Просто смотрю в лобовое, пытаясь прикинуть, что такого может происходить в ее, блядь жизни… Ну не вжимают трусливо в себя голову люди, у которых все спокойно. Обижает ее кто-то… А кто это делает я обязательно выясню. Еще узнаю, что за хер приезжает и запугивает ее. Подозреваю, что так просто от Дашки эти уроды не отстанут и надо впрягаться. Сам не понимаю, с чего это вдруг меня парит то, как живет девчонка, чуть не отправившая меня на тот свет. Облокотившись о ручку двери, вожу тыльной стороной пальцев по губам. В моих расчетах два плюс два ни хера не четыре и это напрягает. От тяжелого анализа меня отвлекает жужжание в кармане. Настя. — Да, Козюлина. Шуршание в трубке заставляет на мгновение увести телефон в сторону. Вспоминаю, что обещал свозить ее в магазин и закрыв глаза, готовлюсь к тому, что мелочь начнет меня отчитывать. — Что готовить? – ворчит обиженно. Тяжело выдохнув кошусь на вход кафешки. Не знаю зачем. Следить не собирался, но может немного понаблюдаю. Хотя мои действия и желания попахивают маньячеством. Сталкерить детей это ненормально. И трахать, блядь тоже. С каждым днем все больше загоняюсь по этому поводу. Это жесть мать вашу! Не думал, что когда ни будь выкину подобную дичь. Девчонке шестнадцать… — Ты ужинать сегодня планируешь? – давит вопросом Настя, вновь напоминая мне, что так-то ждет моего ответа — На свой вкус, может? — Поняла. Пока. На том конце тишина. Обиделась. Ох уж эти женщины… Мы с Настей вот уже два года живем вместе в моей квартире. У родителей тусим по выходным. Папа воспринял эту новость не очень радостно, а мама отпустила Настю с легкостью. Все же понимают, что восемнадцатилетней девчонке нужно личное пространство. (А тогда Настюхе именно столько было). Дома всегда жесткий контроль, одной ей жить не разрешили, поэтому вариант переехать ко мне Насте даже не пришлось выпрашивать. Я сам ее забрал. К слову личное пространство ей нужно было не для того, что бы встречаться с мальчиками и тусить. А для того, что бы не встречаться с одним конкретным. И сейчас, отматывая воспоминания назад я вытягиваю один злополучный вечер и прикидываю. Если бы Тимоха тогда все же залез в трусы к моей сестре, что бы я сделал? Ей было шестнадцать, ему двадцать четыре… Блядь… Я бы ему яйца оторвал! Ни о какой дружбе бы даже речи не могло быть… Могу ли я оправдать свой поступок? Только тем, что не видел Дашку и не знал о ее возрасте. Но мы же прекрасно знаем, что незнание закона не освобождает от его ответственности. В моем случае это правило тоже работает. Сам виноват. Вздохнув, провожу раскрытой ладонью по лицу и откинув голову на подголовник сиденья, набираю Настю. Она обиделась. Знаю. Чувствую. Я слишком хорошо ее чувствую, что бы не словить звонкие нотки в ее голосе. Не сводя глаз с пошарпанной вывески пиццерии, отвечаю когда на том конце раздается ворчливое «ало» — Что случилось, Козюля? У Насти простых закидонов вроде «нет настроения» не бывает. Каждый срыв оправдан. И я даже знаю, как его зовут. — Ничего... у нас праздник, Кир… Янка снова беременна… По ее наигранно-веселому голосу понимаю, что она на грани. Твою ж… — Хочешь, слетаем куда-нибудь? Где бы ты хотела оказаться сейчас? Я не знаю, как вытащить Наську из этого дерьма. Она обычно надолго в нем не зависает. Вытаскивает себя сама. Но...Блядь…Мне больно вместе с ней. Я не могу их делить, они обе мои. Но вот что может сделать брат двух девчонок влюбленных в одного и того же мужчину, который к тому же твой лучший друг? Янка жена Агачева. Мать его детей и я безумно за них рад, но чем лечить свою бедную Настю я не знаю. Я, конечно же знал, что Наська влюбилась в Тима. Когда не стало Аринки, она превратилась в тень. Переживала так, что тошно на нее смотреть было. Я в уме благословил этот союз. Знал, что Тимка наглеть не станет и лишнего себе не позволит, но когда мы прилетев узнали, что наша Янка собирается замуж, да еще и забеременеть успела, первым делом не порадовался за сестру, блядь, а поймал Настюхин шокированный взгляд. В Янкин день рождения Настя впервые напилась и я тайком утащил ее в дом. Просидел у ее кровати всю ночь… Агачеву шею хотелось свернуть хотя, вот в чем его вина? Я впервые увидел, как ломается человек. Мне не забыть ни минуты увиденной на Янкиной свадьбе, на выписке Даринки и Арсюхи…Все смеялись над Настей, что она такая чувствительная и все время плачет от радости, а мне морду хотелось набить каждому, кто выплевывает эту шутку. Потому что никто даже представить не мог каково ей стоять на празднике чужого счастья, истекая кровью от убитого, собственного. В нашем доме любят шутить, что Настя слишком долго была хорошей, поэтому резко превратилась в строгую леди босс. А я видел, как ломались ее крылья, слышал их гребанный хруст и мне не прикольно от того, что я каждый день вижу, как моя сестра черствеет все больше. Я не могу их делить. Янка с Настей мои сестренки, а Агачев — лучший друг. Но в такие моменты, как этот я забиваю на Агачевых и на всех парах мчусь к своей Настюхе. Сейчас у меня впервые дилемма. Дашку я, блядь тоже бросить не могу… Не сокойно мне за нее. Через короткое шуршание слышу голос сестры.