Хоть я не могла видеть его лица под капюшоном, я знала, что он смотрит на меня с недоверием. Я усмехнулась, но улыбка быстро пропала. – Я знаю, что риск… – И если герцог обнаружит, чем ты занимаешься, ты готова к последствиям? У меня внутри все ухнуло. – Да, – ответила я, играя с выбившейся из плаща ниткой. Виктер выругался вполголоса. В любой другой ситуации я бы захихикала. – Ты смелая, как гвардеец с Вала. – Принимаю это как большой комплимент, – улыбнулась я. – Спасибо. – И такая же глупая, как любой новобранец. Уголки моих губ опустились. – Забираю свое «спасибо» обратно. – Мне не следовало позволять тебе этим заниматься. – Он поймал низкую ветку и отодвинул в сторону. – Ты слишком часто выдаешь себя людям, а это очень рискованно. Пройдя под веткой, я посмотрела на него и напомнила: – Ничего ты мне не позволял. Просто не мог помешать. Он остановился, схватил меня за руку и развернул лицом к себе. – Я понимаю, почему ты хочешь помогать. Ты ничего не могла поделать, когда умирали твои отец и мать. Я дернулась. – Это не имеет к ним никакого отношения. – Это неправда, и ты это знаешь. Ты пытаешься восполнить то, что не могла сделать в детстве. – Он понизил голос так, что я с трудом слышала его сквозь ветер, шумящий в листве. – Но есть еще кое-что. – И что же это? – Мне кажется, ты хочешь, чтобы тебя поймали. – Что? Ты правда так думаешь? – Я шагнула назад, вырываясь из его хватки. – Тебе прекрасно известно, что сделает герцог, если узнает. – Поверь, известно. Вряд ли я забуду хоть один раз, когда мне приходилось помогать тебе возвращаться в комнату. Его голос стал жестким, и у меня вспыхнули щеки. Я это ненавидела. То, что чувствую порой, когда со мной что-то делают. Мне ненавистен удушающий, непереносимый стыд. – Ты слишком сильно рискуешь, Поппи, даже зная, что тебе придется отвечать не только перед герцогом или королевой. Иногда мне кажется, ты хочешь, чтобы тебя признали недостойной. Меня охватило раздражение. В глубине души я знала: это оттого, что Виктер разбередил старые раны и подобрался слишком близко к скрытой правде, которую я не хотела вытаскивать наружу. – Поймают меня или нет, разве боги уже не знают, что я делаю? Если от них ничего не скроешь, то о каком лишнем риске может идти речь? – Тебе вообще незачем рисковать. – Тогда зачем ты обучал меня последние пять лет или около того? – требовательно спросила я. – Потому что знаю, зачем тебе нужно чувствовать, что ты можешь себя защитить, – бросил он в ответ. – После того, что ты перенесла, с чем тебе приходится жить, я могу понять, что тебе необходимо уметь самой постоять за себя. Но если бы я знал, что ты будешь ввязываться в ситуации, где есть риск выдать себя, я бы не стал тебя обучать. – Ну, теперь слишком поздно, чтобы передумать. – Вот именно, – вздохнул он. – И чтобы избежать того, о чем я только сказал. – Чего избежать? – я прикинулась, что не понимаю. – Ты знаешь, о чем я. Качая головой, я отвернулась и пошла дальше. – Я помогаю людям не потому, что хочу, чтобы боги сочли меня недостойной. Я помогла Агнес не потому, что хотела, чтобы она рассказала кому-нибудь и правда обо мне вышла наружу. Я помогаю потому, что нельзя еще больше усугублять трагедию и заставлять людей смотреть, как их близких сжигают. Я перешагнула упавшую ветку. Головная боль усиливалась. Однако она не имела никакого отношения к моему дару – ее вызвал этот разговор. – Прости, что опровергла твою теорию, но я не мазохистка. – Нет, – сказал он за моей спиной. – Не мазохистка. Ты просто боишься. Я резко обернулась к нему. – Боюсь? – Твоего Вознесения. Да. Ты боишься. В этом не стыдно признаться. – Он прошел вперед и замер передо мной. – По крайней мере, мне. Но другим, моим опекунам или жрецам, я бы никогда не призналась. Они сочли бы страх святотатством, как будто единственная причина бояться – это что я жду чего-то ужасного, а не потому что просто понятия не имею, что со мной произойдет при Вознесении. Буду ли я жить. Или умру. Я закрыла глаза. – Я понимаю, – повторил Виктер. – Ты не представляешь, что случится. Я понимаю, да, но… Поппи, независимо от того, рискуешь ты умышлено или нет, боишься или нет, результат не изменить. Своими действиями ты только навлечешь гнев герцога. И всё. Я открыла глаза, но ничего не увидела в темноте. – Неважно, что ты делаешь, тебя все равно не признают недостойной. Ты вознесешься. * * * Большую часть ночи я не спала из-за слов Виктера и в итоге пропустила обычную утреннюю тренировку в одной из старых комнат в заброшенной части замка. Виктер так и не постучал в старую дверь для слуг, что неудивительно. Не знаю, чем еще это может быть, как не доказательством того, насколько хорошо он изучил меня. Я на него не сердилась. Если честно, я могла раздражаться на него чуть ли не через день, но никогда не сердилась. Не думаю, что он решил, будто я сержусь. Просто прошлой ночью он… задел за живое и понимал это. Я боялась Вознесения. Я это знала. И Виктер знал. А кто бы не боялся? Хотя Тони считает, что я вернусь Вознесшейся, никакой уверенности в этом нет. С Йеном было не так, как со мной. Когда мы жили в столице и росли здесь, его не связывали никакие правила. Он вознесся, потому что он брат Девы, Избранной, и потому что королева просила об исключении. Так что да, я боялась. Неужели я намеренно выхожу за рамки дозволенного и радостно танцую на грани в надежде, что меня сочтут недостойной и лишат моего статуса? Это было бы… в высшей степени неразумно. Я могу быть довольно неразумной. Например, когда я увидела паука, то повела себя с хладнокровием наемного убийцы, словно паук был размером с лошадь. Это было неразумно. Но если меня признают недостойной, то изгонят, что равносильно смертному приговору. Если я боюсь умереть во время Вознесения, изгнание уж точно не улучшит ситуацию. И я боялась умереть, но мои опасения насчет Вознесения заключались не только в этом. Это был не мой выбор. Я с этим родилась, так же, как и все вторые сыновья и дочери. Хотя никто из них, похоже, не боялся своего будущего, оно тоже не было их выбором. Я не лгала и не имела никаких тайных намерений, когда помогала Агнес или показывала себя Марлоу. Я сделала это, потому что могла, потому что это был мой выбор. Я училась обращаться с мечом и луком, потому что это был мой выбор. Но не таились ли и другие мотивы в том, чтобы улизнуть тайком и посмотреть бой или поплавать без одежды? Пойти в игорный дом или пробраться в части замка, куда запрещено ходить? Или подслушивать разговоры, не предназначенные для моих ушей? Уходить из своих покоев без Виктера или Рилана, чтобы шпионить на балах в Большом зале или подглядывать за людьми в Роще Желаний? А что насчет «Красной жемчужины»? А того, что я позволила Хоуку меня поцеловать? Прикасаться ко мне? Все это я делала по своему выбору, но… Но могло ли быть так, как предположил Виктер? Что, если в глубине души я не просто пыталась жить в свое удовольствие и испытать как можно больше перед Вознесением? Что, если я бессознательно старалась сделать все, чтобы Вознесения не произошло? Эти мысли преследовали меня весь день, и в кои-то веки я не так уж сильно тяготилась своим заточением. По крайней мере, до тех пор, пока не зашло солнце. Тони я отпустила задолго до ужина – ей незачем сидеть со мной, пока я угрюмо пялюсь в окна. Наконец я разозлилась на саму себя и рывком открыла дверь.