Ничто Ничто не может быть волнительнее охоты. Ничто. Даже убийство. Я — Ничто. Лучшее, что есть в моей жизни, — момент сладостного предвкушения, когда я намечаю себе жертву. Выслеживаю ее. Выжидаю подходящего момента, чтобы наброситься. Я страстно желаю увидеть удивление на их лицах, увидеть, как тускнеют их глаза, когда я заношу нож и перерезаю им горло. Я чувствую, как жизнь покидает их тела. Это давит на меня — и одновременно придает сил. По мере того как они теряют сознание, воздух вокруг тяжелеет. Они жадно вдыхают — в последний раз. И затем все кончено — я не успеваю и глазом моргнуть. Если у них есть душа, то я тот, кто ее поглощает. Неважно, кто они такие. Главное, что я могу их использовать. Именно это притягивало нас друг к другу. Мы оба жаждали охоты. Причины у каждого из нас были разные, но они не имели значения. Мы не испытывали друг к другу особой симпатии и уж тем более доверия. В этом мы были схожи. Но мы до сих пор связаны друг с другом. Мы хотели убивать. Мы чувствовали на языке вкус смерти. Сладкий, липкий привкус мести. Мы хотели искупить свою вину за чужую гибель. Мы не слишком-то отличались друг от друга — хотя он бы очень удивился, узнав об этом. Он обвинил бы меня в том, что я влез в его душу. Извратил его мысли и превратил их в свои собственные. Но я тут ни при чем. По крайней мере, когда мы с ним охотились, я все еще был в себе. Ну, насколько это возможно. Тайны. У нас они были. У обоих. Я бы не удивился, узнав, что и секреты у нас одинаковые. Когда я был не один, я чувствовал себя сильнее. Мог глубже впустить в себя тьму. Мог ее контролировать. Но это всегда было трудно. Мне этого не хотелось. Я лгал себе, отказывался прислушиваться к голосам, когда они звали меня. Старался их заглушить. Старался быть сильным и сохранять рассудок. Но они звали. Когда они стали слишком сильны, я попытался спастись. Убежать. Убежать как можно дальше. Спрятаться. Когда они уходили и я возвращался в обычное состояние, меня снедало чувство вины. О, поверьте, все так и было. Мне постоянно казалось, будто у меня в груди бурлит раскаленная лава. Из моих слов можно сделать вывод, будто я не жалел своих жертв, но это не так. Мне было жаль всех, кому я причинил боль, всех до единого. Я помнил каждого из них. Все это ложилось на мою душу неподъемным грузом. Но забудьте об этом. У меня больше нет души. Я лишился ее. Уже давным-давно. И когда я закрывал глаза, то видел их лица, отпечатавшиеся на внутренней стороне моих век. Они смотрели на меня. Обвиняли меня. Ненавидели. Желали мне такой же смерти. Требовали вернуть то, чего я их лишил. Они подтачивали меня, грозя окончательно разрушить. Через какое-то время я перестал смотреть в зеркала. Я не хотел видеть то, что видели они. Они не прекращали меня преследовать. Даже когда я убил такого же, как я. Мейсон Они шли по городу во тьме, стараясь не выходить из тени, постоянно озираясь в поисках признаков жизни. Их план требовал осторожности. Они занимались этим вот уже несколько недель. Почти каждую ночь после того, как Ариес прощалась с Даниэлем, Мейсон выходил из укрытия и присаживался рядом с парнем, который был ему совершенно несимпатичен. Однако он приходил сюда не по личным мотивам. Нет, все было серьезнее. Загонщики их приметили. С каждым днем надо было соблюдать все большую осторожность. Никому не хотелось попасть в ловушку. Но за мостом Гранвиль, вопреки опасениям, их никто не поджидал. Отсюда было видно мост Беррард, который теперь превратился в груду обломков. Землетрясение не обошло его стороной. Соленый ветер развевал волосы Мейсона; он стоял и смотрел туда, где когда-то возвышалась махина из стали и бетона. Теперь там осталось лишь несколько покосившихся перекладин и одиноко торчащая опора. В мертвом городе ничего не осталось. На улицах царила тишина. Мейсон сразу почуял неладное. Уж слишком все было спокойно. — Где они? — спросил он. Они с Даниэлем оперлись о бетонное ограждение и смотрели на берег, в темноту. Свет не горел, и не было видно, есть ли там кто-нибудь. Слишком уж много там теней. Слишком много брошенных машин и разросшихся кустов. Достаточно укромных местечек, откуда в любую минуту могли выскочить обезумевшие психопаты. Вдалеке, над Дворцом наций, в небе виднелось свечение. Отблески падали на дома, которые раньше считались самыми роскошными в городе, — на те, которые уцелели. Некоторые дома рухнули. Частные бассейны, джакузи, спортзалы — миг, и все исчезло. Дворец наций был тем самым раем на земле, куда скликали людей белые фургоны. Это было единственное здание в центре, где работало электричество. Или там были мощные генераторы, или кто-то сообразил, как обеспечить энергией один район, оставив остальные без света. Это место рекламировали как могли. Безопасный уголок. Любому человеку, даже самому запуганному, достаточно было прийти к его воротам, и его встретили бы с распростертыми объятиями. Никому не причинили бы вреда. Мейсон ни на йоту в это не верил. Слишком уж просто. Небо прорезал луч прожектора. Он пересек залив, и ребята пригнулись, когда он приблизился. Даниэль пожал плечами: — Ну, может, тут будет пара стражников. Ты что, думаешь, они правда ждут, будто кто-то придет громить их притон? Только идиоты по доброй воле являются во Дворец. Никто в здравом уме и не подумает его атаковать. — Они знают, что мы где-то здесь. — Мы двое — не шибкая угроза, — хмыкнул Даниэль. — Да, нескольких загонщиков мы уложили. Но их еще тысячи и тысячи. Не думаю, что мы сделали им погоду. Прошлой ночью они наткнулись на убежище загонщиков на Моберли-роуд. Мейсон с Даниэлем быстро исследовали район и составили план местности, рассчитывая в ближайшее время вернуться и расправиться с монстрами. Каково же было их удивление, когда, откуда ни возьмись, появилась дюжина белых фургонов! Мейсон с Даниэлем поняли, что их заметили, и едва унесли ноги. Накануне они убили четверых загонщиков. Это не помогло вернуть людей, с которыми те расправились, но, возможно, спасло нескольких потенциальных жертв. Даниэль стал сообщником Мейсона. По этой причине Мейсон соглашался его терпеть. Что-то случилось несколько недель назад, когда Даниэль впервые протянул ему нож и они остались прикрывать тылы, пока Ариес и все остальные убегали в безопасное место. Мейсон почувствовал, что контролирует происходящее, — впервые с тех пор, как он получил жуткую весть о том, что мама попала в больницу, после чего весь мир развалился на куски. Перед тем как все охватила тьма. Загонщики не убили маму лично, но они все равно были в ответе за ее смерть. И Мейсон заставил их за это расплатиться. Но сегодня ночью у них был другой план. Более удачный и продуманный. Предложил его Даниэль. Луч фонаря скользнул мимо, не задев их. Мейсон был готов услышать выстрелы. Почувствовать, как в тело врезаются пули, когда он пытается убежать. Он думал об этом всякий раз, когда оказывался на виду. На мосту Гранвиль было негде спрятаться. Если бы их сейчас атаковали загонщики, пришлось бы прыгать в реку. Конечно, Мейсон знал, что не прыгнул бы. Он ввязался бы в драку — даже если бы у него не было шансов на победу. По крайней мере, он постарался бы забрать с собой на тот свет как можно больше монстров. Да, Синичку бы это не вернуло. Но мысль об этом все равно его тешила. Однако ничего не случилось. Они без приключений добрались до конца моста и стали пробираться через район Ялтаун. Это было непросто. Большую часть улиц уничтожило землетрясение, и обломки разрушенных домов преграждали дорогу. Здесь невыносимо воняло мусором. В районе было полно ресторанов, и казалось, будто каждый из них доверху набит протухшей пищей. На глаза то и дело попадались крысы. Они шныряли туда-сюда, торопясь по своим крысиным делам. — Даже кошки этих тварей не трогают, — заметил Мейсон, когда им перебежала дорогу особенно огромная белая крыса, сжимая что-то в зубах. Она сверкнула на них двумя розовыми глазками-бусинками и шмыгнула в кучу мусора. — Кошки — умные создания, — отозвался Даниэль. — Они едят мышей и птиц. Большинство кошек, наверное, уже одичало. По крайней мере, те, кому удалось выбраться из домов. Сейчас для кошек должно быть раздолье. Никаких людей. Куча грызунов. И тараканов. Я как-то жил на Бродвее в квартирке, где было полно этих тварей. Приходилось по утрам стряхивать их с одежды. Ты в курсе, что тараканов можно заморозить, потом разморозить и они останутся живыми? Мейсон никогда не видел тараканов, но все равно кивнул. — Ну слушай, — сказал Даниэль, пнув ногой кучу кирпичей, которая некогда была модным бутиком. — Так мы никуда не доберемся. Надо вернуться на бульвар. Там, конечно, более открытое место, и там может быть выставлена стража, но выбора у нас нет. Идти по Тихоокеанскому бульвару было проще. На нем уцелело много зданий. Небоскребы молча высились вдоль дороги, заслоняя лунный свет. Большинство окон разбилось при землетрясении, но на земле не валялось никаких осколков. Загонщики, видимо, уже начали здесь прибираться. Расчищали дорогу для бедных неудачников, спешащих в ловушку. Даниэль с Мейсоном тоже пошли этим путем. На открытой местности видимость была лучше, и вскоре они заметили загонщиков, совершающих обход. Ребята спрятались за машинами и стали наблюдать. — Несколько стражников, говоришь? — спросил Мейсон. Даниэль ухмыльнулся: — Ну, я вижу только двоих. — Ты забыл упомянуть про оружие. Даниэль пожал плечами: — Хватит фокусироваться на плохом, турист. Лишние морщины себе наживешь. Так или иначе, что у них там? Слишком темно, ни черта не видно. Пулеметы?