Ох, да кого она обманывает! Благослови Матушка, хочется увидеть, до смерти хочется! Вот и нашла повод, и никаких русалок она на самом деле не боялась. Просто до сих пор не верит, что он вправду тут! Берег в этом месте был крутым, ива росла высоко над водой, но причудливо изгибалась в середине, чтобы макнуть длинные ветки в озеро. Лунный свет серебрился на спокойной глади, и та казалась бескрайней, словно море. На изгибе дерева, купаясь в лунном свете и расчесывая серебряным гребнем длинные белые волосы, сидела молодая девушка, одетая в одну лишь нательную рубаху до колен. Она лениво болтала ногой и, вытянув носочек, порой разбивала пальцами спокойное отражение. Воевода сидел спиной к ней прямо на земле, у комля. Рубаха ярко белела в жидком сумраке, а темные штаны и сапоги – терялись, и на беглый взгляд могло почудиться, что есть только половина человека. Рядом была воткнута в сырую землю потертая шашка, подле лежали ножны. Огромный косматый пес сидел перед хозяином, вывалив язык и блаженно щурясь от ласки, – он всегда был не против хорошенько почесаться. Устав теребить тяжелую шкуру, мужчина взял ножны и швырнул куда-то в темноту. Силы в руке было более чем достаточно, так что снаряд только обиженно свистнул в воздухе и почти беззвучно исчез где-то в кустах. – Шарик, апорт! Ну! Принеси! Пес укоризненно глянул на хозяина, но все-таки поднялся и вяло потрусил в темноту. Невзирая на рост и массу, под кустами он пробирался бесшумно. – Что ты, милый друг, не весел, что головушку повесил? – пропела девушка. Голос – нежный, как звон серебряных колокольчиков. Нечеловеческий голос. – Издеваешься? – мрачно спросил Рубцов. Грубый мужской голос в сравнении с девичьим прозвучал хриплым простуженным карканьем, и воевода недовольно поморщился. Стоило промолчать. – Отчего же? – мягко возразила она, легко соскользнув с древесного ствола. Гребень разбился о воду лунным бликом, с шелестом опали до того приподнятые ветки дерева и занавесили луну. Вода под узкой стопой не дрогнула, застыла, давая опору, потом поднялась мягкой тугой волной, вынесла девицу на берег. Приблизившись, она прислонилась бедром к дереву, провела ладонью по коротким волосам мужчины, совлекла ленту-повязку. От прикосновения воевода поморщился, но уворачиваться не стал. – Грустно смотреть на тебя, Олежка. – Не смотри, – огрызнулся он. Девица на грубость не обиделась, только вздохнула и принялась развязывать узел ленты. Невдалеке победно гавкнул пес, отыскав ножны, и шумно затрещал ветвями на обратном пути. – Я же не глазами смотрю – сердцем. А его не зажмуришь. – И после этого ты спрашиваешь, зачем я повязку ношу? – ворчливо спросил Олег. – Так хоть немного легче. – Мне не тяжело, – возразила она. – Мне грустно. Зря я тебя, что ли, спасла? – Выходит, зря. Тонкие пальцы опять пробежались по коротким волосам, но на этот раз мужчина выразительно отклонился, а потом и вовсе встал. Подошел к кстати подбежавшему псу, потрепал по широкому затылку, почесал за ушами, забрал поноску. – Дурень упрямый, – пробормотала себе под нос девица и добавила громче, твердо, повелительно: – Подойди ко мне! Олег вздохнул и обернулся. Она не злилась всерьез, скорее ворчала, он вообще ни разу не видел ее разгневанной и не знал пределов терпения. Но испытывать их не хотелось: остатки здравого смысла подсказывали, что зрелище это не для простых смертных. И тем более не для него. Кто жизнь дал, тот и обратно забрать может, наверное, так? А пожить, что бы он ни говорил, все же хотелось. Олег плохо понимал, зачем и для чего, если каждый новый день все серее и тоскливее предыдущего, но пока еще держался. То ли надеялся на что-то, то ли упрямство выручало, а то ли нежелание проявлять трусость. Поэтому спорить не стал, вознамерился исполнить повеление. Только не успел и шага сделать. На берег откуда-то из кустов сбоку, роняя на ходу шаль, выскочила девица – обычная, в сарафане, с темной длинной косой, а лучше в темноте не разобрать. Платок зацепился за куст и там остался. В первое мгновение все замерли от неожиданности, даже пес, а потом оказалось, что девица не так проста. В ладони полыхнуло яркое, жгучее, почти белое пламя, и всю девицу очертил слабый огненный ореол. – А ну отойди, нечисть! – зло выцедила пришелица. Левая рука метнулась к поясу, впустую скользнула по узорам дорогого сарафана. Ругнулась девица так, как не пристало боярышне, и загородила воеводу собой. Во второй ладони тоже полыхнуло. – Не трожь его! Алёна твердо думала поступить, как собиралась изначально: глянуть издалека да уйти. Но как услышала резкий колдовской приказ, так и поняла, что мешкать нельзя, и бросилась на помощь. Русалки Алёна не боялась совсем, пусть и была эта русалка какой-то неправильной. Только дальше все пошло не так. Воевода и к нечисти не пошел, ослушался, но и назад с места не двинулся, как будто не до конца очнулся. А русалка и вовсе продолжала стоять на прежнем месте, смотрела на алатырницу со странной улыбкой и пальцами медленно расчесывала длинные белоснежные волосы. – Да уйди, дурень, что ты встал?! – бросила Алёна через плечо. А русалка в ответ рассмеялась. Звонко, радостно, и алатырница, растеряв боевой задор, чуть опустила руки, да и пламя на ладонях заметно опало, хотя и не исчезло совсем. – Вот видишь, Олежка, не я одна о тебе так думаю! – радостно заявила русалка, перебросила волосы за спину и небрежно взмахнула руками. – Убери, слепи́т. Алёна ощутила сырость на коже, как будто шагнула в густой туман, и огонь на ладонях вдруг сам собой потух. Алатырница испуганно отпрянула. – И что ты мне по этому поводу предлагаешь? – угрюмо спросил воевода, поймав едва не налетевшую на него девушку за плечи. – Да не шарахайся ты, что ей твой огонь? Эй, буратина! Ты живая? – Он слегка встряхнул замершую под его ладонями девушку, развернул к себе. Алёна еще успела увидеть лукавую улыбку на губах странной русалки, как будто та легко поняла причину замешательства алатырницы, а после уткнулась взглядом в ворот рубахи. Надо было отступить, что-то сказать. Но твердые ладони на плечах жгли огнем сквозь тонкий лен, и такая робость одолела, что Алёна никак не могла поднять на воеводу взгляд. Только пробормотала растерянно: – Бура… что? – У меня на родине так алатырников огненных называют, – с непонятным выражением ответил мужчина, а русалка рядом опять звонко рассмеялась. – Оззи, ну что ты ржешь? Девчонку вон совсем перепугала… – Эту девчонку сложно напугать, – возразила та, посерьезнев. – А я просила не называть меня этим глупым именем. – Ты же не русалка? – тихо спросила Алёна у ворота мужской рубахи. Обернуться бы, стряхнуть чужие ладони, снова огонь призвать, но сердце торопливо колотилось аж под ключицами и слова давались с большим трудом. – Не русалка, – согласилась за спиной беловолосая дева. – Озерица я, Алёнушка. – Простите, я… – пробормотала алатырница, обмирая от стыда. Подумать только, на озерную деву едва не кинулась! – Эй, так это опять ты, что ли? Хорунжий пятой Моховой заставы, – сообразил воевода, попытался поймать ее за подбородок, но тут Алёна стряхнула оцепенение. Рыбкой ловко выскользнула из его рук, бросила на ходу новое извинение и метнулась под деревья. – Стой, куда тебя… – окликнул ее Олег, бессознательно шагнув следом. Лежавший в стороне пес, который на появление алатырницы и всю возню людей даже внимания не обратил, на этот раз настороженно поднял голову, двинул вислыми ушами, ожидая команды. – Пусти! – Дева озера поймала воеводу за локоть, второй ладонью махнула псу, и тот послушно расплющил морду на лапах. – Нечего за незамужней девицей по ночам по саду да по палатам гоняться, люди невесть что подумают. – Да плевать… – Я не о тебе, о ней беспокоюсь, – оборвала его Озерица, но локоть выпустила. – Тем более ты ее узнал, и вон шаль висит, возьми, вернешь. И ленту свою забери. Или так девица понравилась, что на минутку из глаз не выпустить? – Ага, вроде того, – отмахнулся от подначки воевода. Но послушно подошел к кусту, аккуратно освободил от веток платок. – Боярышень же чарам не учат, разве нет? – Вот у нее и спросишь. – Ладно, пойду, ночь уже. – Он махнул Озерице рукой, поднял ножны, вытер рукавом лезвие шашки, свистнул псу и зашагал в сторону дворца. – Сладких снов, Олежек! – с веселой улыбкой напутствовала его дева озера. – Сладких-сладких, – пропела себе под нос. – Уж я о том позабочусь. Озерица дара предвидения не имела, над судьбами людскими не властвовала, а уж над чувствами – тем более. Алатырь хранила, озером своим повелевала, а это сила была немалая, но иная. Дождями и плодородными землями тоже управляла, но как помощница братьев – Мокролива и Пашича. Исцелить кого-то порой могла, это верно, но так редко, что каждого из таких людей старалась беречь и опекать дальше, приглядывать, как судьба сложится. Олег был из таких, Озерица вернула ему здоровье и жизнь. Вот только душу врачевать она не умела вовсе, словами помочь не могла, и лишь с горечью наблюдала, как один из ее названых сыновей губит себя по дури. Сколько с ним говорить пыталась, занять, как дитя малое, делом каким – все без толку. А тут смотри, какой подарок своими ногами прибежал! У девицы сердце горит так – глядеть больно от жара и света, и воевода явно это почуял. Вон как потянулся к ней сразу! Несколько мгновений, и кручину как рукой сняло, подобрался, нос по ветру, что волк на охоте. Упустить такую возможность решить давнюю проблему Озерица не могла. Да, выйдет из этого что-то хорошее или нет, она наперед не знала и знать не могла. Однако дошло до того, что любая перемена казалась к лучшему, и дева озера без сомнений решила подтолкнуть своего подопечного. Чуть-чуть, в меру собственного разумения и возможностей, просто немного помочь Олежке не потерять интерес. Всерьез туманить рассудок и морочить Озерица тоже не умела, чистая вода – честная вода, только правду показать может, а обманом сестрица Тумара ведала, с которой по такому пустяку путаться не хотелось. Но один маленький, крошечный сон, который совсем не нужно мешать с явью, – тут много таланта не требуется, поймать да зачаровать дрему и слабый алатырник сумеет. Ну а подослать кому надо… зря, что ли, с ним всегда ее подарок? А вот если бы кто-то спросил Озерицу, отчего сон она выбрала именно такой, зачем решила подразнить Олежку и почему нельзя было придумать что-то иное, озерная дева легко бы ответила: «Можно, но не нужно». Так ей надоело нянчиться с этим мальчишкой, за которого чувствовала себя ответственной, что если бы не жалела его, то непременно рассердилась бы. И отчего не отыграться на нем малой шалостью? Глава 5 Княжеская дружина До своих покоев Алёна долетела на одном дыхании, не заметив дороги, и платка потерянного хватилась только в конце пути. Огляделась, не видит ли кто, прижалась лбом к прохладному дереву двери, силясь остудить разгоряченную голову. Можно было бы войти, но вдруг Степанида вернулась? Точно ведь спросит, что случилось, а ответить спокойно и неправду алатырница сейчас не могла. Совершенная глупость жгла стыдом. Ну как можно было саму Озерицу с обыкновенной русалкой спутать? Ведь не похожа совсем! Испугалась за воеводу, и все наказы Вьюжина из головы вылетели. Да как тут в стороне остаться, когда он в опасности?! Благо озерная дева не рассердилась… Колола изнутри ежом глупая ревность. О чем воевода с Озерицей говорил? Для чего пришел на берег? Уж не любовь ли к деве озера заставляет его так тосковать? Говорят же, порой духи снисходят до простых людей, но радость та коротка и горечью кончается… И от этих мыслей становилось нестерпимо стыдно – и перед ним, и перед ней.