул направо к берегу. Перед ними в самом деле открылась долина, ведущая к вулкану… «Кэтсберд» пронесся над рядом рифов, о которые разбивались пенящиеся волны, перелетел первые ряды скал и направился к долине, но не увеличивая своей скорости, так как не был уверен в своем маршруте. – К счастью, я начинаю различать кое-что среди этого мрачного ущелья, – сказал Морис Рембо, – и если долина делает поворот налево, как я полагаю, то они не найдут нас, обогнув мыс. – Лишь бы караул на маяке не дал им соответствующих сигналов, – произнес морской офицер. Молодой француз ответил на слова Арчибальда жестом, выражавшим его беспокойство. Это очень правдоподобное предположение грозило тяжелыми последствиями. Нужно ли взять обратный ход, пуститься с усиленной скоростью, которая быстро опередила бы миноносец, и добраться до другого острова? До какого же? Быть может, лучше перелететь мимо возвышавшихся перед ними гор к противоположному берегу, так что преследующий их миноносец не будет оповещен об их перелете, потому что с маяка нельзя будет проследить за ним. Но удастся ли аэроплану взобраться на находившийся перед ними скат в три тысячи метров, спускавшийся от Мауна-Лоа. Не зная, где он находится, и располагая только несколькими минутами для принятия какого-либо решения, Морис Рембо остановился на первоначально принятом плане. Там они, по крайней мере, найдут спирт или бензин. Это самое важное для них, все остальное – второстепенное дело. Так как долина делала поворот к большим, расположенным вдали кратерам, отдаляя их с его пути, то инженер миновал ее и направился к вулкану Килоеа, красный отблеск которого указывал на его местоположение по левой стороне. Он пролетел над склоном горы, усеянной обгоревшими скалами, черной лавой и желтоватым вереском. Затем они увидели плоскую и отлогую возвышенность, огромные пустоши, лишенные цветов, и поля, покрытые серой травой с копьевидными листьями, над которыми выступали чахлые деревца. – Где же плантация, Арчибальд? – Левее, но я не вижу на этой стороне места, удобного для подъема аэроплана. – В таком случае спустимся на самый вулкан! – Я думал об этом, ибо если они действительно преследуют нас, то вы можете выгадать несколько часов, отделив себя от них кратером. – Это верно… но спирт… как его доставят нам? – По той дороге, которая проходит еще левее, я отыщу ее при помощи канаков плантации. Пройдя по ней, можно избегнуть одновременно кратер и японцев. – Вы думаете, что они в самом деле будут преследовать нас? – Все возможно, раз они вышли для этого из Гонолулу, добыча стоит того!.. – Я предпочитаю потопить мой аэроплан в лаве, чем отдать в их руки… – Вот и гостиница!.. На вершине горы действительно виднелось большое здание современной архитектуры, двухэтажное и окруженное чахлыми деревьями и несколькими хижинами. Когда аэроплан находился на высоте 20 метров, у инженера вдруг вырвалось восторженное восклицание: – Как это прекрасно! * * * Позади гостиницы открывалась круглая площадь, окруженная вертикальными стенами от 150 до 220 метров высотой. Основанием этой площади служит кратер Килоеи, изображавший круглую пропасть с покрытым остывшей лавой дном, сквозь которое просачивались серные пары. Перед этой пропастью образовалась другая – это самый вулкан Галемаумау. По мере того как аэроплан приближался и обрисовывались подробности, Морис Рембо, как бы загипнотизированный этим сверкающим отблеском литой стали, устремился к вулкану с охватившим его, как и Арчибальда, сильным волнением. Зрелище было в самом деле захватывающим, просто бесподобным! Вулкан представлял собой круглый колодезь в 100 метров глубиной и в 400 метров шириной. Содержащаяся в нем раскаленная лава находилась в постоянном движении и непрерывно выбрасывала с глухим шумом разбивающиеся у его краев столбы огня в 20 метров высотой. Шум и страшный жар не поддаются никакому описанию. И Морис Рембо не без усилия оторвался от этого зрелища. Он не имел права дольше останавливаться на нем. Необходимо было без замедления отыскать место для спуска на краю этого утеса. Он заметил такое место при свете зарева от вулкана. Это был род обнаженного откоса, напоминавшего реку из внезапно застывшей лавы. Он обратил еще внимание, что окрестности были усеяны желтоватым вереском, среди которого желтый аэроплан, быть может, не будет заметен в бинокли, которые будут наведены с моря, так как верхушка кратера видна оттуда. Эта последняя мысль заставила его прийти к решению. Для того чтобы добраться до избранного им места, нужно было перелететь над кипящим озером. Это была незабвенная минута. Клокотание расплавленной массы, вырывавшейся из глубины, поднималось из этого адского горнила к смелым авиаторам вместе с волнами горячего воздуха. Они не могли подавить овладевшего ими страха и чувствовали головокружение, когда смотрели вниз, в этот огненный колодезь. Инженер, в свою очередь, задавал себе мучительный вопрос – не изменяется ли состав воздуха над этим горнилом и не ослабится ли вследствие этого карбюрация в его моторе? Но они уже пронеслись над озером из лавы. С другой стороны аэроплан очутился на высоте не более десяти метров над обширным утесом. Морис Рембо не решался прекратить аллюмаж, прежде чем не будет над самой скалой. Таким образом он перелетел немного дальше избранного им места. Мотор остановился, винты перестали действовать. «Кэтсберд» парит еще одно мгновение, опускается, скользит еще около 20 метров и останавливает свои дрожащие крылья, точно орел, только что опустившийся на свою жертву. Поверхность была немного более шероховата, чем следовало, но плоская. Спуск был удачен настолько, насколько этого можно было желать. Лейтенант Форстер соскочил на землю и вынул свои часы. Была половина четвертого утра.