А я в облике Миланы, стройной обнажённой девушки. Иллюзии нашего разума или изменившаяся реальность? Не знаю. Я бью в Мира потоком жёсткой радиации, его призрачное тело распадается и снова срастается. Он отвечает точно такой же атакой, мне развеивает руку, но она собирается вновь. Это даже не проба сил, это аналог пренебрежительной ухмылки в лицо противнику. Мы размышляем, кружа в пустоте. «Чего ты хочешь?» — спрашивает Мир. «Вернуться в свою реальность». «Ничем не могу помочь». «Знаю». Мир начинает рвать метрику пространства. Меня разбрасывает по всей системе. Часть меня оказывается рядом с кипящей вихрями поверхностью Даута. Газовый гигант крупнее и тяжелее Юпитера, хоть ещё и далёк от того, чтобы стать звездой. Он довольно сильно излучает, и я понимаю, что Ровиан прикрыт от Даута щитом. Щит я тоже чувствую. Он не даёт мне приблизиться к Ровиану. Другие фрагменты откинуло к границам системы. Я вижу разгоняющийся корвет, пытающийся уйти в портал. И неторопливо настигающий его смертоносный выброс энергии. Это проверка. Миру интересно, стану ли я защищать кораблик. Тест на сострадание, потому что сострадание — это слабость. У Миланы нет выбора, её смысл требует спасти экипаж. Но я стараюсь сделать всё так, чтобы у Мира остались сомнения. Я впитываю энергетический выброс и собираюсь между Миром и Ровианом. Двигаюсь, оставив Прежнего без внимания. Мир оказывается рядом. Его рука касается плеча Миланы. Наши частицы перемешиваются — и взрыв разбрасывает нас в стороны. Я смеюсь. Да, моя призрачная туманная плоть из антивещества. Мне кажется, это удачная шутка. Но шутку не стоит повторять дважды, и я возвращаю материю в более привычное для этой части Вселенной состояние. «Глупо, — говорит Мир. Он не заметил подвоха, но ничуть не уязвлён и не растерян. — Ты понимаешь, куда пришёл?» «Зови на помощь мамочку», — отвечаю я. И убираю слабые взаимодействия там, где находится Мир. Его внешние проявления должны исчезнуть, но ничего не происходит. Он как-то парировал удар. Зато я ощущаю сознание Мира в своём разуме. Опять же не знаю, как он это сделал, но Мир частично соединил наши сущности, и теперь стремительно пытается выкачать информацию. Этого позволять нельзя. Я отступаю, ускользаю от Мира, позволяя ему захватывать какие-то пустые и неважные фрагменты своей памяти. Он наступает, жадно и агрессивно. Если посмотреть издали, глазами, — то призрачный темнокожий гигант положил ладони на лоб исполинской призрачной девушке, пальцы его вплавляются в плоть, он давит и давит, шагая по пустоте, тесня и сминая… Битва с Миром не выигрывается силой или хитростью. Его сила больше, он прожил тысячи лет, в основе его личности — сотни поглощённых Прежних, тысячи Кандидатов, мечтавших о вечности, полной силы и удовольствия. Я будто слышу их вой, бушующий под главенствующим сознанием. Но разум Мира спокоен и твёрд, он режет мою память, пробивает защиту. Я даже постигаю имя его главенствующей сущности — Тхе, он бросает мне его, как подачку, будто желая, чтобы я знал, кто меня уничтожит. Мне кажется, что я испытываю страх. И вдруг понимаю, что всё это время, пока я уклонялся от схватки и защищался, та часть меня, что была Миланой, прокрадывалась к корню Мира, к его карманной Вселенной. Пространство раскрывается, расслаивается. Где-то там, в обычном мире, борются призрачные великаны — гермафродит пытается уничтожить женщину, опирающийся на свой корень Тхе терзает наше общее сознание, пытаясь его подчинить. А здесь, в локальной вселенной, залитой голубым и жёлтым сиянием, парят, будто осколки стекла в калейдоскопе, тысячи и тысячи нагих тел. Вокруг — бесконечная пустота, полная света, тела кажутся застывшими и спокойными в своём вечном кружении, они ничем не связаны, это не та чудовищная мешанина из слившихся изуродованных людей, что была в корне Мод. Но я знаю, что связь есть, она просто на другом, совсем другом уровне, не таком грубом и вещественном. Ещё они кричат. Беззвучно. Они хотели не такого будущего, присоединяясь к Миру. Но если даже жестокая Мод выпускала порой на поверхность свои поглощённые личности, то Мир не испытывает в этом нужды. Тхе — полновластный господин, уверенный в себе… Нет, не просто в себе. Я понимаю, что Тхе — изначально двойная личность, брат и сестра, слившиеся в глубокой древности, полностью поглощённые друг другом и уверенные в своей идеальности. В моём сознании проносятся образы: изящные здания из стекла и металла, парящие над буйной зеленью джунглей, склонившиеся и распростёршиеся ниц люди. А над ними — обнажённые бронзовокожие юноша и девушка, очень похожие, парящие в небе и беззастенчиво ласкающие друг друга. Их движения полны гармонии, по-своему прекрасны… и столь же отвратительны. Я понимаю испуг Мод, когда она поняла, кто приближается. Оба проявления Мира чудовищны и равнодушны к окружающим. Но хуже всего, когда они соединены. Мир — один из самых сильных Прежних. Возможно, он не главный лишь потому, что ему безразличны внешние символы власти. Я обнимаю тела, лежащие в корне Мира. Не знаю как, но все сразу. Кажется, это сделала Милана. Шепчу им что-то тихое, успокаивающее, глажу лица и волосы, целую губы и лбы. Обнимаю, укачиваю, обещаю. Кажется, это сделала Дарина. Крик затихает. Корень Мира слышит меня. Беззвучно просит помочь. Рыдает, кружась в своей вечной карусели. Я плачу вместе с ним. Я не могу помочь. Я даже не могу их убить, они слишком надёжно защищены. Но… Я могу научить их умирать. Кажется, это сделает Максим. Тысячи голосов отвечают, что это и есть помощь. Что иногда смерть — единственное спасение. Что они лишены смерти и приговорены к жизни. Тхе останавливается, пытаясь понять, что происходит. Милана отступает, закрывается, её смысл опасно перегружен. Дарина остаётся с Максимом. Мы теперь вдвоём, Дарина и Максим. Мы не можем убить корень, но подчинённые разумы Мира слушают меня — и я рассказываю им про то, как умереть. Я проношусь по всем сознаниям, запертым в тысячелетней агонии, и открываю им тайну смерти. Оказывается, она всегда была во мне, скрытая с рождения. Они принимают этот дар, касаются его и возвращают обратно, изменённый прикосновением к их разуму. Тела всё так же витают в мертвенном свете, но теперь в них нет жизни. Калейдоскоп застывает. Тхе врывается в свою карманную вселенную, но меня уже там нет. Я стою в пустоте, глядя на застывшего гермафродита. Пространство дрожит вокруг. За время схватки мы сместились и сейчас рядом с Даутом, над плоскостью кольца. Тхе возвращается, призрачная фигура вновь оживает. Я ощущаю его ярость и готовность биться до конца. Он всё ещё силён, куда сильнее меня. Мне нужен символ. Я обнимаю Тхе. Я полон жалости к Прежним, которые когда-то были невинными детьми, потом юношей и девушкой, пленёнными запретной любовью, а потом превратились в уродливую, исковерканную гармонию. Я утешаю их и обещаю, что в какой-то иной форме их больная жалкая любовь останется навсегда. Я говорю, что всё будет прощено. И отдаю Тхе тайну смерти, преображённую его корнем, как самый драгоценный дар. Туманная плоть развеивается, в пространстве остаются два тела — обычных, человеческих, юноша и девушка — похожие, как только могут быть похожи брат с сестрой. В последнем усилии они тянутся друг к другу, обнимаются, их губы соприкасаются. Я им не мешаю. Я жду почти минуту, пока вакуум выжимает тепло и влагу из их тел. Удивительно, но Тхе больше не сопротивляется. Он успокаивается, словно нашёл ту гармонию, к которой стремился. Он умирает. Где-то в их гаснущем разуме остаётся тот смысл, который брат с сестрой когда-то поделили на двоих, начиная свой путь к сингулярности. Могучий смысл любви, не знающей границ, гармонии двух сознаний, целиком поглощённых друг другом. Смысл витает в пространстве, я могу его взять. Но я знаю, что он отравлен, потому что даже у любви должны быть границы. Я развеиваю смысл и ухожу, оставив два тела в пустоте.