— Да, — ответил Шацкий. — Что вовсе не означает, будто бы мы согласны, — прибавил Фальк. Клейноцкий улыбнулся с сожалением. — Ну вот, пожалуйста, князь разума[98] в собственной особе. Вы наверняка верите в железные доказательства, анализы ДНК, бесспорные признания и отпечатки пальцев, оставленные на фрамуге. А мой домен считаете шаманством, выдумками психа, которому не хотелось работать в больнице, а для частной практики он слишком стукнутый, в связи с чем ему пришлось найти свою нишу. Я прав? Фальк изобразил некий вежливый жест, говорящий о том, что иного выхода, как только согласиться с предыдущим оратором, у него нет. — Сожалений у меня нет, мало кто думает иначе. Но попрошу дать мне закончить, раз уж налогоплательщики заплатили за мою поездку из Кракова. Шацкий решил, что если Фальк хотя бы раз еще спровоцирует Клейноцкого на длительные размышления не по делу, он выбросит говнюка за двери. — Отнеситесь ко всему этому как к интеллектуальному упражнению, — заметил ученый, все еще хмурясь, похоже, в его компетенции столь откровенно сомневались крайне редко. — Только и всего. Это не больно, но, вполне возможно, поможет вам обнаружить важный след. — Пан доктор, — не сдержался уже Шацкий. — К делу, пожалуйста. — Я нашел несколько аналогий. Первая из них, это такая, что те, кто поджигал костры в Европе, были уверены в верности своих действий. Понятное дело, все они были нестабильными, жаждающими убийств психами, как и ваш преступник, в этом нет никаких сомнений. Но в этом расстройстве их психики имелась логика. А еще идеологическая, правовая и процедурная база. Прокуроры и судьи отправлялись спать с чувством прекрасно исполненной обязанности, утром же радуясь тому, что помогут обществу очистить мир от колдовской заразы. — Как в «Семи»,[99] — прокомментировал Фальк. — Именно. В этой версии не ищите Ганнибала Лектера и ему подобных, убивающих ради наслаждения причинения страданий. Ищите кого-то такого, кто верит в то, что он единственный праведник. Вообще-то он предпочел бы сидеть на участке и жарить шашлык, но что тут поделаешь, раз мир требует очищения. — Это значит, что Найман заплатил за какую-то собственную вину? — Да, вот только мы не способны предвидеть масштаба расстройства психики «праведника». Быть может, покойник незаконно перегородил доступ к озеру на участке, а наш преступник является экологическим левым экстремистом? Не забывайте, что все время мы движемся в рамках психического расстройства. Причем, расстройства серьезного. Клейноцкий достал очередное пророщенное зернышко. В коробочке оставалось их несколько. — Другая аналогия — это публика. Ведь даже если само, хмм, предварительное разбирательство инквизиции проходило в подвалах, то экзекуции проводились публично, к утехе и предостережению черни. А так же ради рекламы палачей. — Нет здесь никакой аналогии, — пожал плечами Фальк. — Найман, скорее всего, умер в каком-то глухом месте, его останки были спрятаны в забытом уже несколько десятилетий бункере. Ну а виновник, к сожалению, не стоит на рынке и не ждет аплодисментов. — Вот тут, пан асессор, я считаю, что вы ошибаетесь, — ответил Клейноцкий. — Останки не были спрятаны, они нашлись уже через несколько дней. — Случайность. — Вы верите в случай? Вы, человек разума? Но не будем обмениваться злобными замечаниями, — прибавил он, видя убийственный взгляд Шацкого. — Даже в самом начале, когда вы верили, будто бы останки принадлежат одному человеку, было маловероятно, чтобы их там кто-то хотел спрятать. С тех пор, как вам стало известно, что скелет был тщательно собран из костей нескольких лиц, это вообще неправдоподобно. Никто не затрачивает столько усилий не имея какой-то выгоды. Этот скелет должен был быть найден. Причем, быстро. Если бы не прошло с дорожными работами, преступник наверняка нашел бы другой способ. — С этим я могу согласиться, — холодно прокомментировал Фальк, — только это все еще никак не может быть аналогией к экзекуции. Деяние было осуществлено в укрытии, и кроме нас о нем практически никто ничего не знает. Так что вы ошибаетесь. Шацкий под столом стиснул ладони так сильно, что ногти больно впились в основание большого пальца. — Прошу прощения, но на дворе двадцать первый век, наш эпигон инквизиции обязан действовать в укрытии, в противном случае вы бы его посадили под замок, и как бы тогда он восстанавливал справедливость? Что же касается публичной экзекуции, дайте ему шанс. Не надо слишком многого, чтобы на это набросились все средства массовой информации, вы ведь прекрасно об этом знаете. Сегодня сложнее управлять машинкой с помощью пульта, чем средствами массовой информации. — Но почему тогда он до сих пор этого не сделал? — не сдавался Фальк и, в конце концов, перехватил взгляд своего патрона, потому что прибавил, уже для Шацкого: — Это даже не теория, а какая-то фантасмагория. Боюсь, что мы дадим себя уговорить и повести себя по этому следу. — Можно сказать, что пламя пока что недостаточно высокое, — продолжил Клейноцкий. — Преступник желает, чтобы его деяние было отмечено во всей красе. Вы нашли останки. После этого узнаете, что они совершенно свеженькие. После этого открыли страшную смерть, ставшую уделом покойного. После этого, что останки взяты от нескольких лиц. Вскоре наверняка вы обнаружите нечто такое, что сделает данное деяние еще более зрелищным. И вот тогда-то мы увидим это на новостной ленте во всех телевизионных каналах. Это оптимистический вариант. — Оптимистический? — То, что откроете нечто произошедшее. Пессимистический вариант таков, что он подбросит вам новый труп, а то и несколько, перейдет в количество, а не в качество. Это же сумасшедший, не забывайте. Шацкий подумал о том, что заключения Клейноцкого ему ужасно не нравятся. И он откровенно надеялся на то, что живописная гипотеза ничего общего с действительностью не имеет. — Tertio: это не охотник-одиночка… — Чушь, — снова вмешался Фальк. — Бихевиоральные анализы однозначны: серийные убийцы всегда действуют в одиночку. — Вы меня оскорбляете, ставя наравне с теми мошенниками из ФБР, которые притворяются, будто бы способны предвидеть, в каком галстуке он будет во время задержания, и в какой дырке носа он будет колупаться. — Ученый разозлился. — То, что делаю я, это не бихевиоральный анализ. Это попытка параллельного мышления, которое должно вытолкнуть вас из колей, открыть ваши мелкие прокурорские умишки на нечто иное, кроме того, что вы уже надумали. — Если данная беседа стоит вам уж столько эмоций, — ледяным тоном обратился Шацкий к Фальку, — то смею напомнить, что вы в этом разбирательстве не принимаете участия, и ваше присутствие обязательным не является. Какое-то мгновение могло показаться, что Фальк вот-вот взорвется, но, в конце концов, застегнул вернюю пуговицу пиджака и кивнул в знак того, что он извиняется. — Tertio, — повторил Клейноцкий, — в этой саге виновник не является охотником-одиночкой. Костры пылали лишь потому, что за ними стояло могущество учреждения. А еще закон, как я уже упоминал. Вы не рассматривали существование некоей секты? Шацкий отрицательно покачал головой. — Я прекрасно понимаю, что это фантастическая гипотеза. Но мы живем в переломное время. Кризис, общественные неравенства, релятивизм, отход от веры, безумный Путлер за недалекой границей. Это традиционные времена, когда появляются различные ворожеи, пророки и шаманы, чтобы жировать на людской неуверенности. Кроме того, если примете во внимание, что преступник не действует в одиночку, гораздо больше вещей по данному делу удается объяснить. Для одного человека похищение, рафинированное убийство, подкидывание останков — это громадный труд, как на одного гения. А когда для помощи имеются еще несколько человек, гений не нужен, хватает оборотистого менеджера. — Я понимаю, — с деланным спокойствием заметил Фальк, — но мне бы хотелось, чтобы где-то было зафиксировано, что я с этим не согласен. Убийство Наймана и других — это дело рук психа, ну а безумие делить с другими невозможно. — Скажите это Священной Инквизиции и своим мазурским предкам из Гитлерюгенд. — На что вы намекаете? Я варминец уже много поколений. — Да? Ну а как ваши деды голосовали в плебисците?[100] — Нельзя задавать таких вопросов без понимания ментальности населения и тогдашних исторических реалий. — Ясно, — злорадно усмехнулся Клейноцкий. Шацкий посчитал про себя от нуля до пяти, чтобы не сорваться. — Господа, — он говорил очень медленно и спокойно, — как по мне, впоследствии можете спорить часами. А сейчас закончим. — Quatro и последнее. — Клейноцкий поднял ладонь с четырьмя растопыренными пальцами. — Такая следственная версия предполагает, скажем так, системную мотивацию. Для преступника приоритетным является очищение общества, так что своих жертв он выбирает в соответствии с этим ключом. При этом он руководствуется неким кодексом и известными нам из теории права принципами конкретной превенции и превенции общей. То есть, он желает покарать виновника и выслать сигнал потенциальным виновникам, что он и его кодекс не спят, и чтобы они были начеку, поскольку его методы, скажем так, несколько более суровые, чем используемые органами преследования и органами юстиции. В этой версии мы должны предположить, что личные мотивы здесь не имеют значения. Ангел справедливости не руководствуется столь низкими побуждениями как семейные токсины. — Мы возвращаемся к тому же сомнению, — сказал Шацкий. — Если должен применяться принцип общей превенции, то дело должно сделаться громким. Если общество о нем ничего не знает, то действия не имеют смысла. — Мы возвращаемся к тому же самому ответу. Вполне возможно, что через мгновение дело и сделается громким. Подумайте вот над чем: а не предпочтете ли вы объявить о нем сами, и уже на своих условиях. Опережающий маневр, вставка палки в колесо. Наш псих похож на невротика, на таких людей плохо действует, когда их планы будут перечеркнуты. Возможно, он сделает какую-нибудь ошибку. Какое-то время прокурор Теодор Шацкий обдумывал это предложение. Это имело смысл. Дело было слишком уж исключительным, их же начинания слишком рутинные, их легко было предвидеть. Неожиданный ход мог бы принести положительный результат. — На кострах сгорали женщины, — поделился Фальк результатами каких-то своих размышлений. — А наша жертва — это мужчина. К тому же мужчина в повышенной степени. — У равноправия два конца, — пожал плечами Клейноцкий. — А если бы вы должны были попробовать типовое профилирование, — сказал Шацкий, — создание портрета преступника в соответствии с представленной вами следственной версией. В этом варианте он, как вы уже сказали, невротически тщательный, все планирующий и уверенный в правильности собственных начинаний. Что-нибудь еще? Психолог съел последнее проросшее зенышко. Немного подумал. — Блондин с волосами до плеч, — уверенным голосом заявил он. — Пара детей, у старшего — астигматизм. Жена работает в бюро по смешиванию красок. Сам он страдает гефирофобией, это редкое психическое заболевание, проявляющееся в паническом страхе перед переходом мостов. Потому все жертвы будут найдены по одной и той же стороне реки. Шацкий и Фальк, не говоря ни слова, глядели на него. — Я шутил. Те двое даже не моргнули. — Господи Иисусе, ну вы и нудные, — буркнул Клейноцкий. — Я думал о двух вещах, которые практически обязаны были иметься при подобном профиле преступника. Во-первых, виновник, вне всякого сомнения, пережил личную несправедливость. Но, внимание, со стороны не только лишь другого человека, но еще и системы, которая, по каким-то причинам, не сработала. Потому-то наш псих принял решение выручить систему. Во-вторых, такая деятельность требует знаний о людях, об их жизни, об их поступках. Нужно каким-то образом выискивать тех, кто заслуживает наказания. Если речь не идет о затруднении доступа к озеру или трахание кого-то на стороне, о наказуемых деяниях, нужно знать настолько много, чтобы добраться до этого человека перед следственными органами. — И у кого такие знания имеются? — спросил Фальк. — Священник. Терапевт. Полицейский. Прокурор, чтобы далеко не ходить. Врач. Шацкий бдительно глянул на Фалька. Но тот смотрел совершенно в противоположную сторону, в окно. — Вижу, что врач вам подходит, — не мог скрыть удовольствия Клейноцкий. Он еще не закончил предложения, как раззвенелась мобилка Фалька. — Кстати о враче, — буркнул асессор, глянув на экран. — Прошу прощения, мне нужно ответить. Он вышел в коридор, закрыв за собой дверь, но Шацкий с Клейноцким не успели перемолвиться и словом, как Фальк вернулся. Шацкий только глянул на молодого коллегу, как сразу понял, что встреча подошла к концу. 8 Доктор Тереза Земста излучала спокойствие. В мире нервничающих, с повышенной возбудимостью, охваченных стрессами и фрустрацией людей она казалась оазисом натурального успокоения. Прокурор Теодор Шацкий очень хорошо чувствовал себя в ее компании, и сейчас он размышлял о том, что ее покой был результатом терапии, медитативным упражнениям, или, возможно, она столько уже видела в своей жизни клинического психиатра, что даже увидав горящий за окном «Гинденбург», врач лишь тихо улыбнулась бы и сунула пачку попкорна в микроволновку. — Я не все понимаю, — сказал он, выслушав ее краткий рапорт. — Так он, в конце концов, не может говорить или не хочет? — Давайте я подойду к этому по-другому. Он не желает с вами общаться. Если бы хотел, наверняка бы нашел какой-то способ. Ведь можно написать на листке, настучать что-то на мобильном телефоне. Предварительно можно заявить еще и то, что нежелание общения с его стороны является результатом сознательного решения, а не болезненного состояния. Но даже если бы он захотел с вами пообщаться, вербально он сделать бы этого не мог. Поскольку его речевой аппарат не столько был ликвидирован, сколько разорен.