Мигель даже думал замутить что-нибудь с Луной. Пусть между ней и Девом, казалось, что-то происходило или только начиналось. И, тем не менее, в Луне его ничего не заинтересовало: ни ее красота, ни доброта. Профессор анатомии зацепил Мигеля, который по собственному опыту знал: нужно просто переждать дурацкую влюбленность. Она перегорит, если Мигель будет игнорировать ее. И то, что он мог быть «би», или как там это называется, вовсе не означало, что он на это поведется. В один прекрасный день Мигель полюбит какую-нибудь девушку, женится на ней и никто даже не догадается, что когда-то он с членом во рту и языком в заднице кончил так сильно, что потерял на несколько секунд сознание. В общем, Мигель раскрасил кости, сухожилия, мышцы и кровеносные сосуды в тетради по анатомии и попытался сосредоточиться на чем-то еще, помимо аккуратно подстриженных золотистых волос доктора Кончиловски, или едва заметной щетины на его лице, или красивых плеч, сужающихся в узкую талию, или профессорской задницы — поразительной выпуклости, идеально очерченной серыми брюками. Несмотря на сказанное Девом, Мигель ни разу не видел их соседа — которым предположительно был его невероятно сексуальный профессор — на улице или на его «вдовьей тропе» с биноклем в руках. Чем дольше Мигель жил в этой квартире и не видел, чтобы кто-то покидал дом напротив, не говоря уже о том, как профессор по анатомии шпионил за ним, в рассказанную историю все меньше верилось. Мигель не закрывал шторы, наслаждаясь солнечным светом. Он ходил по квартире с голым торсом, а иногда и вовсе в одних трусах. Это его дом, и он мог творить все, что ему угодно. — Рада, что ты не обратил внимания на глупую болтовню Дева насчет следящего за тобой доктора Кончиловски, — как-то раз сказала Луна, забежав без приглашения, но вместе с кофе и пончиками. — Здесь приятнее находиться, когда шторы не задернуты. Мигель отпил кофе, крепкий и сладкий — точно такой же варила его abuela. — Думаю, Дев наврал. Я ни разу не видел кого-нибудь в доме напротив. Только местами горел свет и все. Откуда нам знать, что доктор Кончиловски вообще там живет? Я никогда его не видел. Луна хлебнула кофе и ответила: — О, он точно там живет. Я была у него дома. Он устраивал вечеринку с преподавательским составом и студентами, были вино и закуски. И меня пригласили потому, что он мой куратор. Внутри просто великолепно, по крайней мере, то, что видела я. Думаю, ремонтом занимался его парень или жених. Это каким-то странным образом отозвалось в груди Мигеля. Значит, сексуальный профессор, в которого Мигелю не стоило влюбляться, действительно жил напротив, очевидно, был геем и еще очевиднее был занят. Почему последний пункт так его разочаровал, Мигель не смог бы ответить. Док мог быть женат, с десятком детей в комплекте, и доступнее или менее неуместным не стал бы. Дурацкие идеальные костюмы. Дурацкие красивые светлые волосы и золотистая щетина. Дурацкие бабочки. — О-о, — Мигель постарался не выдать свою заинтересованность. — Исходя из слов Дева, я представлял себе жуткого на вид отшельника, который выходил из своей берлоги, только чтобы заманить детей в свой фургон с конфетами. Луна засмеялась так сильно, что даже хрюкнула. — Доктор Кончиловски очень милый и, как мне кажется, сексуальный. Очень жаль, что он играет за другую команду. Насколько мне известно, он не похищает детей, не трясет перед людьми членом в парках и по окнам не подглядывает, что бы там ни думал Дев. Дев — придурок. Но последние слова она произнесла полумечтательным, полутоскливым голосом, и Мигель понял: Луне самой нужно разобраться со своей влюбленностью. — Окей. Значит, профессор живет в доме напротив, он гей, и у него есть сексуальный парень. Похоже, я могу оставить шторы в покое, да? — Совершенно точно, — со смешком согласилась Луна. — Хотя если хочешь заработать дополнительные баллы на занятиях, лучше ходи по дому без всего, — она ухмыльнулась. Мигель опустил стаканчик и уставился на Луну в притворном возмущении. — За кого ты меня принимаешь? — Я бы ставила тебе одни «пятерки», если бы передо мной ты ходил голым, — она пошевелила бровями. — А как же Дев? — спросил Мигель, и Луна резко покраснела. Мигель ухмыльнулся в ответ. — Так я и думал. Удачи тебе с ним. Луна уткнулась лицом в ладони. — Заткнись, заткнись, заткнись! Он ведет себя со мной, как с сестрой. И если ты ему расскажешь, я умру, но сначала прибью тебя. Мигель изобразил, как закрывает свой рот на замок ключом, который потом бросает за спину. Тем утром на прощание Луна поцеловала Мигеля в щеку. Дев затормозил на площадке и уставился на них. Он сощурился, но ни слова не сказал. Однако дверью хлопнул сильнее необходимого. Мигель покачал головой. — Не моя забота, — пробормотал он, закрывая на замок дверь собственной квартиры Значит так. У профессора есть парень. Или жених. Или, возможно, уже муж. Черта с два он следил за тем, как Мигель расхаживал в трусах по квартире. Но когда Мигель снял футболку, а затем джинсы, и начал тренировку, то порадовался тому, что трусы, надетые утром, были чистыми. Дока не интересовал какой-то студент, живущий напротив, но Мигелю просто было приятно знать, что белье сидело на нем классно. Ярко-синий цвет отлично контрастировал с загорелой кожей. На всякий случай. Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает. Глава 4 Олдридж проводит консультации Среда, 13 ноября. Кабинет в башне Олдриджа. Эванстон, Иллинойс. Уже год прошел с той осени, когда парень в квартире напротив поймал Олдриджа за подглядыванием, но профессор старался быть особенно осторожным. Ему повезло, что объект его внимания не посещал ни одно его занятие и, вообще, не ходил в университет. Но его друг слушал лекции Олдриджа по биологии и повздорил немного с администрацией, хотя к этому делу не имел никакого отношения. Все проблемы начались после признания этого мальчика. Не было никаких доказательств. Олдриджа лишь вызвал к себе на разговор декан и попросил впредь быть осторожным. В чем конкретно профессор должен быть осторожен так и не уточнялось. И Олдридж пообещал себе быть осторожным, если не во благо университета, то хотя бы ради себя самого. Во-первых, он перестал наблюдать за тем парнем, что в принципе стало легко, поскольку шторы с его окон больше не исчезали. И у Олдриджа остались другие варианты. У него было примерно с десяток мальчиков на вебкамерах, на которых Олдридж время от времени смотрел. Иногда он задумывался о свиданиях, но потом вспоминал Тима и приходил к выводу, что порно, возможно, не самый худший вариант. Все это было очень печально и грязно, но, в общем и целом нормально. А потом переехал новый парень, и вся решимость Олдриджа больше не вести себя, как безумный вуайерист, вылетела в то самое пресловутое окно вместе с огромным количеством безраздельного внимания. Новый парень, или НП, как окрестил его Олдридж, никогда не зашторивал окна. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Даже когда спал. Олдридж не хотел смотреть, но было очень сложно устоять. У него самого постоянно стояло. Особенно, когда НП раздевался до трусов и начинал тренироваться. Он выполнял бесконечные подходы приседаний, подтягиваний, отжиманий и прочих упражнений в белье, пока ткань не намокала от пота и не становилась прозрачной. Иногда, после завершения тренировки, НП снимал с себя трусы и валился на пол, тяжело дыша. Все это легко просматривалось из кабинета Олдриджа, находившегося в самой высокой башне дома. Тим иногда называл его принцессой, заточенной в башне. Возможно, Тим не совсем ошибался. Олдридж не случайно выбрал это изолированное место для работы: после нескончаемых жалоб Тима на то, как сильно того бесил преследующий взгляд Олдриджа, будто какого-то «навязчивого психа». Олдридж удалился в свою башню, в попытке избежать искушения и перестать раздражать своего парня. И как оказалось, соблазнился кое-кем другим. — С тобой, действительно, что-то не так, — сказал Тим перед своим уходом. — Тебе нужна помощь и, Господи, надеюсь, тебе ее окажут. А до тех пор, я больше не могу находиться с тобой рядом. Это утомляет, знаешь ли. Ты утомляешь. Олдридж смотрел на Тима и вспоминал, как несколькими годами раньше то же самое повторяла ему тетушка. Он был очень впечатлительным. Слишком наблюдательным. Слишком холодным. Слишком замкнутым. Слишком странным. От тети Гейл было чертовски иронично это слышать, но от Тима — этим ударом выбило всю способность Олдриджа формулировать слова. Он так и стоял молча и смотрел на Тима, скорее шокировано, чем заинтересовано или восхищенно. — Ты как чертов кот, Ол. Только и делаешь, что сидишь и осуждающе на меня пялишься. Я, блять, повсюду чувствую твой взгляд, и меня это бесит. Ты смотришь, и смотришь, и смотришь на меня, а когда я прикасаюсь к тебе неожиданно, ты ведешь себя так, будто я какой-то насильник. Уж прости, мать твою, что я хочу большего. Или меньшего. Я даже сам не знаю. Просто не... — Тим отвел взгляд. — Что? — Олдридж спросил хрипло, подобрав единственное слово, пускай уже знал ответ на вопрос. Тим расправил плечи и уставился Олдриджу в глаза. — Не с тобой. И после этого, говорить было не о чем. Олдридж стал тренироваться, когда отношения с Тимом начали портиться, и таким образом выплескивал разочарование. Когда в детстве Олдриджу хотелось всех убить, то одним из способов, который помогал, был вымотать себя физически. Он ходил гулять, как было с тетей Гейл, и гонял на велике. Олдридж нашел способы использовать кабинет в башне. Он начал приседать, поднимая при этом учебники. Он начал с анатомических раскрасок, затем перешел на «Анатомию» Грея, а потом и к «Молекулярной биологии клетки» Альбертса. Олдридж тренировался с книгой Везалия «О строении человеческого тела», но не был готов к тяжелой массе тома и побоялся уронить его или сломать себе позвоночник. Олдридж сделал сотню приседаний в своей темной башне, пока смотрел в окно на НП, обходившего квартиру и выключал везде свет. На нем не было ничего, кроме шортов, низко сидящих на бедрах и открывающих Олдриджу такой идеальный вид, что его можно было использовать в качестве наглядного пособия на занятиях по анатомии. Можно даже сказать, что НП не выглядел бы неуместно среди великолепных рисунков «Строения человеческого тела». Пройдясь по комнате, НП устроился за небольшим столом и закопался в ноутбук и несколько толстых учебников. Книги были слишком далеко, чтобы точно разглядеть названия, и Олдриджу стало интересно, какие предметы изучал НП. Олдридж некоторое время раздумывал над этим, а потом встряхнулся. Его ждала работа, которую нельзя было откладывать, какой бы тошнотворной она не была. Олдридж вздохнул и безмолвно попрощался с НП, зашторил единственное окно в башне, затем включил свет. Обезопасив самого себя от слежки, Олдридж загрузил компьютер и начал выставлять оценки, затем разослал по электронной почте письма всем студентам, кто получил неудовлетворительно, настоятельно рекомендуя тем записаться к нему в учебное время на консультацию. * * * Пятница, 15 ноября. Крошечный кабинет на кафедре. Эванстон, Иллинойс. Олдридж зарылся в кучу нудных работ и ждал, когда появится на консультацию последний ученик. Услышав звук открываемой двери, Олдридж, не поднимая глаз, просто сказал: — Присаживайтесь, мистер Руис. — Моя фамилия Кордеро-Руис, — поправил студент. — А не Руис. Но и Мигеля будет достаточно, — он тихо сел и не ерзал. Олдридж глянул на экран компьютера. «Мигель Кордеро-Руис. Второкурсник». Судя по возрасту, он был староват для второкурсника — ему было двадцать три. Его оценки начинались с довольно неплохих, но затем в течение семестра скатились до «двойки с минусом» на последнем зачете. Если он останется на своем теперешнем уровне, то вероятность того, что Мигель вылетит с курса, довольно велика. Но если он подтянется до предыдущего уровня, то вполне может заработать «три» или даже «четыре». Положение студента было в принципе поправимо, и Олдридж надеялся, что при надлежащем стимуле, тот подтянет свои отметки. — Итак, Мигель. Вероятно, вы уже просмотрели оценки за семестр и понимаете, почему я настаивал на нашей сегодняшней встрече. Вы начали довольно сильно, но в последнее время успеваемость несколько снизилась. Надеюсь, мы с вами сможем разобраться, что потребуется для возвращения на прежний уровень. Затем Олдридж поднял взгляд, прилепив на лицо приятную улыбку, призывающую успокоить студента. Но когда внимательней рассмотрел парня, профессиональная улыбка сползла с лица, и на ее место пришло безразличное выражение.