Озеро Комо простирается на сто сорок пять километров и окружено фьордами, поэтому перемещаться из одного пункта в другой не слишком удобно. Охотница ехала на стареньком зеленом «рено-клио» по восточной стороне. Машине было уже пятнадцать лет, ей не помешал бы серьезный техосмотр у механика, а заодно и мойка. Охотница принялась шарить среди листовок на пассажирском сиденье в поисках сигарет. Листовки она печатала на домашнем принтере и расклеивала то у входа в супермаркет, то в приемных частных врачей. Дом без окон и дверей с надписью «Ты и есть выход!», а заодно номер телефона и ссылки на инстаграм и фейсбук. Охотница разнервничалась, ей жутко хотелось закурить. Она ехала туда, куда сказала ей женщина в сообщении, но не знала, что ее ждет. Темные воды озера исторгли чью-то руку. Руку. Даже не верилось. Охотница терпеть не могла озеро. Она никогда не понимала, почему люди переезжали в эти места. Они приезжали из самых удаленных уголков света, чтобы купить домик в Белладжо. Или Варенне, где когда-то была простая рыбацкая деревушка. Теперь же городок превратился в обиталище хипстеров. В этих местах всегда любили селиться богачи и актеры, их притягивали роскошные пейзажи и история места. Но долго тут никто не выдерживал. Рано или поздно все бросали шикарные виллы и пристани, которые так и стояли с закрытыми наглухо жалюзи и ждали возвращения хозяев. А вот местным уроженцам никак не удавалось оторваться от озера. Охотница не единожды хотела перебраться куда-то подальше и даже снимала квартиру в отдаленном городе, но вскоре озеро позвало ее, она услышала его голос из слива раковины в ванной. Оттуда шел пронизывающий резкий запах, раздавалось таинственное бурление, призыв снова соединиться со стихией предков. Когда она попыталась объяснить проблему сантехнику, тот посмотрел на нее как на сумасшедшую. Он не знал, что бывает с теми, в кого озеро проникает с самого детства, до самых костей. Ты впитываешь его с молоком матери. Ты становишься его частью. Ты принадлежишь ему. Вот почему Охотнице пришлось вернуться. Последние годы она посвятила себя поискам женщин, нуждающихся в помощи, и старалась эту помощь оказать, пока не стало слишком поздно. Потому что было очевидно, что думать о них некому. Охотница предлагала им спасение от нездоровых отношений, тягостных связей, бегство от гибельных браков. Иногда получалось, иногда нет. Она не проявляла снисхождения к жертвам. Несмотря на то что она глубоко презирала мужчин, утверждавших, будто женщина «сама до этого довела», Охотница была уверена, что многие жертвы приложили усилия к тому, чтобы жить так, а не иначе. Как та самая девушка из дискаунта, которая обратилась за помощью, но отступила. Потому что стало ясно, что нужно не просто отказаться от денег и образа жизни, который предлагал ей блондинчик на «порше», а начать жизнь с нуля, без гарантий, что все сложится. Охотница повторяла себе, что побои не делают женщин слабыми, им просто становится лень что-то менять. Часто страх неизвестности был гораздо сильнее, чем боязнь побоев. Многие девушки напрасно надеялись, что их сожитель изменится, не думая, что этого может не случиться. Вот почему, когда информатор звонила, чтобы сообщить об очередном случае, Охотница сразу же думала о том, что еще одна женщина не смогла найти в себе тот самый выход или оказалась не способна представить свою смерть. Около четырех часов она добралась до Нессо, деревушки из нескольких домов, облепивших горный склон. Посредине селения проходила глубокая расселина: два рукава горной реки создавали ущелье, за которым они соединялись в водопад, падавший в озеро с высоты двухсот метров. Охотница припарковала «рено» недалеко от смотровой площадки, после чего прошла триста сорок ступенек, ведущих к старому, построенному еще в древнеримские времена мосту Чивера. Вокруг не было ни души. Шагая под портиками, она слышала звонкий плеск водопада. Затем с нижнего пирса до нее донеслись голоса. Когда в этих краях происходило убийство, в дело включались одни и те же лица. Рядом с лодкой карабинеров стоял пожилой журналист местной газеты. Как обычно, от него несло дрянными сигарами и по́том. — Мне здесь ловить нечего, — возмущался он глухим старческим голосом. — Да уж, не думаю, что я буду плохо спать, — отозвался судмедэксперт по имени Сильви, сухой мужчина лет шестидесяти. Его цинично прозвали «целителем мертвецов», потому что обычно он подключался, когда исцелять было уже некого. — Нужно представить в газету не меньше пяти тысяч знаков, чтоб заработать сорок пять евро, а тут с трудом на простую заметку наберется, — возмущался журналист. — Это не моя проблема, — парировал патологоанатом, помогая ныряльщикам снять со спины баллоны с кислородом. Юный лейтенант вдруг посмотрел куда-то за спину журналиста и заметил Охотницу. — А у нее откуда наводка? — с подозрением спросил он. Незваная гостья приветственно помахала рукой и уверенным шагом направилась к ним. — Наша феминистка-правозащитница явилась, — хмыкнул журналист. — А я-то думал, кого здесь не хватало. Вечернее солнце скрылось за горой, и над ними нависла гигантская тень. Холодало, но температура была ни при чем. Холодок пробирал, когда случалось преступление, даже если дело было жарким летом. — Ну, что поймали? — сразу перешла к делу Охотница, не обращая внимания на ироничные комментарии. — Для тебя ничего, можешь убираться, — сразу отрезал врач. — Кажется, я что-то слышала о руке. Дойдя до мола, она указала на стальной ящичек, в каком обычно хранили найденные останки. — О женской руке, между прочим. Сильви закатил глаза. — У меня пока нет результатов анализов, но я предполагаю, что жертва была женского пола, — раздраженно, менторским тоном ответил он. — А остальные части тела? Патологоанатом пожал плечами: — Да шут его знает. Остальные молчали. Охотница удивилась, насколько все безразличны к находке. — Вы сделаете заявление? — На тему? — с удивлением спросил лейтенант. — Предупредить, что в районе орудует маньяк-расчленитель. Все рассмеялись. В самом деле, Охотница и сама поняла, что с выводами перегнула палку. Но лишь потому, что терпеть не могла, когда ее игнорировали. — На самом деле мы уже знаем, кто это был, — вмешался журналист. Охотница посмотрела на него, пытаясь понять, есть ли в этой шутке доля правды. — И кто же? — Озеро, — ответил целитель мертвецов, после чего обратился к журналисту: — Объясни даме, почему здесь нет ничего интересного. — Каждые два года в озере находят то руку, то ногу, — подтвердил тот. — Один раз даже голову находили. — Быть не может, — удивилась Охотница. Патологоанатом рассмеялся. — Расскажи-ка ей о немецком туристе, — подбодрил он журналиста. — Ну да… Точно. Озеро выдавало его по частям: сначала ухо, потом руку, наконец, остальное тело. — Мы его складывали, как пазл, несколько дней, но к вдове он вернулся почти целенький, — заверил Сильви, и оба снова засмеялись. Они чувствовали себя вправе подшучивать, найденная рука была для них всего лишь неодушевленным предметом. У нее не было ни лица, ни имени, поэтому и сочувствия они не испытывали. Примерно так думала Охотница. — Многие приходят сюда свести счеты с жизнью — это их трупы, — серьезно подытожил лейтенант, завершая дискуссию. — Кидаются с высоты, бьются о скалы, а потом останки находят в озере, подводные течения бросают их о камни или несколько дней таскают по дну. — Откуда вы знаете, что эта женщина покончила с собой? — Мы не знаем, — буркнул полицейский, — но это самый вероятный вариант. — То есть остальные части вы искать не намерены? Полицейский повернулся к спокойной на вид голубой глади. — Мы искали, но тут впадина не меньше четырехсот метров… Погружаться на такую глубину слишком сложно, темно, плохое дно. Ступишь на такое, песок тут же поднимается, видимость никакая, потеряться ничего не стоит. Охотница покорно вздохнула, а затем снова посмотрела на контейнер. — Можно взглянуть? Журналист с отвращением покачал головой: — Я, пожалуй, поеду. Лейтенант взглянул на патологоанатома и кивнул. Сильви положил стальной контейнер на деревянный настил мола, щелкнул боковыми замками и приподнял крышку. Охотница шагнула вперед. Предстоящее зрелище ее пугало, но незнакомка заслуживала, чтобы хоть кто-то взглянул на ее останки новым взглядом — тот, кто помнит, что эта рука была частью человеческого существа. — Европейка, возраст от шестидесяти до шестидесяти пяти, степень сохранности тканей говорит о том, что тело пробыло в воде два-три дня, — прокомментировал судмедэксперт на своем жаргоне. — Конечность отняли на уровне правого плеча, однако характер раны указывает на то, что режущие инструменты не использовались. «Грубо говоря, никто ее не расчленял», — подумала Охотница. Иначе бы нервы, вены и артерии, а также кожа вокруг имели ровный срез, а не рваный край. Хотя все это не исключает убийства. — Причина смерти не установлена. Последняя фраза была стандартным выражением, которое использовалось в заключении судмедэксперта, когда у врача не было объяснения, почему наступила смерть, особенно в случае сильных повреждений. Эту фразу часто писали в полицейских рапортах, когда виновного установить не удалось. Она была связана также с теми случаями, когда состояние останков было таково, что установить личность погибшего не представлялось возможным. Вот почему, не зная имени умершей, Охотница всматривалась в оторванную руку, надеясь обнаружить хоть что-то, что могло бы указать на личность той, кому она принадлежала. Малейший признак, говорящий о том, что у этой женщины были свои привычки, дом, жизнь. Но единственным намеком на прошлое этой бледной и безжизненной конечности, измученной долгим пребыванием в воде, были ногти, накрашенные ярко-красным лаком.