– Неужели ты согласен с тем, что прирожденные вампиры – это высшая раса, и только они достойны править? – Нет! – рявкает Хадсон, всматриваясь в груду костей. – Но несправедливо, что нам, сверхъестественным существам, приходится все время оставаться в тени, постоянно опасаясь, как бы обыкновенные люди не узнали о нашем существовании и не попытались уничтожить нас. Я моргаю, и мои брови ползут вверх. – Но ведь вампиры кормятся за счет людей. Разве мы не должны иметь права защищаться? – А тебе понравился твой вчерашний ужин, Грейс? – вдруг спрашивает он. – Что ты думаешь о колбасе пепперони в твоей пицце? Я понимаю, к чему он клонит. – Ну нет. Я понимаю, на что ты намекаешь, но это не то. Хотя я и не совсем согласна с тем, что мы имеем право убивать животных ради пропитания, но это все же не то же самое, что делают вампиры, охотясь на людей. Он с нахальным видом приподнимает бровь. – Однако люди не имеют ничего против охоты на оленей, чтобы проредить их численность ради блага всего стада, не так ли? – Это другое дело! Уголки его губ приподнимаются в самодовольной ухмылке. – Ну, конечно. Можно подумать, перед человечеством не стоит проблема перенаселения и ограниченности ресурсов. – Но… Но… – бормочу я, понимая, что, возможно, в чем-то он прав. – Все дело в поддержании равновесия, Грейс. – Он засовывает руки в карманы. – Ты никогда не думала о том, что, возможно, у Творца были свои планы и в отношении нас? Что мы были сотворены неспроста? Что мы не просто какая-то вселенская шутка? Его голубые глаза пристально смотрят в мои, в их глубинах бурлят чувства, которые, кажется, грозят захватить и меня. Хотя мы с ним говорим о Сайрусе, я знаю, что последние слова относятся к нему самому. Неужели он и впрямь думает, что он – это какая-то ужасная ошибка? От этой мысли мне становится не по себе. Но тут он моргает, и все исчезает так быстро, что я невольно сомневаюсь, не привиделось ли мне это. – Ты можешь соглашаться или не соглашаться с этим тезисом, Грейс, но именно благодаря ему у Сайруса появилось столько последователей. Он говорил им о тысячах лет гонений, страха и гнева, о том, что обыкновенные люди виноваты в том, что они вынуждены держаться в тени, что горгульи мешали, что даже их соседи могут оказаться врагами. Да, я ненавижу моего отца. Но разве можно винить кого-то за то, что он следует за дьяволом, если этот дьявол обещает ему создать лучший мир для его детей? Даже ценой чужих жизней? – Он смеется, но в его смехе нет веселья. – То, что моему папаше нет дела до создания лучшего мира для его детей, вовсе не означает, что он не верит в эту идею как таковую. Ему нравится чувствовать себя спасителем. Потому что, если он что-то и любит больше власти, так это поклонение. – Поэтому ты и сделал то, что сделал? – спрашиваю я. – Потому что твой отец накачивал тебя ложью, пока ты не перестал отличать добро от зла? Пока не поверил его речам? – Неужели ты в самом деле считаешь меня таким? – бросает он. – Думаешь, что я так слаб? – Ты не можешь просто взять и переписать историю, Хадсон, – говорю я. – Нельзя сказать, что Джексон просто проснулся как-то утром и решил убить тебя – ни с того ни с сего. Ты планировал истребить обращенных вампиров только потому, что они тебе не по вкусу. А это геноцид. Хадсон сердито смотрит на меня. – Я уже говорил тебе, что за свою жизнь сделал много дурного и готов понести ответственность за все, что творил. Но не за геноцид. Я убивал обращенных вампиров и других, потому что они были союзниками моего отца, из которых он сколачивал армию, а вовсе не потому, что они были обращенными вампирами. Они поклялись ему в верности и замышляли уничтожить всех, кто им мешал, чтобы сверхъестественные существа смогли наконец выйти из тени. Ты даже не представляешь, как близки мы были к Третьей Большой Войне. Я не мог этого допустить. Так что если ты желаешь обвинить меня в убийстве, то давай. Я принял ужасное решение, чтобы предотвратить еще более ужасный исход. Но геноцид не входит в число моих грехов, его я не совершал. Не веди себя как мой брат. Не суди меня, пока не услышишь версии обеих сторон. Я чувствую, что он говорит правду, а еще чувствую возмущение и ярость, которых он не может скрыть. А значит… Не знаю, что это значит. Я ни на секунду не поверю, что Джексон пошел бы на убийство родного брата, если бы не был уверен, что другого выбора у него нет. Однако, с другой стороны, Хадсон уже долго живет в моей голове, и я начинаю понимать, когда он врет, а когда говорит правду. И эта последняя его тирада кажется правдой. Что мне делать с этой версией правды, я не знаю – и понятия не имею, как мне примирить ее с версией Джексона. Как бы то ни было, я отнюдь не уверена, что это меняет мое мнение относительно возвращения Хадсона в мир без магической силы. Он замолкает, затем раздраженно смеется и качает головой. – Почему я не удивлен? – Он вытягивается в полный рост, упирает руки в бедра и пристально смотрит мне в глаза. – Я знаю, как ты любишь черное и белое, Грейс. Добро против зла. Но не кажется ли тебе, что пришла пора повзрослеть? Он качает головой и всматривается еще в одну груду костей, на которую я уже смотрела. Мне хочется возразить, сказать, что я давно повзрослела и что я начала думать, что, убивая, Хадсон, возможно, пытался защитить обыкновенных людей – о чем никто никогда не думал, – когда он вдруг издает возглас. – Нашел! – вопит он, показывая на кость размером с его руку. – Фантастика! – Я бросаюсь к этой кости, желая рассмотреть ее и удостовериться в том, что она целая и небольшая. – Давай соберем остальных. Я подбираю кость, но не успеваю сделать и пары шагов в сторону Джексона и Мекая, когда из груды костей за нашими спинами возникает какой-то негромкий шум. – Что это? – спрашиваю я, повернувшись, и у меня разыгрывается воображение. Если честно, я бы не удивилась, если бы из этой груды костей сейчас выскочила армия рассерженных эльфов и попыталась нас сжечь. – Не знаю, – отвечает Хадсон. – Держись рядом. Я не утруждаюсь, чтобы напомнить ему, насколько нелеп этот призыв. Достаточно взглянуть на его лицо, чтобы понять, что он осознал свою ошибку, и ощутить, насколько его это раздражает. Мы движемся вперед, и тут начинает дрожать еще одна груда костей – они стучат друг о друга почти в музыкальном ритме. Да, это жуткая мелодия, но все-таки мелодия. Мы с Хадсоном переглядываемся, подняв брови, и начинаем двигаться быстрее. А когда издавать стук начинает третья груда, он говорит: – Нам надо спешить! Но не успеваем мы сделать и пары шагов, как с потолка пещеры падает гигантская кость и приземляется рядом с нами. Она разбивается с оглушительным грохотом, похожим на взрыв, и ее обломки разлетаются во все стороны, как осколки снаряда. Один из них рассекает мою щеку под левым глазом, и по моему лицу течет кровь. – Черт! – кричит Флинт из другой части пещеры. – Должно быть, где-то умер дракон! Думаю, Кладбище призывает его кости домой. – Ты думаешь, дело в этом? – кричит Зевьер, схватив Мэйси за руку, и они вместе бегут к посадочной площадке, где Мэйси создавала портал. Проходит несколько секунд, и падает вторая кость – и приземляется дюймах в шести от того места, где только что находились Зевьер и Мэйси. – Нам надо уходить, – вопит Флинт. – Прямо сейчас! – Мы не можем уйти, – отвечает Иден. – Мы еще не нашли кость. – Мы с Хадсоном нашли ее, – говорю я, подняв нашу находку, и тут в задней части пещеры разбивается огромное ребро. – Тогда давайте убираться отсюда! – орет Зевьер и вместе с Мэйси мчится к выходу из пещеры. – Я с ними, – говорит Мекай перед тем, как перенестись к выходу из пещеры и выбежать из нее. – Я тоже, – соглашается Джексон, и тут прямо на нас падает еще одна кость – кажется, это хвост. Джексон вскидывает руку и в последнюю секунду, использовав телекинез, отбрасывает эту кость в глубину пещеры. Затем делает это еще и еще, потому что на нас летят все новые и новые позвонки хвоста. Флинт и Иден уже у выхода из пещеры, а Мэйси и Зевьер вообще находятся в безопасности на той стороне. Мэйси ломает руки, глядя на град из костей. В сторону Флинта летит шейный позвонок, и Джексон, повернувшись, направляет его прочь. Но в ту долю секунды, пока он помогает Флинту, сам он остается без защиты, и, когда вниз летит следующая кость – громадное ребро, – он не успевает ее остановить. В последнее мгновение он с силой отталкивает меня, и я врезаюсь задом в груду костей в тот самый момент, когда колоссальное ребро грохается на Джексона и, нокаутировав, припечатывает его к земле. Глава 86. Грейс на линии огня – Джексон! – истошно кричу я, поспешно вскакивая с груды обломков, в которую он толкнул меня. Мои руки покрыты ссадинами, но я, не обращая на них внимания, со всех ног несусь к нему. – Боже, Джексон! – Берегись! – рявкает Хадсон, и я отскакиваю, когда гигантская кость – она слишком близко, чтобы я могла разглядеть, что это за кость, – падает передо мной и разлетается на тысячи осколков. И я, выронив найденную кость, закрываю лицо руками. – Все, можешь идти, – говорит Хадсон, когда осколки оседают, и я опять бегу к его брату, когда на меня летит еще одна кость. Она меньше, и я готовлюсь к удару, но она разлетается, не долетев до меня. Вокруг осыпаются мелкие осколки. Пару секунд спустя то же самое происходит с костью, готовой вот-вот упасть на Джексона. Я не знаю, в чем тут дело, да и не хочу знать. Пока кости взрываются, они не приземляются ни на Джексона, ни на меня – и я обеими руками «за». Упав на колени рядом с Джексоном, я пытаюсь стянуть с него огромное драконье ребро, но оно не сдвигается ни на дюйм. Оно слишком велико, а я недостаточно сильна, даже когда встаю, упираюсь в него спиной и отталкиваюсь ногами. – Джексон! – вопит Флинт и бросается бежать к нам. Мекай опережает его на пару секунд, и вдвоем они поднимают ребро, как будто оно ничего не весит, и отбрасывают его в сторону. Но Джексон по-прежнему без сознания, ощупав его голову, я обнаруживаю большущую шишку. Ничего себе. Кто бы мог подумать, что вампира можно вырубить ударом по голове? Вокруг нас продолжают падать кости и греметь взрывы, когда они разлетаются на куски. Я вспоминаю документальный фильм о Второй мировой войне, в котором говорилось, что, побывав под минометным огнем, солдаты потом всю жизнь страдали от посттравматического синдрома – и теперь я это понимаю. Понимаю вполне. Минометный обстрел начинается со свиста мин, летящих с неба. Охваченный ужасом, ты быстро смотришь вверх и понимаешь, что мины могут лететь откуда угодно. Ты вертишь головой, пытаясь определить источник звука, который становится все громче, громче, и тебе становится ясно, что мина может лететь и со стороны, противоположной той, куда ты смотришь, так что ты даже не увидишь ее, пока на тебя не обрушится взрыв. И из-за паники, спровоцированной невозможностью понять, откуда именно приближается опасность, ты теряешь ориентацию и не можешь спасти себя. Ты чувствуешь себя совершенно беспомощным. Совершенно беззащитным. Совершенно одиноким. Потом выжившие солдаты говорили, что они просто вслепую бежали туда, где, как им казалось, было безопасно, совершенно не представляя, не станет ли их следующий шаг последним.