– Да ну? – Я смотрю на него. – Узы сопряжения существуют не для того, чтобы заботиться друг о друге? – Ключевые слова здесь – «друг о друге», – резко бросает он. Мой телефон издает короткий звон, я достаю его из кармана и читаю сообщение от Джексона: Джексон: Пожалуйста, никогда больше так не делай. Три точки мигают, исчезают и опять начинают мигать, как будто он переосмысливает то, что собирался написать мне вначале. Наконец телефон звенит еще раз. Джексон: Спасибо. Я быстро пишу: люблю тебя и спокойной ночи, затем убираю телефон. – Он поблагодарил тебя за то, что ты отдала ему свою силу?! – Хадсон всплескивает руками. – Хорошая же у тебя пара, Грейс. Я набрасываюсь на него. – Знаешь что, не тебе говорить мне об узах сопряжения – ведь ты спокойно отнесся к тому, что твоя пара погибла, чтобы воскресить тебя. Меня вдруг охватывает неистовая ярость, такая чудовищная, такая обжигающая, что она грозит расплавить меня изнутри. И несколько секунд я могу думать только об одном – о том, что мне хочется разнести в щепки весь мир. Потом это чувство уходит так же, как и пришло, и тут я понимаю, что эта ярость была не моей. Она принадлежала Хадсону, а не мне. Проходит еще несколько секунд, прежде чем он вновь обретает желание – или возможность – говорить. При этом голос его звучит вполне вменяемо и от этого кажется еще более грозным. – Во-первых, Лию я ни о чем не просил. Неужели ты думаешь, что мне хотелось оказаться в таком положении? Очутиться в заточении внутри твоей головы и наблюдать, как развивается ваш с Джексоном роман? Быть живым и в то же время неживым? Во-вторых, Лия вовсе не была моей парой. А в-третьих, не тебе обвинять меня в чем-то, поскольку ты понятия не имеешь, о чем вообще говоришь. И я чувствую, что под его яростью скрывалась такая всепоглощающая боль, что невозможно взирать на нее спокойно. Эта боль выжигает мой собственный гнев и оставляет только смутную тревогу, как будто есть нечто такое, чего я просто не понимаю. Осознав, что я хочу это понять, я испытываю потрясение. А осознание того, что я хочу помочь, вообще повергает меня в шок. И в то же время я не удивлена. – Хадсон? – тихо говорю я, надеясь пробиться к нему сквозь всю эту боль. Но зовя его, я знаю – он не ответит. Знаю, что, хотя он и заперт в моей голове, он тем не менее исчез. Глава 66. Заклятые друзья – это навсегда После исчезновения Хадсона я не знаю, чем мне себя занять. На меня навалилось столько фактов, столько чувств, что я не могу осмыслить их все и минут десять хожу по комнате взад и вперед. В конце концов, поняв, что он вернется не скоро, я делаю то единственное, что, как мне кажется, может помочь мне заснуть. Принимаю горячий душ, надеясь, что смогу утопить в нем все эти бурлящие во мне непонятные чувства. После долгого душа, который нисколько не успокаивает мои нервы, я надеваю топик и пижамные шорты и возвращаюсь в спальню. Мэйси уже пришла и сидит по-турецки на своей кровати с наушниками в ушах и открытой тетрадью. Она машет мне рукой, но не пытается заговорить – стало быть, она что-то учит. Меня это устраивает, поскольку мне нечего ей сказать. Меня обуревает множество эмоций, и это чудо, что я вообще могу сейчас думать, не говоря уже о том, чтобы говорить. Но тут я вижу, что, пока я была в душе, Хадсон вернулся, и от этого мне становится одновременно и лучше и хуже. Но я не задаюсь вопросом почему. Не теперь. Он развалился на стуле, стоящем возле моего письменного стола, положив открытую книгу Сартра на колени и зорко следя за каждым моим движением. Он выглядит опустошенным, и заметно, что он, как и я, чувствует себя сейчас слишком уязвимым, чтобы обсуждать то, что произошло между нами. – Значит, пьеса «Нет выхода» все же не такой захватывающий блокбастер, каким ты мне ее представлял? – насмешливо спрашиваю я. В глазах Хадсона отражается облегчение. – Я ее уже читал. Несколько раз. Экзистенциализм так… – Устарел? – Я тебя умоляю. Ты смотрела в последнее время мировые новости? – сухо осведомляется он. – Дельное замечание, – соглашаюсь я, подойдя к раковине и выдавливая на щетку зубную пасту. Закончив чистить зубы и положив грязную одежду в корзину, я плюхаюсь на кровать. Тренируясь для Лударес вместе с остальными членами нашей команды, я получила такое удовольствие, какого не испытывала уже давно. Но теперь после тренировки и передачи энергии Джексону я чувствую полное изнеможение. И я уверена, что некоторые группы моих мышц завтра будут здорово болеть. Оказывается, при полете используются такие мышцы, о наличии которых у себя я даже не подозревала. – Тебе понравилась наша тренировка? – спрашивает Мэйси, вынув из ушей наушники, как только я уселась на кровать. – Да, и еще как. А тебе? – О боже, да! Поверить не могу, что я в одной команде с Джексоном, Флинтом, Гвен и Мекаем. Я даже представить себе не могла, что окажусь в такой крутой команде в первый год из тех двух, в которые я могу играть. Мы наверняка выиграем этот турнир. – Мы должны выиграть этот турнир, – напоминаю я ей. – Нам необходимо получить кровяной камень. – Мы получим его. Не переживай. – Она делает паузу и прочищает горло. – Ты э-ээ… – Она кашляет. – Я хочу сказать, ты… – Она кашляет опять и наконец выдавливает из себя: – Что ты думаешь о Зевьере? И, поскольку на меня, видимо, отрицательно повлияло общение с таким острословом, как Хадсон, я отвечаю: – О каком Зевьере? Хадсон фыркает, но, должно быть, смекает, что я собираюсь поболтать со своей кузиной, поскольку он только молча выгибает бровь и снова берется за «Нет выхода». Мэйси разевает рот – в прямом смысле слова – и так, с разинутым ртом смотрит на меня, думаю, секунд десять. – О Зевьере! – говорит она наконец. – О том парне в серой футболке. Ну, о том, у которого зеленые глаза и смешные шутки. – Я такого не помню. – Я качаю головой и недоуменно смотрю на нее. – Как ты можешь его не помнить? – Она выпрямляется, охваченная возбуждением. – Мы же только что провели с ним десять часов! Зевьер! – Знаешь, ты ужасный человек, – фыркает Хадсон. – Просто жуткий. – Зевьер, – задумчиво говорю я. – Зевьер. Зевьер. Зевьер. – Да! – верещит она. – Зевьер! Знаешь, тот… – Ты имеешь в виду того шикарного парня с красивым лицом, которому ты весь день строила глазки? – лукаво спрашиваю я. – Того, который только и делал, что щеголял перед тобой своей мускулатурой? Да, думаю, я примерно представляю, кто такой Зевьер. – О боже! – Она швыряет в меня подушку, я уклоняюсь, за подушкой следует мягкая игрушка, затем еще одна подушка и, наконец, одна из ее любимых тапок в форме плюшевых мишек. – Как ты могла так со мной поступить?! Я уже подумала, что ты и впрямь его не приметила. – Как я могла его не приметить? – Я смеюсь. – Он же целый день всех смешил и изо всех сил старался произвести на тебя впечатление. – Разве? – Сейчас она выглядит смущенной – впервые с тех пор, как я приехала в Кэтмир. – Да. Один раз мы с Хадсоном совершенно уверились, что сейчас он скинет футболку и начнет демонстрировать тебе кубики пресса на своем животе. – Кубики и все остальное, – сухо добавляет Хадсон и подмигивает мне. – В самом деле? – Мэйси взволнованно подается вперед, стиснув еще одну подушку. – Ты так думаешь? – Не думаю, а знаю. Он определенно красовался перед тобой. И так считаю не только я. Хадсон несколько раз спрашивал меня, точно ли мы знаем, что он волк, а не павлин. Моя кузина радостно смеется, затем говорит: – Ты хочешь сказать – Джексон. – Что? – в замешательстве спрашиваю я. – Все это сказал Джексон, не так ли? Джексон, а не Хадсон. – Нет, – говорю я ей, придя в еще большее замешательство от этого вопроса. – Это Хадсон, а не Джексон обратил внимание на то, что происходило между вами двумя – и отпускал все эти комментарии. – Ах, вот оно что. – Она бросает на меня странный взгляд. – Я не знала, что вы с Хадсоном… – Что? – спрашиваю я, когда она смущенно замолкает. Она прочищает горло, как делает всегда, когда нервничает. Затем говорит: