Мой подбородок взметнулся вверх. А в голове снова поползли строчки, стремительно, как титры в конце фильма. "Эй, не гоните лошадей! За кого он меня принимает? За некое пугливое существо, которое надо выманить из зарослей кусочком сахара? Я что, Бэмби? Или, того хуже, Снежный человек?" — Ничего я не боюсь, — буркнула я. — Просто не хочу торопить события, вот и все. Матиас молча почесывал бороду. — А я не стану ни торопить, ни принуждать, — наконец произнес он. — Мне было бы неприятно, если бы ты чувствовала себя обязанной. Если он искренен, тогда зачем было затевать этот разговор? И загонять меня в угол? В этом углу стало совсем темно, когда Матиас добавил: — Не забывай, я люблю тебя. Он наклонился и поцеловал меня, долго и нежно. После чего я вновь впала в бредовое состояние: — Э-э… я, гм… у-э… Встряхнуть бы себя как следует. В конце концов, я взрослая самостоятельная женщина. И почему, когда мужчина признается мне в любви, я превращаюсь в косноязычную идиотку? Наверное, виной тому пережитый шок. Лишь несколько минут назад я твердо верила в наше полное взаимопонимание в том, что касалось романтических отношений. Я ошибалась. Матиас явно придерживался иных взглядов. И если он до сих пор не сказал, что любит меня, то вовсе не потому, что любовь, по его мнению, возникает постепенно. А потому, что боялся меня спугнуть. — Пойми, я тревожусь за тебя. — Он опять сжал мою руку. — И поеду с тобой, ладно? Я была так рада завершению этой пытки объяснениями в любви, что, не задумываясь, согласилась: — Ладно. Опять вместо мозгов сработал язык. Хотя, возможно, мой язык был прав. Неплохо иметь свидетеля, который бы подтвердил все, что скажет Портер. Жаль, что вчера вечером я никого с собой не взяла. — Значит, ты позволяешь мне поехать с тобой? — Матиас лукаво улыбнулся. Я неуверенно улыбнулась в ответ. Впрочем, позволения разные бывают, смотря от кого они исходят. — Конечно. Почему нет? Матиас завел двигатель и выехал на Ивовый проспект. Я же тем временем думала, сидя рядом: "Если он разыграл это представление с единственной целью отправиться вместе со мной к Портеру, то он гений". Честно говоря, я бы согласилась прыгнуть в клетку с тигром в луисвильском зоопарке, лишь бы прекратить нашу беседу. Но нет худа без добра: предстоящая встреча с Портером теперь представлялась детской забавой. В худшем случае мистер Мередит окажется убийцей. Что не так страшно, как невероятно привлекательный мужчина с зеленющими глазами, который объясняется в любви. Глава 17 Я и прежде бывала в конторе Портера, поэтому ничему не удивилась. В отличие от Матиаса. Тот тихонько присвистнул, когда мы затормозили перед Первой национальной башней, стоявшей на пересечении Первой и Главной улиц. — Неслабая конурка. Это было мягко сказано. Юридическая фирма мистера Мередита занимала двадцать шестой этаж Первой национальной башни. Я всегда подозревала, что контора Портера не случайно оказалась в самом заметном здании города. Если посмотреть на Луисвиль с высоты птичьего полета, то Первая национальная башня сразу бросается в глаза. Она возвышается над всеми остальными постройками, если не считать небоскреба со светящимся куполом. Пока не построили небоскреб Купол, Башня почиталась самым высоким строением в городе. Некоторые до сих пор утверждают, что пальма первенства перешла к Куполу незаслуженно, ибо он обогнал соперницу по высоте за счет стеклянной блямбы на макушке, а не за счет количества этажей. Мне бы заботы этих людей. Башня выделяется не только размерами; у нее, в отличие от многих других современных зданий, нормальный цвет и нормальная форма — классическая обувная коробка, поставленная на попа, что свидетельствует о консервативности и хорошем вкусе ее создателей. Нам повезло: мы с первой попытки нашли, куда поставить машину. В будний день в окрестностях Башни легче наткнуться на святой Грааль, чем на свободную парковку. Приходится заезжать в гараж или еще бог знает куда. Матиас скормил парковочному счетчику монеты, и мы двинулись в здание. Внутри Башня столь же консервативна, как и снаружи. Вестибюль сотворен из стекла и серого мрамора; пол выложен светлыми и темными мраморными плитами, которые образуют геометрические фигуры. При виде этих плит я неизменно вспоминаю о детских «классиках». Мне не раз приходило в голову, что если я окончательно сойду с ума, то люди в белых халатах заберут меня отсюда, из вестибюля Башни, где я буду прыгать на одной ножке, играя в "классики". Нашла о чем думать перед встречей с хитроумным Портером, одернула я себя. Переступая порог вестибюля, вы почти сразу замечаете массивную мраморную стойку справочного бюро. Тут же красуется указатель, на котором выпуклыми медными буквами обозначены все обитатели Башни. Выпуклые медные буквы выглядят очень элегантно, однако место для указателя, на мой взгляд, выбрано не самое удобное. Посетитель долго озирается в поисках информации. Не обнаружив никаких табличек на стенах, решает обратиться в справочное бюро, и вдруг натыкается на указатель! Наверное, поэтому всем, кто впервые посетил Башню, гарантировано плохое настроение. А если трюка с указателем неопытному визитеру покажется мало, у башенного персонала есть в запасе убойный номер с лифтами. От вестибюля отходят три коридора, в каждом свои лифты, которые поднимаются на разные этажи. Из правого коридора можно подняться на этажи с 16-го по 29-й, из среднего коридора — до 15-го и ниже, а из правого — на 30-й и выше. Очевидно, устроители Башни руководствовались идеей равномерного распределения нагрузок. Однако определить, какой лифт тебе нужен, с первого взгляда решительно невозможно, хотя на стене каждого коридора этажи обозначены медными цифрами. Столь же элегантными, как и буквы в указателе. Проблема в том, что эти крошечные цифры чересчур элегантны и потому не бросаются в глаза. Вот почему я думаю, что на самом деле лифты были разделены по этажам не ради пользы, а ради увеселения служащего из справочного бюро. Сидит этот работничек и наблюдает, ухмыляясь: вот посетитель рванул в один коридор, исчез на секунду в лифте, выскочил как ошпаренный и побежал в другой коридор. Потеха! Похоже, служащим в справочном бюро развлечения просто необходимы. Когда мы с Матиасом проходили мимо парня, восседавшего за мраморной стойкой, мне показалось, что он спит с открытыми глазами. Поскольку я уже не первый раз наведывалась в Башню, спрашивать его было не о чем. Я прекрасно знала, из какого коридора мы сможем подняться на двадцать шестой этаж, тем самым лишив парня возможности повеселиться за наш счет. Мы вошли в лифт, двери закрылись, послышалось приглушенное жужжание, и кабинка поползла вверх. Я немедленно напустила на себя беззаботный вид. По двум причинам. Во-первых, не хотелось, чтобы Матиас думал, будто я все еще переживаю из-за нашего разговора. Во-вторых, я стеснялась своей лифтобоязни. Всю жизнь ненавидела лифты. В "Ивовом Гребне" было не так страшно, там мы поднимались лишь на третий. Но здесь надо было преодолеть двадцать пять этажей, и мой желудок начал сжиматься, едва я ступила на пол кабины. Догадываюсь, что более всего мне претит ощущение полной зависимости от внешних сил. Как только я вхожу в лифт, на меня сразу накатывает чувство беспомощности. То же самое происходит со мной в самолете. Я отлично понимаю, что, если случится катастрофа, я ничего не смогу изменить. Лифты в Башне мне особенно ненавистны. В них даже музыки нет. Пока эта штуковина ползет вверх, вы ничего не слышите, кроме невнятного жужжания. И каждый раз я мучительно ломаю голову: издает ли этот звук лифт, или же то журчит моя кровь, отливая к пяткам. На неподвижную твердь двадцать шестого этажа я ступила, будучи слегка не в себе. Хотелось бы приписать мою взвинченность исключительно лифтобоязни, но, полагаю, предстоящая беседа с Портером также не добавляла спокойствия. Опять же, если быть до конца честной, я до сих пор не оправилась от разговора с Матиасом в машине, хотя старалась вести себя так, словно ничего сверхъестественного не произошло. Словно я чуть ли не каждый день выслушиваю признания в любви. Не знаю, насколько мне удалось притвориться безмятежной. В лифте я не раскрыла рта. По той причине, что понятия не имела, что сказать Матиасу. Наверняка моя шея горела огнем. В этом было нетрудно убедиться: одна из стен в небольшом холле перед офисом Портера зеркальная, но я нарочно не повернула головы. Если уж мне суждено войти в контору бывшего дружка с красной, как у рака, шеей, то я ничего не хочу об этом знать. Поэтому я решительно двинулась к двойным дверям из мореного дуба, а если и огляделась по сторонам, то лишь мельком. Ковер в холле был таким мягким, что создавалось впечатление, будто вы ступаете по зефиру. Судя по цвету ковра — густо-коричневому, возможно, он и был сделан из зефира в шоколаде. В центре дубовых створок сверкали медные буквы. Однако они были не столь элегантными, как в вестибюле. Когда вам гигантскими буквами втолковывают: "Браун, Кандиф и Мередит", вы заметите это, даже если не захотите. Матиас открыл дубовую дверь и пропустил меня вперед. Я улыбнулась ему. Я всегда улыбаюсь, когда передо мною распахивают дверь. Люблю, когда мне оказывают знаки внимания. Понимаю, это не современно. Эмансипированная особа, каковой меня считают, должна хвататься за дверную ручку при первой же возможности. Но ничего не могу с собой поделать. Мне нравится, когда мой спутник ведет себя как джентльмен. Кроме того, я никак не возьму в толк, какое отношение равные права имеют к манерам. Если женщины не желают, чтобы перед ними захлопывались двери фабрик и фирм, то почему они непременно должны толкать плечом все остальные двери? Словом, я, как обычно, улыбнулась Матиасу. Однако на сей раз улыбка вышла кривоватой. Уж не знаю почему, но я вдруг почувствовала себя неловко. Меня занимал вопрос: если я ему улыбаюсь, значит ли это, что мы уже помолвлены? Нет, похоже, Матиас прав. Наверное, я слишком долго прожила одна и теперь панически боюсь всяких уз. За дубовыми дверьми фирмы "Браун, Кандиф и Мередит" на небольшом возвышении стоял стол администратора — антикварный, резной и очень дорогой. Когда я прежде наведывалась сюда для оформления сделки или по иным делам, каждый раз возникало ощущение, будто приближаюсь к божеству, восседающему за этим столом, как на троне. Сегодня роль божества исполняла незнакомая мне молодая брюнетка в костюме из голубого шелка в тон ее глазам. Черные волосы были мелко завиты по последней моде, но если бы в шестидесятых девушка после химической завивки выглядела таким образом, она бы проплакала всю ночь. Мисс Кудряшке на вид было не больше двадцати. Завидев нас, она сверкнула улыбкой: — Добрый день. Чем могу помочь? Взгляд ее голубых глаз остановился на Матиасе. По совершенно неведомой причине, когда я вхожу в офис с мужчиной, в девяти случаях из десяти администраторы обращаются к моему спутнику. Меня они, видимо, принимают за стенографистку. Я так и не решила до сих пор, чьи это трудности, администраторов или мои. Я шагнула вперед: — Мы хотели бы увидеться с мистером Мередитом. Мисс Кудряшка не ожидала, что рот раскрою я, и немного растерялась. Ее улыбка поблекла, она бросила неуверенный взгляд на Матиаса, однако быстро сориентировалась. — Конечно, — обратилась она ко мне и потянулась к телефону. — Как о вас доложить? — Скайлер Риджвей и мистер Кросс. Когда я назвалась, в голубых глазах девушки что-то мелькнуло. Ее рука вдруг застыла в воздухе. Секретарша скроила виноватую мину. — О, извините, вылетело из головы, — она постучала пальцем по лбу. — Очень жаль, но мистер Мередит сейчас занят.