– Потому что он – маг, как и мы с тобой. Пусть с ним и со Службой контроля разбирается полиция, а мы подождем, когда появится настоящий хозяин. * * * Павел проводил взглядом яхту, уходившую дальше на юг, к Ньюпорту, пристегнул гидроцикл к причалу и по деревянным ступенькам поднялся в сад. Дом был закрыт, но система охраны работала и распознала нечастого гостя. Веласкес не стал задерживаться в холле, мебель была закрыта чехлами, полы – застелены тканью. Наверх он тоже не пошел, напротив, спустился в подвал, который проходил под всем домом. Здесь хранили припасы на случай осады или долгих ливней, скидывали сюда ненужные вещи, старые или вышедшие из моды. Кавендиш был тем еще собирателем, даже после его смерти разобрать удалось едва ли четверть полезной площади. Веласкес протискивался между коробками и стеллажами, пока не добрался до небольшой каморки, в которой лежали использованные, но еще крепкие джутовые мешки. Неприметная щель на потолке, если туда просунуть вырезанный особым образом лист пластика, открывала небольшую полость, там в пластиковом боксе лежали его личные браслеты, три штуки, и чип, оставленный Кавендишем своему воспитаннику. Павел помнил его содержимое почти наизусть. Надо было торопиться, с каждым днем поле теоретически затягивало все больше и больше. Поэтому Павел забрал один браслет, положил в ящичек пять пластиковых банковских чеков, найденных на яхте, и сам установил себе срок для завершения важных дел – одну неделю. 2 сентября 334 года от Разделения, понедельник Павел уложился в четыре дня. Дома его ждала повестка из полиции – приваренный к калитке лист пластика. Можно было его проигнорировать, но Павел решил сходить, взяв с собой Ломакса, и не прогадал. Адвокат отработал свой гонорар на двести процентов, Веласкеса не только не посадили в «обезьянник», но еще и вознаградили, вернули найденные при обыске деньги. Двадцать пять тысяч получил Ломакс. Еще пять тысяч ушло на восстановление камеры, со старой сняли лицензию и пришили к новой. Вместе с ней Павел появился в «Сегунда-Ньюс», но, не поддавшись на уговоры Коллинза, оставаться на полную ставку там не стал, подписал договор о приоритетных репортажах. Он обязался предлагать свои записи в первую очередь им, а они – платить или не платить. Только казалось, что Павел от этой сделки ничего не получал, стать пусть даже внештатным сотрудником «Ньюс» было престижно. Все эти дни Павел ждал, что Карпов пришлет своих головорезов, или объявится настоящий хозяин яхты, но ничего из этого не произошло. В среду с ним связался Фишер, сообщил, что теперь у компании другое начальство, и оно в услугах Веласкеса не нуждается. – Никаких претензий, сеньор Веласкес, – Фишер был сдержан и сух, – и ничего личного. У новых владельцев свой взгляд на бизнес, и магов они в нем видеть не хотят. Значит, о деньгах они знали. Что случилось с Карповым, Веласкес спрашивать не стал, а Фишер, в свою очередь, ему не сказал, но обычно из таких дел владельцы уходили окончательно, покидая заодно и этот мир. Оставалось решить вопрос с оружием, запасной пистолет хранился у Павла дома, и он решил, что этого будет пока достаточно. Сумка с карабином и другим пистолетом может где-нибудь всплыть, целиком или по частям, заявление о пропаже он переслал полиции, заплатил три тысячи штрафа, оставалось ждать тридцать дней, чтобы купить новое. Так что в пятницу рано утром Павел оседлал отремонтированный байк, доставленный страховой в целости и сохранности, попрощался в очередной раз с сеньорой Гименес и выехал на Каменное шоссе в сторону Майска. В привычном месте он свернул с дороги к зарослям гевей, остановился на полянке, браслет снимать не стал, просто посидел минут пять на одном месте и тронулся обратно, на шоссе. Но выехать с поляны ему не позволили. Перед байком возникло приземистое тело ягуара. Большая кошка уселась, отсекая Павла от дороги, глядя прямо в глаза. – Эй, я свой. – Павел стянул на всякий случай с руки браслет. Если придется бороться за свою жизнь, он может помешать. Но ягуар нападать не стал. Он коротко и совсем не грозно рыкнул, и из зарослей показались еще трое. Самка держала в пасти небольшого котенка, даже издали было заметно, что с ним не все в порядке: по сравнению со вторым детенышем, вышагивавшим рядом с матерью, он был гораздо мельче, один глаз заплыл белым, передняя лапка была чуть вывернута, тусклая шерсть не скрывала проплешин. Котенок трепыхался, пытаясь вырваться, но мощные челюсти бережно держали его на весу. Самка подошла прямо к байку, положила рядом с ним котенка и отошла. Веласкес слез, присел перед маленьким ягуаром на колени, протянул ладонь. Котенок ткнулся в нее носом и заурчал, размером он был чуть больше обычной домашней кошки. Павел перевел взгляд на семейство ягуаров, те не торопясь уходили в заросли. Глава семейства пятился, словно ожидал от мага агрессии. – И что мне с тобой делать? – Павел поднял котенка, тот был неожиданно тяжелым, не меньше десяти кило. – Я с домашними животными не очень лажу. Не было вас у меня никогда. Котенок протестующе заурчал и полез Павлу под куртку. В Папайя Вейли этим утром, как и любым другим, было пустынно, даже офицер Фергюссон куда-то подевался. Павел сунул банкноту вечно дремлющему Чарли, поднялся на третий этаж. Нина Фернандес была встревожена, со времени последней встречи прошло совсем немного времени. Павел выставил ее за дверь и просидел с Триш почти три часа, со снятым браслетом регулировка организма проходила намного быстрее. Все три часа девочка проспала, румянец, так до конца и не исчезнувший за три недели, расцвел, Триш дышала ровно, но часто. – Ты мне расскажешь, что случилось? – Нина ждала его в гостиной. Павел на этот раз выглядел бодрым, и это ее волновало больше, чем странные просьбы три дня назад. – Позже. – Маг улыбнулся, чуть расстегнул куртку, оттуда показалась кошачья мордочка. Нина протянула руку, но вовремя отдернула – за мгновение до того, как зубы детеныша ягуара щелкнули. – Забавный кошак, похож на ягуара немного. Где ты его взял? – Нашел, – уклончиво ответил Павел. – Подобрал по дороге, наверное, сбежал от прежних хозяев. У него с лапками что-то, подлечу, потом найду, куда пристроить. – Ты с детства не любил домашних животных, видимо, действительно произошло что-то серьезное. Но выспрашивать я не буду, ты уже большой мальчик, если посчитаешь нужным, сам расскажешь. То, что ты просил купить, в гараже. Куда ты направляешься? – К дяде Элу. – Это прозвучало двусмысленно, и Веласкес добавил: – В поместье. Мне надо укрыться на пару недель, лучше, чтобы там никто не появлялся. С Триш все будет в порядке, если не считать того, что ее, возможно, придется через год-полтора отдать в приют на некоторое время. Ну что ты, перестань. Дочка Кавендиша вытерла слезы, попыталась улыбнуться. – К этому все шло, правда? – сказала она. – Знаешь, я уже привыкала одно время к мысли, что она умрет. И если это действительно случится, я не переживу. – Все будет хорошо, – Павел погладил ее по руке, – у Триш есть преимущество перед другими, она развивалась постепенно и очень медленно, организм адаптировался совсем не так, как у других детей, возможно, даже выброса не будет. Хотя что я говорю, да, риск есть, и он большой. Но шансов на то, что она будет жива и абсолютно здорова, гораздо больше. Помни об этом. – Она у меня одна. – Вы тоже у меня одни. – Веласкес грустно усмехнулся. – Так что будем держаться вместе, хорошо? До поместья он добрался за несколько часов, старый неприметный фургон выдавал свои сто тридцать на автопилоте, не выделяясь из потока машин. В доме было так же пустынно, как и несколько дней назад, только отсутствие пыли говорило о том, что за поместьем ухаживают. Павел не стал нарушать порядок, загнал машину в гараж, запер двери изнутри, открыл кузов. Внутри стоял армейский медицинский кокон стоимостью в пять миллионов реалов. Котенок требовательно заурчал, спрыгнул на пол с переднего сиденья, глаз у него почти очистился, и хромал он уже гораздо меньше. – Ты прям бодрячком, – подмигнул ему Павел, открыл нижнюю раму, пододвинул к окну стол. – Снаружи полно вкусных птичек и змей. Давай, я тут буду занят немного. Но кот не уходил. Он уселся на пушистую задницу и вылизывал лапу. – Ну, не хочешь, как хочешь, только потом не жалуйся. – Веласкес проверил подключение кокона к запасным батареям, вставил картриджи с лекарствами, растворами и питанием, улегся в выступивший гель, включил ручной режим. В чипе, который ему оставил Кавендиш в качестве наследства, описывался способ повернуть вспять стабильное слияние с полем – результаты исследования, закрытого и засекреченного сто семьдесят лет назад. Из восемнадцати магов-преступников, на которых ставили опыты, выжили только двое, мужчина и женщина, и оба были потом уничтожены. Для обычных эсперов такой способ никуда не годился по нескольким причинам. Во-первых, маг, который попробовал жить без браслета, к прежней жизни уже не вернулся бы добровольно. Даже если бы хотел, ложное чувство контроля над собой и своими способностями внушало эсперу, что время еще есть, а потом приходило ощущение превосходства и власти над судьбой. И во-вторых, метод ничего не гарантировал. У мага, если он вдруг решился бы поэкспериментировать над собой, было три варианта: или он умирал, или он оставался таким же, как был, или у него получалось вернуться в прежнее состояние. Первый вариант выпал шестнадцати подопытным, двоим – второй (то, что ничего не вышло, смогли определить только через несколько месяцев), третий так и остался в теории. Однако дядя Эл оставил ему и запасные браслеты, и инструкцию, значит, догадывался, что подобное может произойти, и тогда у Павла будет выбор – попробовать вернуться к нормальной жизни или скрыться на островах, где его найдут и убьют, как бешеное животное: все слетевшие с катушек маги рано или поздно выдавали себя, чувство самосохранения у них пропадало напрочь. Павел поерзал, выбирая удобное положение тела, подумал в последний раз, что с яхтой и двадцатью миллионами вполне можно прожить яркую, хоть и недолгую жизнь без всяких браслетов, и начал себя убивать. Жестко и жестоко. Он останавливал сердце, корежил собственные легкие, творил с печенью и почками такие вещи, какие даже в пыточных делают редко и только по особому приказу, сколько раз он терял сознание – уже не считал, от боли зубы крошились до самых корней, а губы были искусаны в лохмотья. Можно было остановиться в любой момент и вылечить себя, но это бы означало, что все придется начать заново, а Веласкес сомневался, что еще раз решится на такое. Организм с помощью кокона боролся – маги просто так не умирают, по непонятной причине тяжелые ранения лечились с трудом, зато смертельные, пока фатально не поврежден мозг – почти всегда, хоть и очень долго, особенно после перехода в разряд просто тяжелых. У метода был критический недостаток: нельзя было точно, даже глядя со стороны, сказать, в нужный ли момент маг остановится, не останется ли у него слишком много сил или слишком мало. В первом случае – пустая трата времени, во втором – смерть, и где-то между ними то, что давало Веласкесу надежду. Но сил становилось все меньше и меньше, и когда Павел разорвал себе брюшную артерию и не смог ее срастить, то понял – это конец. Не потому, что остановился, а потому, что переоценил свои силы, зашел слишком далеко. Грудь сдавило, десять килограммов черного кота улеглись у него на груди, маленький ягуар зарычал, словно собирался напугать смерть. Павел слегка сжал джойстик, кокон загудел, инъекторы присасывались к телу, практически уже мертвому. Загорелись красные огоньки, повреждения организма были слишком тяжелыми, анализатор подал сигнал на подключение связи с больницей, но самого модуля связи не было – его удалили заранее. Тело мага дернулось несколько раз и замерло. * * * На удаленном на шестьсот километров от Параизу острове Виктор Лапорт с трудом тащил за ногу тело Мишель Горовиц. Найденные трупы музыкант сваливал в яму, выкопанную Сейду Перейра, с самого начала там уже был один, остальные пополняли братскую могилу. Вперемешку, свои и чужаки. Виктор был очень слаб и очень зол. Раньше, до того, как попасть на этот остров, он жил беззаботной жизнью, среди друзей. Теперь ему предстояло жить среди врагов. Тех, кто привез его сюда, и тех, кто его здесь бросил. Конец первой книги