– Я был слишком занят… – Пытаясь сдержать рвоту, – вставляю я. – Теперь я уже знаю твои штучки наизусть. – Я не притворялся. Меня и правда тошнило, – твердо говорит он. – Верю, но это не делает издаваемые тобой звуки менее противными. Уверена, что из всех моих знакомых ты имеешь самый слабый желудок, что вообще-то весьма странно, если учесть, что у тебя даже нет живота. – А вот и есть, – отвечает он и в качестве доказательства задирает свою футболку и показывает один из самых рельефных прессов, которые я когда-либо встречала. Не знаю, как я к этому отношусь. То есть вообще-то это не должно иметь значения. И не имеет. Но… ничего себе. Надо быть слепой, чтобы это не заметить. Хадсон смотрит на меня с самодовольной ухмылкой, но ничего не говорит, а только молча опускает свою футболку. Впрочем, ему и не нужно ничего говорить. Наш спор о том, есть у него живот или нет, определенно окончен… и я определенно проиграла его. – Ты готова? – спрашивает меня Джексон, подойдя ко мне сзади с огромной пачкой книг в руках. – Да, конечно. Тебе помочь? – Я справлюсь, – отвечает он с улыбкой, и я думаю о том, что его брюшной пресс даст фору прессу Хадсона. – Чушь, – ворчит Хадсон, когда мы выходим из библиотеки. Он немного зашел вперед, а затем повернулся ко мне лицом, так что теперь идет задом наперед. Не буду врать, мне бы сейчас ужасно хотелось, чтобы он споткнулся и приземлился на задницу. Мелко ли это, с моей стороны? Да. Некрасиво? Само собой. Но мне все равно было бы очень приятно это увидеть. Возможно, если бы он шлепнулся на задницу, это бы сбило с него спесь, что ему определенно бы не помешало. Надменный козел. – Не стесняйся, – говорит Хадсон и, в два счета оказавшись за моей спиной, вкрадчиво шепчет мне в ухо: – Давай, скажи мне, что ты думаешь на самом деле. – Я всегда говорю то, что думаю, – отвечаю я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. Когда мы добираемся до комнат Джексона, Мэйси уже ждет нас там с пакетом, полным вредных снеков: тут и чипсы, и попкорн, и даже десятидолларовая пачка «Орео». – Я стащила их у моего отца, – говорит она, вывалив все на стол в прихожей перед комнатами Джексона, где он, в основном, и занимается. Когда я видела это место в прошлый раз, тут царил полный хаос – его устроила Лия перед тем, как перетащить меня, одурманенную наркотиками, в подземелье. Но за прошедшие с тех пор четыре месяца Джексон не только навел здесь порядок, но и сменил обстановку. Я хожу по комнате, смутно осознавая, что Джексон подробно объясняет Флинту и Мэйси, что, по мнению Кровопускательницы, мы должны сделать, чтобы выдворить Хадсона из моей головы. Флинт роняет несколько слов о Неубиваемом Звере – а также о Кровопускательнице, – но слушает с большим интересом. И выдвигает кучу предложений. В кои-то веки никто не обращает внимания на меня, и я вожу рукой по книжным шкафам и оцениваю новую обстановку. И должна сказать, что мне это нравится. Я говорю и о том, что никто не обращает на меня внимания, и о том, как Джексон обставил этот уголок для чтения. Теперь вместо двух больших кресел здесь стоят одно большое кресло и огромный черный диван, достаточно просторный, чтобы на нем могли растянуться сразу два человека. Есть тут также и новый журнальный столик – похоже, куда более прочный, чем тот, который превратился в щепки, когда Джексон в очередной раз утратил контроль над собой. А в углу, под окном, которое едва не убило меня, когда разлетелось на куски, находится теперь большой стол с четырьмя черными мягкими стульями. Потому что все в башне Джексона, разумеется, окрашено в черный цвет. Как же иначе… Кроме книг. Книги тут разных цветов, и они по-прежнему повсюду – стоят в книжных шкафах, стопками лежат по углам, на журнальном столике, под большим столом, навалены кучами как попало по всей комнате – и это приводит меня в восторг. И еще больший восторг я испытываю оттого, что тут полно таких книг, о которых я никогда не слышала, – бок о бок с моими любимыми и с классическими произведениями, которые мне всегда хотелось прочитать. Плюс рисунок Климта, который так поразил меня, когда я была здесь в первый раз, и несколько других запоминающихся картин – так что неудивительно, что это, пожалуй, мое самое любимое место на земле. Но разве может быть иначе? Ведь здесь находится Джексон. Я ожидаю, что Хадсон начнет отпускать язвительные замечания по поводу здешней обстановки, но он, как ни странно, молчит, пристально глядя на стоящую на одной из полок Джексона резную фигурку лошади. Эту резьбу нельзя назвать такой уж искусной, но очевидно, что Джексон любит эту лошадку, поскольку ее холка и туловище блестят там, где их касались и терли его пальцы. Когда я начинаю гадать, что такого интересного в этой лошади, Хадсон засовывает руки в карманы, качает головой и отходит в сторону. Мне кажется, что я слышу, как он бормочет: «Лузер», – но это слово звучит едва различимо, так что я не уверена, в самом деле я его слышала или нет. Хадсон пребывает в чудном настроении с самого завтрака, но я больше не позволю ему отвлекать мое внимание от дела. Нельзя перекладывать заботу обо мне на Джексона. Надо активизироваться и самой решать свои проблемы. Джексон вываливает принесенные книги на большой стол, и я беру том, озаглавленный «Горгульи: мифы и беспредел». Не знаю, почему я выбрала именно ее – разве что потому, что сейчас хотела бы устроить небольшой беспредел, – я, Грейс Фостер, самое не склонное к беспределу существо на земле. Открыв книгу, я на секунду – а если честно, то на несколько секунд – невольно предаюсь фантазиям о том, как бы чувствовала себя, если бы отдалась этому желанию. Говорить то, что хочу, вместо того, чтобы всегда выбирать слова, делать то, чего мне хочется, а не то, что, как мне кажется, следует сделать. Однако сейчас для этого не самое лучшее время. У меня слишком много забот, чтобы просто так потрясать мир. А посему я ложусь на удобный диван Джексона и начинаю читать, все остальные тоже занимают места, чтобы начать работу. Мэйси берет книгу о магических свойствах горгулий, с ногами забирается в кресло напротив меня и погружается в чтение, грызя «Орео». А Джексон – Джексон берет второй ноутбук (первый взял Флинт) и садится на другой конец дивана, ища сведения о Неубиваемом Звере. Я оглядываю моих друзей, которые предпочли провести субботу в четырех стенах, ища информацию, которая может помочь мне, и мое сердце переполняет признательность. Они могли бы сейчас заниматься чем угодно, но вместо этого помогают мне. Хадсон может называть меня эмоциональной, наивной, чересчур сентиментальной и тому подобное, но на глаза у меня наворачиваются слезы благодарности – как хорошо, что все эти люди вошли в мою жизнь! Я приехала в Кэтмир в самый черный период – тогда я чувствовала себя несчастной, была в отчаянии и тоске. И собиралась просто закончить последний класс и убраться отсюда. Но, хотя все здесь оказалось не таким, как я ожидала – как насчет того, что сама я, как я теперь знаю, являюсь горгульей? – я уже не могу представить себе жизни, в которой бы не было восторженности Мэйси, пыла Джексона или подколок Флинта (хотя я определенно могла бы обойтись без его попыток меня убить). Иногда жизнь не просто сдает тебе новые карты – бывает, что она дарит тебе целую новую колоду или даже новую игру. Гибель моих родителей навсегда останется одной из самых ужасных и тяжких вещей, которые мне довелось пережить, но сейчас, находясь среди этих людей, я чувствую, что, возможно, смогу благополучно выйти из туннеля черноты. А это куда больше того, чего я ожидала от жизни несколько месяцев назад. – О, послушайте! – Мэйси вдруг выпрямляется в своем кресле. – Кажется, я поняла, почему сегодня утром у меня не получилось поколдовать над твоим лицом. Дело было не во мне, а в тебе! – В каком смысле? Потому что макияж не держится на камне? – Нет. – Она бросает на меня взгляд, говорящий: «Не мели чепухи», затем поворачивает книгу ко мне. – Мои заклинания не сработали, потому что – так говорится вот здесь – ты невосприимчива к магии! Глава 50. Под кроватью становится тесно – Невосприимчива к магии? – переспрашивает Флинт, закрыв свой ноутбук и подойдя к Мэйси. – В самом деле? – А также к драконьему огню, укусам вампиров и человековолков, зову сирен – этот список можно продолжать долго. Горгульи обладают устойчивостью почти ко всем видам магии. С ума сойти. Так что неудивительно, что Мэриз всегда было так трудно лечить тебя, – продолжает она. – Тогда мы думали, что это оттого, что ты человек, но, должно быть, это было вызвано тем, что ты горгулья. – Ей было трудно лечить меня? – переспрашиваю я, потому что сама я ничего такого не помню. – Да, – задумчиво говорит Джексон. – В первый раз, когда она пыталась нейтрализовать действие моего яда, и потом, после того, что произошло в подземелье. Она ожидала, что с помощью ее магии ты быстро придешь в себя после переливания крови, но оказалось, что ты поправляешься медленнее, чем если бы… – Он замолкает. – Договаривай, – отзываюсь я. – Чем если бы я была настоящим сверхъестественным существом. – Я вовсе не хотел сказать настоящим. – Он хмурится. – Я собирался сказать, одним из обычных сверхъестественных существ. Это большая разница. – Не большая, а маленькая, – не соглашаюсь я, но улыбаюсь, чтобы он не подумал, будто я обижаюсь. – Но это неважно. Потому что я знаю, что я не… – Я осекаюсь, чувствуя, что у меня вспыхнули щеки. – Что? – спрашивает Мэйси. – Э-э-э. – Я смотрю куда угодно, только не на моих друзей. И упираюсь взглядом в стену. – Просто я знаю, что я невосприимчива не ко всем таким вещам. – Я не согласна. – Мэйси подается вперед. – Я хочу сказать, откуда мы знаем, что заклинание Лии подействовало бы на тебя, если бы не вмешался Джексон? Так что ты не можешь привести этот случай в качестве доказательства твоей восприимчивости к магии. – Лия буквально разбилась в лепешку, и все зря, – говорит Джексон. – Это точно, – соглашается Флинт. – Это было ужасно. – Неужели? – Голос Джексона звучит мягко, но в нем слышатся грозные нотки. – Это ты-то говоришь нам, что события, происходившие в подземелье, были ужасны, притом что у Грейс до сих пор видны шрамы от твоих когтей? – Так вот откуда взялись эти шрамы? – спрашивает Хадсон с блеском в глазах, который не предвещает ничего хорошего. – Это сделал Флинт? – Джексон, тогда я считал, что поступаю правильно. – Во взгляде Флинта читается мольба. – Я думал, что предотвращу апокалипсис, если помешаю Лии воскресить Хадсона. – Апокалипсис? Да ну? – Хадсон прислоняется к стене, складывает руки на груди и скептически смотрит на Флинта. Он уже некоторое время молчал – по меркам Хадсона, давно, – но замечание Джексона заставило его заговорить. – Неужели вы и впрямь считаете меня вестником апокалипсиса? – Не хочешь же ты в самом деле обсуждать это сейчас? – вопрошаю я, повернувшись к нему. – Да, черт возьми, хочу. Мне надоело, что вы навязываете мне роль плохого парня. Мэйси хочет, чтобы я сообщила ей детали – это написано у нее на лице. И, думая о том, какие вопросы она мне сейчас задаст, я одновременно обдумываю свои ответы. То есть думаю о том, как Джексон кусал меня и… – Хватит уже, – ворчит Хадсон, когда я невольно вспоминаю, как Джексон делал это со мной в последний раз. – Тебе вовсе не обязательно представлять все в деталях. Нам и так все ясно. – Я не представляла никаких деталей, – отвечаю я. – Что с тобой не так сегодня? – Ничего! – рявкает он. – Просто я считаю, что такие вещи должны оставаться личными. – Я тоже. Но ведь ты всегда тут как тут. – Я смотрю на Джексона, который вопросительно поднял брови, словно желая, чтобы я рассказала всем, что мне говорит Хадсон. Я быстро качаю головой. Мне хочется одного: чтобы этот разговор закончился как можно скорее. Как будто чувствуя, как я смущена, Джексон возвращает нас к первоначальной теме разговора и делает это по-королевски властно. Забавно, что я забыла, насколько хорошо ему удается роль принца, поскольку он играет ее так редко – в отличие от Хадсона, все поведение которого кричит: – Во мне течет королевская кровь, и вы недостойны даже лизать мои ботинки. Тон Хадсона сух, как любимые крекеры моей матери, когда он отвечает: – Говоря по справедливости, многие и правда этого недостойны. Я закатываю глаза и перевожу взгляд на него. – Тебе надо бы поостеречься, иначе люди подумают, будто ты говоришь все эти глупости всерьез.