И еще Клавдий знал, что она смотрит прямо на него. — Ты лечишь от смерти лица и фотографии, — принесло волной ее последние слова. — Ты добрый. Берешься исправлять то, до чего другим нет дела. Нет, Клавдий, это будет совсем несправедливо, если ты умрешь. И в этот момент воздух перестал быть неподвижным. Ветер ворвался в оконный проем торопливо и виновато, вымыл запахи антисептика и приближающейся смерти, как водой — бархатом песка, железными нотками реки и медовой приторностью проснувшихся где-то вдалеке ночных цветов. И прежде, чем потерять сознание, Клавдий успел подумать о том, что не может вспомнить, как пахнет дым. Глава 16. Быть злодейкой Айзек проснулся за час до рассвета. Небо качалось над головой, а волны под серебряной аброй были неподвижны. Где-то в пустыне скрипели уродливые песчаные ящерицы — поднимали плоские бурые головы, расправляли зеленые иглы на спине, темные, похожие на драгоценную зелень. Обводили серыми языками слепые белые глаза. Вот такая ночь сегодня, и Айзек очень хотел ее проспать. Утром все стало бы на свои места. Оруженосец и бездна, надо же. Айзеку понравилась Тамара — девчонка была смелая и словно понарошку злая. Пришла сюда потому что хотела поплакать, у нее в конце концов мама умерла. И Клавдий Айзеку понравился. Он завидовал, зачем скрывать, раз предрассветный час выдался таким скрипящим и слепым. Айзек тоже хотел, чтобы у него был отец, который все бросит и приплывет на весельной лодке. И который успеет оттолкнуть от взрыва. Это, конечно, глупый был поступок, Айзек-то знал, что Тамаре просто повезло. Если бы Клавдий имел дело с минами так же долго, как Айзек — знал бы, что человека которого хочешь спасти, нужно закрывать собой. А лучше закрывать собой мину, тогда никому не придется вызывать докторов. Айзек много делал для Поля. Не так как другие — он у Поля ничего не брал перед тем, как начать сотрудничество. Все, что у Айзека было, он заработал. — В конвенте Хенде Шаам одно новое уведомление, — доложила Дафна, нарушив ленивое течение тоски и речных волн. — В конвенте Хенде Шаам одно новое… Айзек недовольно поморщился. Он не любил, когда кто-то заходил в конвент его матери и прикасался к ее вещам. Конечно, когда-то конвент приносил прибыль, и она здорово выручала Айзека, но теперь доходы от маминых гаданий стали смехотворными. Он был готов приплачивать, чтобы туда никто не ходил. Даже хотел купить его, но ему не хватало рейтинга и денег. Можно было попросить у Поля, но тогда он стал бы должником. Как все. Никому не нужен был конвент с искривленным пространством и невпопад цитирующей саму себя мертвой женщиной. В сети хватало других развлечений. — В конвенте Хенде Шаам новая неисправность, — виновато шепнула Дафна. — Милый, мне так жаль. В конвенте Хенде Шаам новая неисправность. Милый, мне так… Айзек уже не слушал. Он надевал очки и сжимал зубы, потому что казалось, сердце, мечущееся в грудной клетке, вот-вот вылетит через рот. Нет, нет, только не опять! Однажды, много лет назад, на конвент набрели скучающие подростки. Взломали его, к счастью получив только первичный доступ, и куражились там почти час. Айзек потом слал репорты и писал петиции, но даже Дафна не захотела разбираться с детьми, которые расписали стены в конвенте без аудитории. Айзек тогда неделю все приводил в порядок — стирал надписи, перебирал визуальные модификации своей матери, вычищая все непристойные позы и наряды, уничтожал разлетевшихся птиц с непоправимыми изменениями и вписывал в конвент новых. Живых и сидящих в клетках. — В конвенте Хенде Шаам… Была только темнота. Айзек истерически стучал по линзам очков, меняя восприятие и уточняя настройки, и абра качалась под ним, и весь мир качался. — Милый, мне так… Ничего. Он уже отрешился от реальности, включив тактильную и ольфакторную модификацию, и теперь точно знал, что стоит в мамином конвенте. Пахло тлеющими розовыми лепестками в деревянных чашах, маслами и медью, а еще мамиными духами, словно она стояла совсем рядом, такими странными, с теплыми нотами птичьих перьев и горькими полынными аккордами. Она где-то совсем рядом. — Мама?! — Так жаль… — Нам дается одно солнце, одна луна, одна дрянная любовь и одна мать, — прохрипело из темноты. — Надо прожить так, чтобы… дрянная… любовь… — В конвенте… — … дрянная… Айзек едва не вскочил на ноги там, в лодке, но вовремя остановился. А вот перестать бестолково размахивать руками в конвенте он не мог.Ничего. Ни столов, ни чаш, ни ковров. И дотронуться до матери он не мог. Голос совсем рядом, а пальцы раз за разом проваливаются в пустую черноту. Нет! Нельзя так, нельзя! Айзек никому не рассказывал, как иногда искал мать часами, в перевернутых, измятых и непрогрузившихся комнатах. Как находил и всегда брал ее за руку, и мамины браслеты съезжали к запястью, придавая пожатию теплый металлический вес. Как он обнимал ее колени, и видел вокруг только оборки и складки шелка ее юбок, как она гладила его по голове и говорила то, что говорила всем посетителям, но Айзек мог поклясться, что таким голосом она ни с кем никогда не говорила! Нельзя, чтобы она пропала. Она не могла пропасть, так ведь просто не бывает. — Покажи открытый отчет! Аве, Дафна, покажи отчет! — забывшись, позвал Айзек. — Милый, мне так жаль… не удается выполнить запрос… — Аве, Арто, — безнадежно позвал Айзек. Если уж кто-то мог объяснить, почему в сети что-то сошло с ума, то это была она. А может, это все из-за нее? Арто ведь как вирус, синий паучок, пробравшийся в сеть, только в ней не взрывчатка, а чистый хаос. Хаос и темнота, пропахшая дымом. — Чего тебе? — усмехнулось над ухом. Рядом зажглась единственная лампа в алом абажуре. Вокруг расползалось мокрое пятно грязно-кирпичного света. Айзек зачем-то протянул руки в глупом, отчаянном жесте и неожиданно понял, что может коснуться Арто. Он держал ее за обшлаги — вот синтетический кашемир, на котором, кажется, капли. Наверное, снежинки, Арто говорила, что на ее родине была снежная зима. А вот ее руки, холодные, как лапы ящерицы, и даже странно, что нет когтей. И глаза — как пятна света, пропущенного через алый абажур. — Ты меня позвал, чтобы за руку подержать? — в ее голосе отчетливо слышалась насмешка. — Смотри… — пробормотал Айзек, понимая, как глупо выглядит. Но Арто, с ее холодными лапами и злыми глазами, всегда была умной и понимала без слов. Лампа погасла и через несколько секунд мучительной темноты под потолком зажглась единственная свеча. Она почти не давала света, и Арто в этом нерассеянном мраке казалось вовсе не женщиной и точно не помощником. Монстром со светящимися алыми глазами, кем-то из тех, чье присутствие ощущают те, кто боится темноты. — Хреново, — согласилась она. — Это модерация. Не переживай, перед тем, как его купят, конвент вернут в тот вид, в котором он был. Но думаю новый владелец наведет тут порядок. — Его… кто-то хочет купить? За конвент идут торги?.. — Я хотела тебя разбудить, но потом решила подождать. Утро должно начинаться с хороших новостей. Айзек только растерянно моргал, цепляя ресницами матовый пластик очков, и не выпускал руку Арто. В сети были миллиарды брошенных конвентов. Конвент Хенде Шаам не стоил ничего. У него не было аудитории, уникальной концепции или ностальгического коэффициента, то есть особых успехов в прошлом, которые можно было преобразовать в будущем. Айзек однажды заказал на бирже недельную атаку негативными отзывами, роняющими рейтинг — ключами в отзывах были слова «скука», «рухлядь» и «совершенно нечего делать». Конвент не опасен и никого не оскорбляет, он просто бесполезен. Не нужно на него смотреть. Не нужно его покупать. Дафна рассчитывала ему вероятность покупки всего пару месяцев назад.Айзек никак не мог выпустить руку Арто. А рука не согревалась под его пальцами. С тихим шипением погасла свеча и зажегся ночник, встроенный в стену дальше по коридору. Вокруг него хлопьями кружила темнота. — Кто-то решил вложиться в рекламу, — усмехнулась Арто. — У конвента сейчас два потенциальных покупателя, и один из них интересуется эстетической концепцией, хочет оформить в таком виде приемную для своего конвента. А этот, соответственно, закрыть, чтобы не было дублей. — А второй? Айзек всегда хорошо себя контролировал. Поль не любил тех, кто не хотел оставаться в долгу, но любил Айзека, потому что он ничего не боится. Раньше ничего не боялся. Арто молчала. Он наконец разжал пальцы, и ее рука задержалась на секунду, прежде чем выскользнуть из его пожатия, оставив смазанный ледяной след на его ладони. — Откуда мина, Айзек? Откуда в пустыне мина? — Понятия не имею… — А второй — Рихард Гершелл, — с явным удовольствием сообщила Арто. — Он на пенсии скучает, заинтересовался старой живописью. Хочет оставить интерьер конвента и цифровые копии картин в нем собирать. — Поль ездит… Поль говорит, что пустыня дышит… мы проверяли песок вокруг лагеря, но не очень далеко, — зачастил Айзек. — Там, где Клавдий… там половина приборов не работает, мы и так далеко от сети… ты знаешь, власти ограничивают радиус действия, чтобы люди не уходили далеко… Сеть и надзор Дафны — это же преференция, ее дает город, а кому не надо — могут… но мы раньше не находили ничего рядом с лагерем! — Ты, Айзек, сказочный идиот, — устало вздохнула она. — Как ты вообще умудрился оставить валяться в сети единственное, что тебе по-настоящему дорого? — У меня рейтинга… не хватило… У Гершелла тоже не хватит! У него же социальный уровень! — Он направил запрос в бюро по адаптации, — теперь голос Арто звучал из-за его спины. — Сказал, что у него тут сплошные стрессы, куратор был дурак и тот умер, денег на коврики на хватает и зарабатывать не дают, и может ему помогут приобрести этот никому не нужный конвент, где все равно нечего делать? Айзек обернулся. — Зачем тогда рекламировать конвент? Гершелл и так мог бы его купить… — А если Гершелл вдруг наступит на мину? — Слова обожгли затылок. — Он, как покупатель, пока в приоритете, но кампания настроена так, что продолжится и после его смерти. Можешь поторговаться. Можешь пойти к Полю и попросить у него в долг — он тебе и рейтинг поднимет, и денег даст. Только поторопись, у кампании хороший бюджет. Айзек потом не мог себе ответить, на что вообще рассчитывал. Он просто развернулся и ударил темноту, уже зная, что никого не достанет. Но неожиданно он достал — по костяшкам мазнул кашемир пальто. И вместо того, чтобы опустить руки, Айзек ударил снова. Он бил честно и очень глупо, не подкручивая реакцию и точность прицела, еще и размахивал руками, лежа на дне абры. Но каждый раз он чего-то касался — холодной ткани, кончика носа, пуговицы, острого края отворота или мягкой челки. Ни схватить, ни ударить — только коснуться, скользнуть мимо, уводя в темноту бессильную злость. — Все? — равнодушно спросила Арто. — Сам дурак, Айзек. Правда, иди и вмажь себе по роже, если так неймется. Теперь будешь слушать?