Эти «современные юноши» принесли с собой технокульт, благодаря которому Япония как-то ухитрилась проглотить все достижения индустриальной революции разом. Последовали мучительные колики, которые, вероятно, совершенно сбили страну с толку. Японцы получили все разом: часы, паровозы, электрический телеграф, западную медицину… Собрали все это у себя и вдавили педаль на полную. Они сошли с ума, галлюцинировали, бессвязно бормотали, бегали кругами, погибли и переродились. После перерождения они стали первым азиатским государством с развитой промышленностью. Через несколько десятков лет это вылилось в экспансию с имперскими амбициями, и в итоге два больших города обратились в пыль, потому что технологии их врага оказались словно из другой галактики. Вскоре враг объявился лично. Покорившие Японию американцы с улыбкой взялись за амбициознейшую программу культурной модернизации страны. Затеяв полную перестройку национального сознания сверху донизу, они нечаянно подтолкнули японцев на несколько делений вперед по оси времени, а потом забросили свой грандиозный проект, переключившись на борьбу с коммунизмом. Этот страшный тройной удар (катастрофическая индустриализация, война и американская оккупация) и создал сегодняшнюю Японию, которая одновременно смущает и завораживает. Мир-зеркало, населенный инопланетянами, с которыми, однако, можно вести дела. Будущее. Впрочем, случись такое в другой азиатской стране, результат был бы иным. Японская культура несет в себе какой-то поразительный «код», схожий, как мне кажется, с английским. Именно поэтому японцы часто обожают все английское, а англичане – японское. Свидетельством тому и священный трепет японцев перед клетчатыми пледами, и бесчисленные бутики «Пол Смит», и много что еще. Ткань истории обоих народов словно сплетена из повторяющихся знаков и символов, а в Токио слышится то же эхо, о котором говорил Питер Акройд применительно к Лондону. Мне всегда казалось, что наблюдать за Токио лучше всего из Лондона – возможно, потому, что британцы поразительным образом умеют ценить японские вещи. Определенная «ориентальная», псевдовосточная традиция появилась здесь уже давно – а в хорошем переводе всегда есть нечто, чего недостает оригиналу. Лондон всегда останется Лондоном со всеми положенными ему атрибутами – однако он вдобавок способен отражать Японию, преломляя и упиваясь ею так, как не дано моему Ванкуверу. Мы в Ванкувере вежливо обслуживаем японцев обоих типов: автобусных туристов с их непременными видеокамерами и милых, но исключительно молчаливых бездельников. Японцы второго типа едут к нам просто так, ради самого процесса. Каждый день они слоняются по городу парами и поодиночке – наверное, мы с вами на отдыхе в Пуэрто-Вальярте выглядим в глазах местных жителей примерно так же. «О, снова они. Интересно, о чем они думают?» Однако мы их не отражаем. У нас нет такого же роботизированного суши-бара, как у вас в «Харви Николз». Абсолютно японская штука, причем в Токио или Осаке она смотрелась бы куда хуже. У нас нет магазинов «Мудзи» вперемешку со «Старбаксами» – и очень жаль, ведь у меня как раз закончилась их чудесная зубная паста. «Мудзи» вообще отличная иллюстрация к моей мысли – это образ прекрасной Японии, которой на самом деле не существует. Это Япония духа, где даже щипчики для ногтей и пластмассовые плечики обладают чистотой дзен. Они функциональны, минималистичны и недороги. Хотел бы я попасть в Японию «Мудзи». Там я обрел бы светлую и спокойную безмятежность среди натуральных тканей и немелованного картона. Мои умывальные принадлежности (а с ними и я сам) перестали бы притворяться чем-то еще. Впрочем, если «страна «Мудзи»» и существует, то точно не в Японии. Вполне возможно, что она здесь, в Лондоне. Поскольку мы, в Ванкувере, их не отражаем, они и не торгуют с нами так, как с вами. Лондонские магазины дорогих часов – единственное место на планете, если не считать самой Японии, где можно купить почти что последние модели «Касио» и «Сейко», которые не делаются на экспорт. Просто японские производители знают: в Лондоне их чувствуют. Они знают, что вы их понимаете. Знают, что вы – их покупатели. Мне нравится следить за японцами на Портобелло. Некоторые ходят туда просто поглазеть, другие же с совершенно конкретной, навязчивой целью. Они ищут часы военнослужащих британской армии, викторианские штопоры, модели «Динки-Тойз», бакелитовые кольца для салфеток… При появлении плотной стайки японцев без единой видеокамеры, целенаправленно пробирающихся за переводчиком, глаза продавцов до сих пор радостно вспыхивают. И хотя изобильные годы «экономического пузыря» давно позади, японец обязательно раскошелится, наткнувшись на предмет своей страсти, и это вовсе не импульсивная покупка. Это сработала ловушка, тщательно расставленная много лет назад. Охваченный навязчивой страстью «отаку», коллекционер-ценитель цифрового века, который охотится уже даже не за вещами, а за информацией, – вот фигура, возникающая на пересечении британской и японской культур. В глазах торговцев с Портобелло и японских коллекционеров я вижу его – тихое, убийственное безумие. Безграничное безумие трейнспоттеров. Понять отаку – заначит понять культуру всемирной паутины. Есть в ней что-то поразительно постнациональное, внегеографическое. В мире постмодерна каждый из нас – составитель коллекции, хотим мы того или нет. Японцы очень ценят так называемые «незаметные бренды» – и это тоже роднит их с британцами. Они так же увлекаются мелочами, систематизацией, поисками отличий. И те и другие искусно переосмысливают чужое, поглощая его и делая своим. Так почему же Япония? Потому что японцы живут в будущем, но не в моем и не в вашем – и это будущее отчего-то кажется то интересным, то смешным, то по-настоящему страшным. Потому что после занятий спортом они пьют воду, которая называется «Твоя вода». Потому что они делают точные копии летных курток МА-1 не хуже, чем в музее, – и в очередь за ними надо записываться за несколько лет. Потому что они могут на полном серьезе заявить вам: «Мне нравится ваш образ жизни», – искренне веря, что эти слова что-то значат. Потому что они – японцы, вы – британцы, а я – американец (сейчас уже, наверное, канадец). Мне нравится и ваш, и их образ жизни. Любите друг друга. Эта статья – единственная моя сколько-нибудь удачная попытка объяснить, чем меня притягивает Япония. Вообще-то я не считаю, что должен объяснять. Все равно как если бы меня спросили: «Чем вас так притягивает Лондон?» Глупый вопрос. Действительно ли японские девушки первыми перешли на эсэмэски? По крайней мере, у них у первых я увидел эту привычку. Факс-аппарат я впервые увидел в Токио. У Кацухиро Отомо, когда он работал над «Акира», их в доме было несколько. Джои Ито и его токийские друзья были первыми, кто на моих глазах организовал безумную приятельскую встречу с помощью только-только появившихся мобильников. Модно одетый человек на Флорал-стрит перед магазином Пола Смита[18] был первым обладателем беспроводной гарнитуры, которого я принял за говорливого сумасшедшего. Это – распределенное будущее. Моя одержимость Wired Январь 1999 Я считал, что не подвержен влиянию Сети. А потом я попал на eBay. В семидесятые я был молод и понемногу превращался из хиппи в обычного бездельника. Немалую часть каких-никаких средств к существованию я добывал благодаря бесчисленным нестыковкам в механизме спроса и предложения, которые теперь большей частью устранены. На профессиональном языке людей вроде меня называют «скупщиками» – эти ушлые завсегдатаи магазинчиков «Армии Спасения» отыскивают объекты потаенной человеческой страсти, которые интересуют торговцев антиквариатом, а те уже продают их коллекционерам. До сих пор я иногда по старой привычке пробегаю профессионально-бесстрастным взглядом по товарам в лавке старьевщика, но покупаю там что-нибудь крайне редко. Здесь уже не отыщешь пресловутых сокровищ за бесценок. Рынок устоялся. Теперь каждый житель планеты – скупщик. Причин тому несколько. Во-первых, последствия беби-бума и культ тоски по прошлому. Сегодня пятидесятилетних людей попросту больше, чем приличных безделушек того же возраста. В отличие от деревянных и чугунных поделок былых лет наши детские игрушки – это штампованные однодневки из хрупкой пластмассы, едва ли способные пережить внезапные удары времени. Почти весь материальный мир нашего детства пошел в переработку или спрессован в однородную массу на давно забытых свалках. Предметов почти не осталось, а таких, чтобы «как новые», – вообще единицы. Вторая, более странная, причина – это все большая демократизация мира ценителей. Путь в знатоки теперь открыт всем слоям общества. Кто-то собирает репродукции Уорхола, а кто-то плюшевых мишек – дело вкуса. Сегодня все собирают всё. Мне иногда кажется, что это отчаянная попытка инстинктивно реструктурировать постиндустриальный мир; какая-то рефлекторная реакция млекопитающих на всемирный потребительский потоп. Однако главный толчок к расчистке всепланетного чулана, после которого иссякли «случайные» источники любых редкостей, дало развитие информационных технологий. Теперь мы систематизируем абсолютно всё: от генома человека до хронографов «Ягер», а наши поисковые машины работают все лучше. – Уж ты-то не подхватишь вирус eBay, – заметил как-то Патрик, мой друг-издатель. Мы сидели в холле одного очень унылого отеля в каком-то технопарке в Новой Англии, и я как раз переживал мучительную «ломку». На сайте eBay, который рекламируется как «ваша личная торговая площадка», ежедневно проводится восемьсот с лишним тысяч онлайн-аукционов по тысяче восьмидесяти шести категориям товаров. Его страницы просматривают примерно сто сорок миллионов раз в неделю, причем за предшествующие месяцы свою лепту в это число внес и я. Так вот, накручивая пару дней назад счетчик посещений eBay до очередной внушительной цифры, я влип в неприятности. В Уругвае. Дело было так: я сидел за компьютером у себя в Ванкувере с первой чашкой кофе и готовился с самого утра погрузиться в работу. И вот сижу я, полусонный, на eBay, разглядываю большущие водолазные часы «Зенит». А я, к вашему сведению, типичный эктоморф. У меня запястья – как тростинки. Зачем мне часы, у которых циферблат шириной с мою руку? Впрочем, малое знание – опасная вещь; а я, как завсегдатай раздела «Часы – Наручные часы», знал, что у этого «Зенита» тот же часовой механизм, что в дорогущих «Ролекс Дайтона». Получается, часы не просто отличные, а еще и наверняка недооцененные – на прошлой неделе такие же (но в чуть лучшем состоянии) ушли на том же eBay за две тысячи. – Так у тебя что, есть Интернет? – удивился Патрик. – Получается, ты поборол свою легендарную неприязнь к Сети только затем, чтобы пристраститься к eBay? Ага. Вроде того. Хотя не совсем. Просто eBay – единственный сайт, на который мне захотелось вернуться. Мне он показался единственным «реальным» местом в виртуальном мире. Мы поднялись в номер к Патрику, вышли в Сеть с его ноутбука, и выяснилось, что больше моих пятисот долларов за проклятый «Зенит» до сих пор не дали. Так уж получилось, что я заигрался. Тогда, в кабинете, я еще толком не проснулся и пару раз повысил свою скромную ставку, полагая, что «резервированная цена», ниже которой продавец не согласен опуститься, достаточно высока. Но нет, всего пять сотен долларов вывели меня в лидеры торгов. Такое случалось и раньше, но впоследствии кто-нибудь всегда предлагал больше, так что в этот раз я не волновался. Просто мне совершенно не хотелось покупать эти большущие часы, тем более в Уругвае. И вот я все еще на первом месте и не успеваю вернуться в Ванкувер до конца торгов. Я подумал, что часы придется продать. Однако, вернувшись домой, я со смешанными чувствами обнаружил, что меня обошел «снайпер». За несколько секунд до окончания аукциона некто (скорее всего, специальная программа-робот) заполучил «Зенит», повысив мою цену на минимальную сумму. И как меня угораздило в это ввязаться? Много лет я жил себе, счастливо избегая всяких модемов. Адрес электронной почты? Простите, нету. А потом у меня завелся сайт. Его очень ловко навязал мне Кристофер Халкроу, который взял и создал мою «официальную» домашнюю страничку. Мне приходилось стучаться к детям и просить их пустить меня посмотреть на эту страничку. Детям это быстро надоело. Тогда Крис, у которого нюх на выгодные сделки, удачно купил «Макинтош» у парня, который собрался уезжать из города. Я отдал ему деньги, и эта «Performa 520 °CD» досталась мне. Так у меня появился компьютер с видеовходом, и я ходил с этого компьютера на свой сайт. Раз есть видеовход, пришлось протянуть кабель, потом я обзавелся кабельным модемом – ведь он быстрее, а дырку в стене я уже раньше просверлил. В общем, не успел я глазом моргнуть, как у меня сама собой завелась электронная почта. Потратив пятнадцать минут, я перешел на нее и перестал слать людям факсы. Вскоре у Криса нашлись другие интересы, и сайта я лишился, зато остальной Интернет еще предстояло исследовать. Впрочем, он очень быстро мне наскучил. Сначала было весело, но быстро выяснилось, что меня там ничто особо не интересует. Я ходил на всякие сайты, но почти никогда не возвращался. А потом я попал на eBay, и мне захотелось туда вернуться. Ведь eBay, говоря по-простому, это целая куча всяких разных вещей. Разглядываешь что-нибудь; размышляешь, нужно ли тебе это, – потом решаешь, что нужно, и делаешь ставку. Механические часы – совершенно ненужная штука. «Свотч» или «Касио» куда практичнее, а дорогие модели швейцарских фирм сегодня стоят как автомобиль. Однако у механических часов есть свойство, которое мой друг Джон Клют назвал «эффектом тамагочи». Их бесполезность – особого рода. Они требуют заботы – и этим радуют своего хозяина. К тому же винтажные механические часы – любопытнейшие ископаемые доцифровой эпохи. Это всегда крохотный мир, миниатюрный механизм, состоящий из множества движущихся деталек. Да-да, они движутся, а значит, часы в каком-то смысле живые. У них бьется сердце. Они, точь-в-точь как тамагочи, реагируют на «любовь», которая обычно выражается в оплате дорогостоящих услуг часовщика. Даже если часы в очень плохом состоянии, их можно старательно восстанавливать – как паровые трактора или ретромотоциклы «Винсент». Разумеется, большинство стоящих часов во всепланетном чулане уже кому-нибудь принадлежат. Однако лучшие из бесхозных (не считая жутко дорогих лотов аукциона «Сотби») можно купить всего за пару тысяч, а то и дешевле. На момент написания этой статьи лучший винтажный «Ролекс», автомат в стальном корпусе «бабл-бек», стоит на сайте одного нью-йоркского дилера три тысячи восемьсот долларов – в несколько раз дешевле, чем многие новые модели той же фирмы. А уж насколько они круче и интересней всех этих кварцевых чудовищ с золотом и бриллиантами! В начале пятидесятых мой отец купил в дьюти-фри на Бермудах «Ролекс Ойстер» в стальном корпусе с металлическим браслетом. Вскоре после его смерти мать положила их в банковский сейф, а я выклянчил у нее эти часы лет в восемнадцать. В Тусоне мне заменили белый циферблат на черный – чтобы было похоже на часы Джеймса Бонда из романов Флеминга. Я обожал свой «Ролекс», но через несколько лет одним унылым вечером продал его за бесценок своему однокашнику, чтобы снять номер в отеле и насладиться последней ночью со своей университетской подружкой. Глупый и деструктивный жест, о котором я ничуть не жалею. Мне нужен был номер. Это не мешало мне тосковать по своим «Ролекс Ойстер Пресижн», и у меня в голове давно крутилась мысль, что надо бы купить что-нибудь похожее. Впрочем, до дела не дошло, и я замечательно обходился кварцем. Последние такие часы – по типу военных, французского производства – я купил долларов за сто в аэропорту Канн, по пути с кинофестиваля. Им не хватает одного – того самого «эффекта тамагочи». В прошлом году меня вдруг впечатлила реклама «Орис Биг Краун Коммандер», которую печатали в британских мужских журналах. Я решил, что часы отлично выглядят, они швейцарские, механические да еще и не слишком дорогие. Вдохновленный тем, что у меня только-только появился Интернет, я полез в поиск и выяснил, что у «Орис» нет дистрибьютора в Канаде. Часы от этого только выиграли в моих глазах, и я – опять же через Интернет – нашел в Сиэтле магазин, где они продавались. Один язвительный приятель окрестил мою покупку «Коммандо с большим членом», поскольку головка подзавода у этой серии специально делается побольше, чтобы пилоты военно-воздушных сил ее величества могли крутить ее не снимая перчаток. Я был вполне доволен и даже не подозревал, что в поисках этих часов я подхватил вирус eBay. Мое влечение становилось болезненным. Каждое утро я спускался в кабинет и сразу шел на любимый сайт. Новые вещи выставляются на eBay ежедневно, так что там всегда найдется что-то новенькое. Моей первой покупкой стали «Кротон Аквамедико» – редкие (кто-то скажет – неудачные) швейцарские часы конца сороковых или начала пятидесятых с ручным заводом, черным циферблатом и «медицинской шкалой». (Разбираться с терминологией мне особенно нравилось. «Медицинской шкалой» называли кольцо с секундными делениями по внешнему краю циферблата – с его помощью было удобно измерять пульс.) Продавец, очевидно, не слишком разбирался в предмете: описание было поверхностное и выдавало неспециалиста, о состоянии часов упоминалось вскользь. Я связался с ним по электронной почте и узнал, что часы, по мнению продавца, «носили не слишком часто». Это меня приободрило. По картинке с низким разрешением было трудно что-то разобрать, но цифры мне очень понравились. А еще ужасно нравилось название «Аквамедико» – мне почему-то сразу вспоминались последние страницы журналов «Филд энд стрим» и «Тру»[19] года этак пятьдесят шестого. С болезненной осторожностью я поставил немного и принялся ждать, не привлечет ли «Аквамедико» других охотников. Этого не случилось. Между тем я выяснил, что «Кротон» – уважаемый швейцарский производитель, чьи позиции в Америке были особенно сильны в сороковые и пятидесятые годы. Во время войны у них даже была целая рекламная полоса в «Форчун». Я решил действовать. Взять и купить их. Извлечь уникальный физический объект из киберпространства. Вернее, из Пенсильвании. В общем, меня обуревала жажда сделать так, чтобы расплывчатое изображение с монитора материализовалась у меня на столе. К тому же я подозревал, что покупаю последний экземпляр этой модели. И действительно, с тех пор «Аквамедико» продавали на eBay всего раз, да и то позолоченные, с белым циферблатом – мне они не понравились. Я тщательно продумал стратегию ставок (при том, что никакого опыта у меня к тому времени не было) и вечером, когда торги должны были завершиться, сделал ставку гораздо ниже установленного мною же лимита в двести долларов.