– Не кипятись, лейтенант, – строго сказал неизвестный хрен из ГБ. – Ты был в гестапо, тебя запросто могли завербовать… – Извините, товарищ командир, не имею чести знать ваше звание, – начал я, – если бы завербовали, то хрен бы меня после такой акции отпустили! Да и не стал бы никто меня вербовать, я ж диверсант, значит, человек, заточенный убивать, меня грохнуть надо было сразу… – Теперь оборвали меня: – А может, ты и получил задание убить кого-нибудь из высокопоставленных командиров, или вообще!.. – он указал пальцем в потолок. – Ага, а убийство гауляйтера мне простили бы, так? – усмехнулся я. – Можно вопрос? – Что еще? – Меня в камеру запрут? Хотелось бы продолжить заниматься, чтобы форму не терять. – Да, до выяснения всех подробностей ты будешь находиться в камере. – Спасибо, – кивнул я. – А что там с Вайзеном? – Это не твое дело! – Вы меня извините, товарищ командир, может, у кого-то так и принято, но он мне поверил и добровольно перешел на нашу сторону. – Знаешь, сколько их таких добровольцев? – усмехнулся неизвестный командир. – Как жареным запахнет, так сразу бегут к нам: простите, нас заставили… – Но он же не с фронта, да и в партии не состоит, простой шоферюга. – И что, ты предлагаешь его водителем трамвая устроить в Москве? – Ну, нет, конечно, но и расстреливать его не за что… – О расстреле никто и не говорит, посидит в тюрьме, может, до конца войны, а может, и раньше выпустим, как сочтет нужным следствие. Короче, эта болтовня продолжалась еще около получаса, пока этот хрен не закончил и не исчез. Судоплатов остался и долго тряс мне руку. Говорит, что хлопочет за меня, я у него лучший специалист. Мне было приятно. Рассказал о Кузнецове, у того пока в Белоруссии не получалось, но я думаю, все удастся. Камера оказалась вполне добротной комнатой. Разве что решетки на окнах, а так нормально. Самое главное, что меня никуда не увезли, в «Бутырку» там или «Тишину». Камеры были на территории самой школы ОМСБОНа, меня даже ребята навещать регулярно стали. Жратву таскали, болтали со мной, благо окно было низко расположено. От ребят узнал, что Валюшка плачет каждый день, дочка тоже капризничает, наверное, глядя на мать. Бортник сообщил, что их наградили за активные действия в тылу врага. Все получили ордена Красной Звезды. Успокаивали, что и меня награда не обойдет. Просил узнать о Вайзене, но не обрадовали, он во внутренней тюрьме НКВД. В заключении я провел десять дней. Пипец как долго, думал, с ума сойду. Меня после плена так не мурыжили. Павел Анатольевич позже объяснял, что как раз из-за моего зимнего плена меня так и проверяли. Оказывается, в управлении не верили даже в сам факт уничтожения Коха, а уж тем более Розенберга. Дошло до того, что кто-то наверху объявлял меня предателем и трусом, который уже один раз побывал в немецком плену. Все, что я совершил в Кенигсберге, считали ложью и постановкой, дескать, фрицы специально меня подослали, чтобы уверить руководство страны, что Кох мертв, а на самом деле его вывезли в рейх и на Украине назначили нового гауляйтера. О как! Но все же группа, вернувшаяся сильно потрепанной, подтвердила все мои показания. Там и партизаны помогли, рассказали, что могли, обо мне. А убил я в Кенигсберге вместе с Кохом и Розенбергом заместителя Геринга и какого-то хрена из отдела пропаганды Геббельса. Хорошо это я прошел из пулемета, многих задел. Немцы действительно не нашли моих следов, ну, я же старался, канализацию парни проверили, можно использовать. В рейхе все придерживались официальной точки зрения. Все убийства совершил фанатик, возможно, у него и были сообщники, но этот факт точно установлен не был. Значит, я еще смогу надеть личину штабсинтенданта в немецком тылу. А выйдя из камеры, после того как закончились объятия с друзьями и похвалы начальства, был отпущен для приведения себя в порядок. На следующий день было назначено награждение, я обязан присутствовать на нем, так как нахожусь в списке. На награждение поехали вместе с Валюшкой, она очень хотела там быть, вот и взял ее с собой. Тамара осталась с нашей дочерью, так что уехали спокойно. После длинной, почти на две четверти часа, речи мне прикрутили орден Боевого Красного Знамени на новенькую гимнастерку и добавили еще один кубик на петлицы. Теперь я – старший лейтенант, хотя если подумать, то меня даже понизили, вот так. Ведь раньше у нас звания были энкавэдэшные, а теперь общевойсковые. Был лейтенантом НКВД, соответствовал общевойсковому капитану. А теперь просто старший лейтенант, вот как. Уметь надо так награждать. Но я не в претензии, до майора я явно еще не дослужился. Да и не считал я себя капитаном, так и думал всегда, что лейтеха, по себе чувствую, что это как раз «мое» звание. А вот орден было приятно получить. У меня он уже не первый, но такой величины еще не было, реально приятно, кто бы чего ни говорил. Помню, у деда в той жизни из боевых наград была пара медалей и Красная Звезда, так вот последнюю он уважал более всего. Наверное, потому, что и поступок совершил достойный, раз орден получил. Он ведь у меня ни фига не в штабе служил, обычный минометчик, командир расчета. Вот и мне приятно, думаю, что заслужил. Мне предоставили десять суток отпуска, как и всем парням, обрадовалась не только Валентина, но и я сам. Устал чего-то, хочется и на страну немного посмотреть, Москва так и вовсе впечатляла. А квартиру нам все же дадут, причем отдельную, Левитин сказал, по секрету, что сам Судоплатов выбивал. Опять было приятно, когда это услыхал. Да, плюшек я тут наполучал, остается гадать, не придется ли всерьез заплатить за это. Хотя вроде как шкурку я за Родину поистрепал неслабо, должны учесть, если захотят «приземлить». Сегодня ходили всей толпой в кино, понравилось, завтра с Валюшкой хотим в театр наведаться, она очень просила. Жизнь в Москве кажется вообще мирной, еще бы не аэростаты и камуфляж на зданиях, впрочем, они нисколько не портят ее внешний вид. Отпуск заканчивался, да и командиры уже нервничают, видимо, знают что-то, недоступное пока мне. Это я в предпоследний день отпуска почуял, когда звонил в школу. На фронтах тяжко, прет немец, как в прошлом году прет. Но отличия все же есть, мы уже не бежим, как раньше. Все же накопили и сил, и средств, пытаемся стоять твердо. Интересно, будет ли здесь Сталинград? Вот реально не хотелось бы, но в то же время, если бы тогда не случился разгром немцев в Сталинграде, то еще неизвестно, как бы все пошло. Может, немчура бы нас расхреначила. Когда мы после положенного отпуска явились в школу, нас ждали, кажется, уже все. Меня и Бортника затребовал к себе Левитин, остальные пока пошли на разминку. – Наконец-то, я уже трижды себя проклял, что выпросил вам эти отпуска! – воскликнул вместо приветствия Максим Юрьевич. – А что такое, товарищ капитан? Если что-то серьезное, так почему не отозвали? – Да уж, серьезное! Фронт разваливается под Воронежем, нужно срочно туда. – Переправы, мосты? – спросил Иван. – Нет, ребятки, поэтому и жду вас, для мостов и другие есть… – Максим Юрьевич, ну не томи! – взмолился я. – Нужно разведать тылы противника, точнее, навести авиацию на склады боеприпасов двух армий… – Неслабо, – почесал в затылке я. – Шестая и четвертая? – Откуда… – Левитин аж споткнулся на полуслове. – Сводки читаю, – загадочно ответил я, – не забыли, кто вам сведения переправил из Ровно? – Да помню, так что скажете? – А чего говорить, вылетать надо! – это Борт. – Сначала я хотел бы точную обстановку узнать, карты нужны и последние разведданные, – начал я, – а еще есть идейки кое-какие. – На предмет? – В Ровно общался с одним танкистом, немецким, конечно, так вот тот поделился такой интересной информацией… Дальше я изложил знания о способе танковых и артиллерийских засад. Подал это так, что, дескать, фрицы этого очень боятся. У них приказ – полным ходом вперед, следить за обстановкой просто некогда. И вот когда на пути возникает хотя бы слабенькая, но хорошо подготовленная засада, те теряются. А попросту я хотел подвести начальство к идее скорейшего производства самоходок. Ведь в обороне это самое лучшее средство, ну, после бетонных бункеров, конечно. Представляете, что может сделать батальон каких-нибудь СУ-152 на небольшом участке фронта? Вот и я о том же. Танков у фрицев сейчас не так много. Что-то повыбили, что-то неисправно, а главное, фронт сильно растянут. Не как возле границы в сорок первом, где они целыми армиями наступали на небольшом пятачке, здесь немчура в полной мере ощутит на своей шкуре, что такое Россия. Идея моя пришлась ко двору. Уже на следующий день меня вызвали к Судоплатову, ага, в его кабинет на Лубянке. У меня к этому уже все было готово, еще бы, весь отпуск чертил и рисовал схемы и эскизы. На схемах я чертил обустройство узла обороны при помощи артиллерии, так как танков мало, да и толку от тридцатьчетверок в обороне, уж простите, мало. Немцы используют штурмовые орудия, а это одно-два попадания в «Три-Четыре», и… все! И это еще в лучшем случае, когда самоходки небольшие. Да, артиллерия вообще без брони, но ты еще подойди к ней на дистанцию выстрела! При нормальной разведке и корректировке гаубицы таких дел могут наделать… Если их, конечно, не две-три штуки на пять километров фронта, а хотя бы штук сорок. Понимаю, что очень сложно, но возможно же! Гаубицы устанавливаем группами по пять-шесть штук так, чтобы сектора таких групп пересекались, это все-таки надежней будет, чем поставить на убой десяток танков. Да и дешевле, думаю. А уж когда самоходы пойдут с заводов, думаю, вообще красота будет. Делать этакие комоды с лобовой броней миллиметров в двести… Да знаю, знаю, но помечтать-то хочется. Хрен бы их кто пробивал, а вот они, да в несколько стволов… М-м-м! Прям сам бы стал самоходчиком. При умелом командовании это был бы тир, но, конечно, в обороне. Все же в наступлении нужен маневр и скорость, это аксиома. У Судоплатова пробыл целый день. Тот давно хотел со мной «пообщаться», а тут я сам повод дал. Вот он и крутил меня на предмет появления в моей голове таких откровений. На что я отвечал с каменным лицом, что просто приходит в голову, когда сводки читаю, да сам думаю, исходя из опыта отступлений прошлого года. Ведь реально, были бы тогда самоходы, да черт с ними, была бы артиллерия и корректировка! Вот хрен бы до Москвы откатились бы. Ведь реально нечем было отбиваться, я же помню, как против немецкой танковой дивизии стоял, дай бог, полк пехоты с трехлинейками. Эх, что было, то было. Павел Анатольевич намекнул, что если меня и дальше будут такие мысли посещать, то он как-то не хочет меня отпускать в немецкий тыл. – Может, мне уже сейчас тебя снять? – Вы просто вновь прикажите не допустить моего пленения, вот и все. А в рейд я пойду, у нас уже все готово! – Разболтали, да? – Да я и сам это понимал, чего тут такого тайного? – удивился я. – Все не могу никак понять, что в тебе не так? – вдруг задумчиво, пристально глядя на меня, спросил Судоплатов. – Говорю с пацаном, но как только ты рот открываешь, мне кажется, что ты мой ровесник… – Эх, знал бы ты, Паша, сколько мне на самом деле лет. Но гад такой, ведь и правда, чует что-то, надо следить за собой построже. После такого моего выступления Судоплатов попытался объяснить проблемы армии, но увяз в дебрях статистики и свернул разговор. Все сводилось к простому: техники нет, заводы только выходят на пик производства, люди голодают, откуда взять лишние пушки и танки? Я на это ляпнул было, что не хрен в наступление лезть, нужно накопить сначала, на что был послан. Новое задание началось сразу не так, как хотелось. Сначала вылет откладывали два раза, а когда на третий раз все же вылетели, то почти сразу приказали вернуться. Что-то все не так складывалось. Мы вернулись, но аэродром покидать нам запретили, – ясно, ждем. Еще почти через сутки, вечером, наконец улетели. Фронт близко, поэтому путь был коротким, самолет лишь забрал чуть дальше в немецкий тыл и на обратном курсе выбросил нас. Парашют раскрылся, уже хорошо, приземление было мягким. Садились почти в чистое поле, на окраине лесного массива. Да и не те тут леса, что были к северу от Москвы, пожиже будут. – Борт, двое в одну сторону, двое в другую, бегом! – приказал я Ивану, когда тот прибежал с парашютом в руках. Сам я также скручивал купол в узел. – К лесу посылать? – Я смотрел, вроде там ничего нет, давай бойцов к реке, пусть парашюты утопят, мы с Веревкиным лес посмотрим, – ответил я, а бойцы, что убегали к реке, уже скакали резвыми козликами по пашне. Немцы были где-то в стороне, километров семь до них, но это судя по картам из штаба, мелкие подразделения могли быть и тут, будем осторожны, как всегда. Спустя полчаса встретились под деревьями. Подсвечивая себе фонариком со светофильтром, я смотрел карту, а Иван докладывал: – Возле реки тихо, дальше вправо что-то есть, но далековато, не разглядели. Купола спрятали. – Отлично, идем пока строго на юг, нужно пересечь поле, где-то в пяти километрах лес, там, если что, на дневку встанем. Все, бегом. Мы поскакали. Двое ребят впереди, оторвались метров на триста, идут дозором. Борт замыкал, я двигался в центре группы вместе с радистом. Сегодня нам пипец как тяжело, груз большой. Ваня набрал взрывчатки столько, что можно любой мост раз пять уничтожить. Решил перестраховаться, вспоминая последний рейд по уничтожению моста. Понадеялся, что ему хватит двадцати килограмм, но мост оказался большим и крепким, пришлось изловчиться, чтобы украсть у немцев несколько снарядов, их и использовали. Это без меня было, когда я по лесам с Валеркой бродил. Сейчас у нас задача сложнее, склады боеприпасов обычно хорошо охраняются, да и уничтожить их нужно так, чтобы гарантированно уничтожить все имущество. Да и не только боеприпасы. Я озвучивать тогда Судоплатову не стал, если честно, просто вылетело из головы. А уничтожить нужно еще и топливо, почему командиры сами это не сказали, не знаю. Но я ведь еще по сорок первому помню, что у фрицев всегда топлива впритык, вот и уничтожим запасы, если найдем. Лес, что я наметил, был вытянут узкой полоской с запада на восток. Ширина массива около километра, чуть ли не насквозь просматривается. Откуда я это знаю, если ночь на дворе? Так на той стороне огни видны, немцы там. Да и в лесу, узнал чуть позже, когда выслал разведку, стояло подразделение вермахта. Причем, что сразу заинтересовало, танковое, а это значит, топливо также где-то рядом. И мы его походя нашли. Вот прям ночью и нашли. Огромный кусок леса был вырублен, и в этом месте, под масксетями, немцы устроили склад горючки. Это только кажется, что все так легко, типа прыгнули и сразу склад нашли. На самом деле мы ведь высадились прямо посреди немецких войск. Это ж только в кино войска стоят всей кучей, на деле же все подразделения рассредоточены на большой площади. Иногда между частями было и несколько километров. На самом деле повезло, конечно, сразу к танкистам попасть, наша разведка-то так глубоко не проникала, а данные о дислокации войск противника получены от авиации. Те немцев нашли, но на их фотосъемке разве поймешь, что за подразделение стоит в каком-либо месте. Немцы отлично укрывают технику, с воздуха ни за что не понять, танки внизу, артиллерия или пехота, видно только, что не природный рельеф. Все выглядит однообразно. – Охрана серьезная, рота – это минимум! – высказался Бортник, когда собрались вместе на дневку. Мы отошли на километр примерно, но нужно быть осторожными. Взрывчатку пока здесь оставим, видно, что сюда никто не заглядывал, бурелом какой-то, следить будем налегке. Первая тройка бойцов, во главе с Бортником, тихо уползла, вторая легла спать, оставив пару бойцов на охране нашего импровизированного лагеря. Я, немного поворочавшись, уснул и, очнувшись через два часа, чувствовал себя неважно. – Ты чего вскочил-то? – это меня Олег спросил, проснувшись от моей возни, тот рядом спал. – Да хрен его знает, – отмахнулся я, – хреново как-то. – Мне тоже. Чего-то здесь не так…