Время скорби прошло. Настало время действий. Что бы ни происходило, этому не видно конца. Если он хочет выжить, надо отыскать безопасное место — какую-нибудь милую хижину в горах, где он сможет тихо пересидеть все это безумие. Может, он остановится на побережье и станет греться на солнце, как одинокий матрос, потерпевший кораблекрушение. Он хотел остаться один; потребности в людях у него не было. Они будут только тянуть его назад. Ему никто не нужен. Все, что ему оставалось, — сжечь за собой мосты. В гараже стоял бак с бензином для газонокосилки. Пошатываясь, он вышел и стал искать его под грудой брезента. Вернувшись в дом, начал с собственной комнаты. Главное — положить начало. Здесь ему ничего уже не нужно. Он щедро полил кровать бензином и отправился дальше. Зашел в гостиную и ванную. В мамину комнату заглядывать не стал — незачем. Он хотел было забрать ее драгоценности, но потом передумал. Вряд ли он сможет их продать. Мысль, что посреди всеобщего безумия могут работать ломбарды, была смехотворной. На первом этаже он полил телевизор и диван. В кухне окропил жидкостью из бака микроволновку, стол и занавески. Мейсон переходил из комнаты в комнату, пока у него не кончился бензин. Достаточно, этого хватит, чтобы нанести существенный урон. Одна спичка — и дом загорится. Он вернулся в гостиную, кинул бак на пол и обернулся в поисках бутылки виски. Оказалось, что он ухитрился ее опрокинуть, и остатки жидкости вытекли на ковер. В голове мгновенно зашумело, взгляд затуманился. Мейсону не хватало сил, чтобы собраться с мыслями и понять, откуда взялась эта закипающая в нем ярость. Он поднял бутылку с пола и, не глядя, запустил ею в стену. Бутылка врезалась в телевизор, экран разбился, и пол усеяло осколками. Этого было недостаточно. Мейсон подошел к стене и стал срывать с нее фотографии. Он кидал их на пол одну за другой, топтал ногами рамки и крошил ботинками стекло. Затем пришла очередь книжных шкафов с мамиными романами в мягкой обложке. Мейсон сметал их с полок, отдирал обложки и рвал страницы на части. Ваза, которую он когда-то ей подарил, полетела в камин; фарфоровые тарелки Мейсон метнул в стену. На кухне он опрокинул холодильник, вышвырнул стулья в окно, с корнем вырвал растения из горшков и использовал серебряные вилки вместо дротиков. Он заплакал. Рыдания сотрясали его, мешали видеть, но Мейсон не остановился. По пути наверх он споткнулся на лестнице — отказали ноги. Мейсон закрыл глаза, и его ярость утихла так же быстро, как и разгорелась. Он плакал на ковре, опираясь спиной о перила, не осознавая, что он только что натворил. Почувствовав себя окончательно опустошенным, он опустил голову на ковер и уставился на деревянные перила. Дыра в нем стала еще больше. Как это она успела разрастись до таких размеров? Он тяжело вздохнул и утер нос рукавом. Было уже поздно, и он устал. Он не мог вспомнить, что собирался сделать. Сильно пахло бензином, но Мейсон не мог взять в толк, почему. Казалось, его тело весит больше сотни кило. Не хватало сил, чтобы пошевелиться, — он так и остался лежать в неуклюжей позе на лестнице. Ему нужно было всего несколько минут отдыха — потом он встанет и закончит свои дела. Мейсон заснул. Ему ничего не снилось. Утром он проснулся. В голове стучало — от виски и от дыма. Мейсон поднялся со ступенек и попытался понять, как оказался на лестнице. Он помнил, как достал виски из потайного места и сделал несколько глотков. Спина болела, ведь он спал скрючившись, наверное, защемил нерв. Плечо ныло; Мейсон едва мог пошевелить рукой. Спотыкаясь, морщась от боли, здоровой рукой держась за голову, он поковылял в ванную в поисках лекарства. Из зеркала на него уставилось изможденное лицо незнакомого человека. Волосы спутались, под глазами темные круги. Мейсон стянул рубашку и вздрогнул при виде багрово-черных разводов на плече. Он плеснул в лицо прохладной водой. Проглотил две таблетки тайленола, не запивая. В гостиной царил хаос. Все было разломано и валялось на полу. Мейсон был уверен, что это его рук дело. Но не мог ничего вспомнить. Он разлил тут бензин?! Фотография из Стенли-парка лежала на полу. Мейсон поднял ее и перевернул, чтобы не видеть улыбающихся лиц. Аккуратно сложил и сунул в задний карман. Мейсон с мамой в Стенли-парке. Там он будет чувствовать себя в безопасности. Здорово было бы снова побывать в Ванкувере. На кухне разгром был самым страшным. Мейсон ходил из одной комнаты в другую, пытаясь вспомнить свой вчерашний маршрут, но все было тщетно. В своей комнате он попытался включить телевизор, однако ни один канал не работал. Мобильный не мог поймать Сеть. Мир погрузился в хаос. Это Мейсон помнил. В больнице его мертвая мама разлагалась на своей койке. За ней кто-нибудь пришел? Он взял куртку и ключи от машины. Если он собирается это пережить, надо отправиться куда-то, где будет доступ к новостям. Его не могло отрезать от всего мира. Где-то еще остались нормальные люди. Он мог бы их найти. Но он не станет искать. Он больше никогда ни с кем не сойдется. Все близкие люди покинули его, и теперь оставалось лишь пережить эту войну. Это безумие. Апокалипсис? Какая разница. Он должен выжить — назло всему. Перед уходом Мейсон задержался на крыльце. Спичка зажглась с первой же попытки. Пламя обожгло глаза, в голове застучало. Он поджег всю пачку и бросил в ближайшую бензиновую лужицу. Сидя в машине, Мейсон с безопасного расстояния наблюдал, как пламя пожирает жалюзи в гостиной. Улица была совершенно пуста; не было ни единого свидетеля его преступления. Он не знал, прячутся ли его соседи за запертыми дверьми или уже уехали. Ему было все равно. С ним что-то происходило. Мейсон не понимал, что именно, но где-то в глубине души он менялся. Тихий голосок в дальнем уголке сознания нашептывал ему то, что он хотел слышать, заставляя делать вещи, которые раньше казались дикими. Это был какой-то новый Мейсон. — Я схожу с ума, — сказал он. В его голове эта фраза прозвучала эхом еще несколько раз: — Я схожу с ума. Я схожу с ума. Мейсон надавил на газ и, не щадя покрышек, с визгом выехал на улицу. Он рванул прочь, даже не оглянувшись на полыхавший дом. Ариес Она стояла в коридоре, не зная, что теперь делать. Даниэль ушел, и ее храбрость тут же улетучилась. До театральной студии оставалось несколько шагов, но ноги отказывались двигаться. Они словно прилипли к полу, словно пот, обильно струившийся из пор, насквозь пропитал подошвы. Даниэль обещал, что не оставит ее. В чем еще он солгал? Как долго она еще произносила вслух слова, после того как он улизнул? Она продолжала болтать, чтобы справиться с приступом паники. Они изо всех сил старалась не закричать и не расплакаться. Но лучше уж болтать, чем молчать. В тишине было что-то жуткое, и Ариес наполняла ее звуками, чтобы не сойти с ума. Теперь, когда говорить было не с кем, она чувствовала, как тишина обступила ее со всех сторон. Ариес глубоко вздохнула и пошла по направлению к студии. Если там окажутся люди, ей станет легче. Даниэль предупреждал о том, что люди отныне представляют опасность, но он, видимо, забыл, что присутствие рядом друзей успокаивает. Разгоняет тишину. Кто-нибудь непременно придумает, что делать дальше. Не так ли? Но в глубине души она понимала, что Даниэль прав. Происходили ужасные вещи. И впереди можно было ждать чего угодно. В студии она нашла шестерых. Они сбились в кучку первых двух рядах. Когда Ариес спускалась по лестнице, все глаза устремились на нее. Хорошо хоть, аварийное освещение еще работало. В театре царил полумрак, по углам клубились тени, но Ариес могла разглядеть лица одноклассников. — Ариес! — Джек Кинг поднялся со стула, чтобы лучше ее видеть. Аварийные лампочки осветили его рыжеватые волосы. Джек играл Белого Кролика. — Слава богу, это ты! — сказала Бека Филипс. Она была Безумным Шляпником. Колин распсиховался, когда ей дали эту роль. Он сам хотел сыграть Шляпника и был вне себя оттого, что вторую ведущую партию сыграет очередная девчонка. Целую неделю он ворчал что-то о сексизме. Сам Колин сидел в первом ряду. Его утешала Аманда Стиве, светотехник. В первую секунду Ариес хотелось сделать какой-нибудь драматический жест — например подойти к Колину и влепить ему пощечину за то, что он оставил ее одну разыскивать Сару. Но ей удалось взять себя в руки. Сару это не вернуло бы, получился бы скандал. Ариес хорошо знала Колина — это было очень в его духе. Сара могла закрывать глаза на его очевидные недостатки, но для Ариес это было невозможно. В ее глазах Колин не заслуживал доверия. — Ты ранена? Это спросила мисс Дарси, учительница. — Я в порядке, — ответила Ариес. — Ты там была? — спросила Бека. Она подошла и обняла Ариес. — Мы были тут, когда это случилось. Все здание затряслось. Мисс Дарси не выпустила нас наружу. Видела машины на стоянке? Все разбиты. И ни у кого не ловит телефон. — Я была в автобусе. Снаружи полный разгром. Много раненых. Электричества нет, все дороги разрушены. «Скорой» не проехать. — Ты была в одном автобусе с Колином? — Бека повернулась и недоверчиво на него посмотрела. — Почему ты не сказал, что вы были вместе с Ариес? А где Сара? Ариес взглянула на Колина. Тот не смотрел в ее сторону. Его вдруг невероятно увлекли огни рампы. — Сара погибла, — сказала Ариес. — Как и многие другие. Я бы пришла скорее, но я осталась там, чтобы помочь. Ну, или хотя бы попытаться. — Ох! — Джой Ву, Гусеница, закрыла рот руками. Колин слушал, не вставая со стула, с непроницаемым лицом. Нет, не так. В глазах у него стояла боль. Он пытался ее скрыть, но Ариес заметила. Хорошо, что ему не все равно, — хоть он и озабочен прежде всего спасением своей шкуры. К Ариес подошла мисс Дарси. Из глаз ее катились слезы. Учительница взяла Ариес за руку и тихонько сжала. — С тобой все хорошо? — тихо спросила она, тихонько смахнув со щеки слезинку. — Тебя не задело? — Все хорошо, — кивнула Ариес. — Мне повезло. Бек тоже заплакала. Сара была для нее такой же близкой подругой, как и для Ариес. Они выросли в соседних домах. Джой обняла Беку. Остальные сидели неподвижно, не в силах найти нужные слова. Последовало долгое молчание, которое изредка прерывалось всхлипываниями Беки. — Что нам теперь делать? — прошептала Аманда. Колин встал со стула. — Я пошел домой. — Надо оставаться здесь, — сказала Ариес. — Снаружи опасно. — Здесь мы легкая мишень для чего угодно, — бросил Колин. — Что, если после землетрясения снова будут толчки? Здание запросто может обвалиться. — Я не хочу, чтобы меня раздавило, — сказала Джой. — Здесь ничего такого не случится, — произнесла Ариес. — По дороге сюда я встретила одного парня. Он сказал, что сейчас самое безопасное место — это школа, и я согласилась. Наши родители знают, что мы здесь. Они придут за нами, когда все закончится. Нам следует набраться терпения и оставаться на месте. Погибнет множество людей, и это только начало. Так сказал Даниэль. Ариес не могла никому о таком рассказать. Это может прозвучать как бред. Но она видела своими глазами, как мрачная толпа терзала людей прямо на улицах. Надо бы всех предупредить — но Ариес посмотрела на Беку и передумала. Незачем пугать ее еще больше. К тому же в школе они в безопасности. Пока они прячутся здесь, вряд ли кто-то придет их искать. — Я тоже так думаю, — сказала мисс Дарси. — Вам надо дождаться родителей. Дороги скоро расчистят, и можно будет добраться до дома. — Если с нашими родителями все в порядке, — отозвалась Бека. — Откуда нам знать, живы ли они? — Давайте не станем отчаиваться, — ответила мисс Дарси. — Пока нет оснований думать, что дела обстоят совсем плохо. Спорить с учительницей никто не осмелился. Она была единственным взрослым и, по идее, несла за всех ответственность. Она должна была знать, что делать в таких ситуациях. Но ее лицо было взволнованным, и она как-то странно склоняла голову набок, когда говорила. Мисс Дарси могла спрятать свои чувства от других учеников, но Ариес ей обмануть не удалось. Сомнений не было: мисс Дарси сама не верила в то, что говорила. Она все знала.