— Может. Но почему-то я верю. Елена всплеснула руками. Встала, пнула подушку. Сказала: — Ну почему всё так, а? Мы этой весной мечтали об одном — узнать, существуют ли Прежние, навалять их хотя бы немного. Всё было так просто! А теперь… — А теперь ещё проще, — ответил деда Боря. — Мы ни на что повлиять не можем. Только вот этот мальчик может, но мы не знаем, за него надо болеть или за Милану. Мы смотрели друг на друга. Я развёл руками. Я и взаправду не знал, за кого им болеть. — Пойдём, Борис, — сказала Елена. — Пусть молодёжь думает и решает. — Думаешь, они решат правильно? — деда Боря с кряхтением поднялся, я придержал его за сухую тонкую руку. — В молодости решаешь проще… — Но не факт, что верно… — Не факт. Они пошли к лестнице, даже не прощаясь со мной. Я подумал, что понимаю, почему так. Они не знали, желать ли мне удачи. Я снова остался один, если не считать Гнездо. Я вновь его чувствовал — тёплое, ласковое касание. Меня жалели и от этого хотелось плакать. [1] Пятигуз — ненадежный человек. Буквально — «пятижоп», человек, пытающийся быть и нашим, и вашим. [2] Негораздок — недалёкий человек. Часть 3. Глава шестая Глава шестая — Хочу, чтобы всё было как прежде, — вздохнула Дарина. — Я тоже, — ответил я. — Но я не хочу, чтобы Милана погибла. — И я не хочу. Мы стояли, обнявшись, и тихо, одними губами, шептали то, что и так знали оба. — Я не пойду сейчас с тобой. Я останусь в Гнезде. — Понимаю. — В старых книжках девушки в такой ситуации молятся, — сказала Дарина и впервые едва заметно улыбнулась. — Но я не знаю, кому. — Тоже не знаю, — согласился я. Слишком уж много богов я повидал за эти месяцы. И никому из них молиться не хотелось. — Просто пойду к себе и буду ждать, — решила Дарина. — Не обидишься? Я покачал головой. Наверное, вопрос читался на моём лице, она ответила: — Нет, не тебя. И не Милану. Я буду ждать, что всё как-то наладится. Что случится чудо, вы сможете поладить или разойтись миром. Я знал, что это невозможно, но кивнул. — А я пойду домой, — сказала Наська с вызовом. — Во-первых, я позвонила и уже получила от бабушки нагоняй. Во-вторых, знаю, что всё будет хорошо. Она, конечно, стояла чуть в стороне. Проявляла деликатность, можно сказать. Но не настолько далеко, чтобы нас не слышать. Я украдкой показал ей кулак. Наська презрительно фыркнула. Пожалуй, только она проявляла какой-то оптимизм. — Идите, — сказала Дарина. — А я пойду к куколкам. У нас ещё остались четыре куколки, за ними почему-то не пришли. Я буду им рассказывать про то, как устроена Вселенная. — Что там сложного-то, — пробормотал я. — Очень много пустоты, немножко разума, а кое-где носятся сумасшедшие Высшие со своими закидонами… Дарина кивнула и отступила на шаг. — Идите. — Всё, пошли. — Наська взяла меня за руку. — А то будете стоять, облизывать друг друга и проливать горькие слёзы. Дарина повернулась и ушла первой. Я тоже двинулся к выходу, Наська тащила меня с такой энергией, словно к ней вернулись силы Изменённой. — Заранее договорились? — спросил я, когда мы вышли из Гнезда. — Чего? — возмутилась Наська. — О том, что ты меня уведёшь. Мелкая глянула искоса и явно обиделась. — Мысли читаешь? — Я не умею читать мысли. Я могу понять характер… в общем, это другое. Нет, ничего не читаю. Понял, и всё. — Договорились, — призналась Наська. — Дарина сказала, что минутку с тобой поговорит, а потом я тебя должна увести. И так дольше ждала… Минут пять мы шли молча. Вечерело, включились фонари. На Тверском бульваре, возле детской площадки, стояла тележка с мороженым. Нечестный приём, как по мне! Впрочем, детей на площадке почти и не было, лазила по сетчатым стойкам пара малышей, а в основном скамейки занимали пенсионеры: поодиночке и парочками. Они и были основными потребителями сладкого. — Это нечестно, — решила Наська, глядя на пенсов. — Купи мне мороженого. Самого красивого! Себе тоже можешь… Я заплатил за круглую разноцветную шайбу, зажатую между хрустящими вафлями, а себе взял обычный стаканчик с пломбиром. Мы сели на скамейку. — Рассказывай, — вгрызаясь в мороженое, сказала Наська. — Что твой Высший говорит? — Ничего. Я вроде как должен сам понять его смысл. — Что тут сложного? — Наська глянула на меня с возмущением. — Ты что, не понимаешь? Я пожал плечами. — Ты защитник. — Уже нет, это после второго Призыва… — Балда. Ты им был даже до первого! С самого начала. Когда пошёл в Гнездо с Даринкой. Когда с гвардейцами дрался. Когда от наших защищал. — Да какой я защитник! — Такой. Это твой смысл, понимаешь? — Наська, ты понимаешь вообще, сколько я народа положил? — спросил я жёстко. Нельзя, конечно, так с десятилетней девчонкой, пусть она и прожила большую часть своей жизни в Изменении… Но какая-то злая обида внезапно проснулась во мне. — Я защитник? Убивал Изменённых, гвардейцев, тэни, лавли, людей… всех, кто на пути стоял. Я их даже жрал, понимаешь? Ням-ням! Рвал на части! Хороший у тебя братец? Наська сжала губы, мне показалось, что она сейчас заплачет. Но она замотала головой и ответила с той же жёсткостью, что и я. — А кто говорит, что защитник — добренький? Ты их всех что, просто так убивал, для развлечения? Нет! Чтобы других защитить и спасти. Ты убивал плохих. А защищаешь ты… хороших. — Все так говорят, — пробормотал я.