— Человек пишет заявление с просьбой отправить его воевать, потом мужественно дерется с фашистами, потом предает, потом опять мужественно и храбро сражается. — Вас удивляет эта нелогичность. Дорогой Евгений Николаевич, заметьте, Лунев храбр только на людях. На людях! А встреча с Рискевичем, конечно, если она состоялась, была один на один. Двое — и смерть за порогом. Вот вам и психологический феномен. Все просто. Он позволил себе минутную слабость. Мол, никто не узнает, а потом я искуплю вину… Да мало ли что можно себе сказать. Его завербовали люди Смысловского, и он стал агентом «Зондерштаба-Р». Люди абвера не упускали подобную возможность. Некрасов подошел к шкафу, раскрыл дверцы, вынул книгу, положил ее на стол. — Удивлены? Да, Шекспир. Читайте его почаще, и вы поймете, что темные глубины человеческой души уже описаны в шестнадцатом веке. Но я думаю, пришли вы ко мне не для того, чтобы заняться психологическим анализом. Нечто другое вас беспокоит. Верно? — Да, — Казаринов достал сигарету. — Курите, я уже несколько дней с интересом слежу за вашей борьбой с самим собой. — Нет, все-таки воздержусь. — Знаете, Евгений Николаевич, — генерал взял из стола сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся, — иногда насилие над собой значительно вреднее курения. Так что у вас? — Я внимательно изучил жизнь Лунева после войны. Надо сказать, что жил он очень наполненно и интересно. Много работал, писал и печатался. Я не очень разбираюсь, но наши специалисты по международной экономике высоко оценили его работы. Лунев достиг многого. Получил международную известность. Труды его были отмечены советскими и зарубежными премиями. Кажется, что еще надо? Написана докторская диссертация, фундаментальный труд. И внезапно все остановлено. Диссертация не защищена, от работы над книгой Лунев отказывается. Чем можно объяснить эту перемену? — А он тщеславен? — Да. Об этом говорили все, с кем он работал. — Когда произошла эта перемена? — Приблизительно пять лет назад. — Вы интересовались, не случалось ли с Луневым чего-нибудь необычного? — Ничего. Генерал поднял трубку, нажал на кнопки набора. Подождал, пока ему ответят. — Добрый вечер… Можно Андрея Анатольевича?… Спасибо, Андрей Анатольевич, Некрасов приветствует. Не оторвал? Помните наш разговор?… Вот и хорошо. Не очень утомим, если заедем с моим коллегой? Спасибо… Ждите. Генерал положил трубку, нажал кнопку селектора. — Машину, пожалуйста. Поехали. Казаринов встал, пошел за Некрасовым. Он не задавал лишних вопросов, не удивлялся. Надо — значит надо. В машине Некрасов сказал шоферу: — Проспект Вернадского. — Какой дом, товарищ генерал? — Сто девятнадцать. Они ехали к члену-корреспонденту Академии наук Андрею Анатольевичу Ефремову. Он был научным руководителем докторской диссертации Лунева. *** Квартира Ефремова была большой и гулкой. В ней отдавались эхом шаги и голоса. Они прошли в большую, почти без мебели комнату. Хозяин усадил гостей в кресла у журнального столика, принес чай. — Кофе не предлагаю. Время позднее, боюсь, ночью не уснете. Ефремов взял чашку, с любопытством посмотрел на Некрасова, словно приглашая его начать разговор. И генерал понял этот молчаливый взгляд и задал первый вопрос: — Андрей Анатольевич, нас интересует ваш коллега Лунев. Что вы можете о нем сказать? — Ого, начали атаку с ходу, без разведки, — Ефремов поставил чашку на стол. — Лунев? Он помолчал, собираясь с мыслями, и спросил: — А что именно вы хотите узнать о нем? — Все, что знаете, и, конечно, ваше мнение о нем. — Когда люди, работающие в вашей службе, задают подобные вопросы, надо хорошо подумать, прежде чем ответить. Ефремов встал, зашагал по комнате. «Видимо, точно так же он шагает, когда читает лекции студентам», — подумал Казаринов. — Лунев… — продолжал Ефремов, — необычный, умный, талантливый человек. Я знаю его давно. Еще по институту. Он оставлял у меня некое двойственное впечатление какой-то недосказанности, что ли. Знаете, как говоришь о чем-то и не договариваешь. Вот такой же Лунев. Понимаете, у него все было несколько иначе, чем у других. Он поступил в институт в сорок пятом. Мы знали, что он партизанил, был ранен. Но никто и никогда не видел его ни с орденами, ни с колодками, ни с нашивками за ранение. Он вообще никогда не вспоминал об этом. Ученый прекрасный. Вернее, был им. — Почему был, Андрей Анатольевич? — вмешался в разговор Казаринов. — В науке нельзя останавливаться. — А почему это случилось? — спросил Казаринов. — Почему? Сам удивляюсь. Он вообще очень изменился за последнее время. В нем словно какой-то стержень сломался. Был хороший ученый, и свое дело любил, и, конечно, хотел стать доктором, а там и член-корром… И вдруг все это кончилось. — А когда вдруг-то, Андрей Анатольевич, голубчик? — Некрасов хлопнул ладонью по журнальному столику. — Когда? — Когда? — Ефремов встал, вышел в другую комнату. Через несколько минут он вернулся, неся в руках толстую синюю книгу. На титуле были две фамилии. — Вот, — Ефремов положил книгу на стол, и Казаринов прочитал фамилии авторов: А. А. Ефремов, Б. Д. Лунев. — Эту книгу мы делали вместе. Здесь четыре главы Лунева, а шесть моих. — Ефремов задумался на минуту, погладил книгу ладонью. — Почему мы как соавторы не выступили в равных долях, как принято писать в договорах? Лунев сам отказался работать над последней главой. Пришел и сказал: «Не могу». И это случилось в восьмидесятом году. — Может быть, он просто устал? — Казаринов напрягся, ожидая ответа. В голове его появилось нечеткое, весьма расплывчатое предположение. — Нет. Четыре главы — это кусок его диссертации, пятая, обобщающая, давала главное — анализ. Нет, я хорошо помню тот день. Со мной говорил совсем другой Лунев. Он пришел ко мне сразу после возвращения с симпозиума. — Стоп. — Некрасов приподнялся в кресле. — Где проходил симпозиум? — В Вене. — Значит, он изменился после поездки в Вену, — задумчиво не то спросил, не то сказал генерал. …Прощаясь в машине с Казариновым, Некрасов сказал: — Вена. Помните, Евгений Николаевич, Вена. Я проверял, Лунев часто ездил в соцстраны, но единственная командировка в капстрану была на симпозиум в Вену. *** …Совещание окончилось. Руководители служб покидали кабинет. — Вас, товарищ генерал, — выйдя из-за стола обратился к Некрасову начальник управления, — прошу остаться. Некрасов подождал, пока все покинут кабинет, и вернулся к длинному столу для заседаний. Начальник устало опустился на стул, ослабил узел галстука и взял папку с письменного стола. — Докладывайте по делу Лунева. — Мы считаем, что Борис Дмитриевич Лунев в 1943 году был завербован в Гродно начальником белорусского отдела «Зондерштаба-Р» капитаном Рискевичем. Лунев выдал абверу оперативно-разведывательную группу НКВД СССР. Начальник на секунду приоткрыл папку, Некрасов увидел свою докладную. Некоторые предположения были подчеркнуты красным карандашом.