– Спасибо. И спасибо за то, что предложил мне помощь с полетами. – Никак не могу поверить, что я в самом деле способна летать. Сама по себе. Потому что я горгулья. Когда речь зашла о том, что у меня есть крылья, у меня забрезжила смутная мысль о способности летать, но сейчас, когда я представляю себе, что Флинт будет меня учить, как не разбиться… это потрясает. Надо сосредоточиться на чем-то другом. И дать себе привыкнуть к этой мысли. – Кстати, о полетах – вообще-то я хотела спросить тебя не об этом. Он удивленно смотрит на меня. – А о чем? – Ты говорил об эльфах. А сколько вообще есть видов сверхъестественных существ? Много ли таких, которые не учатся в Кэтмире и о существовании которых я даже не подозреваю? – Много. – Он опять широко улыбается. – Больше, чем ты можешь себе представить. – А-а. – Не знаю, что тут можно сказать. Должно быть, мое изумление бросается в глаза, поскольку Флинт приподнимает одну бровь. – Ты ждала какого-то другого ответа? – Ну, не знаю… Я просто… Какие виды есть еще? И почему они не учатся в Кэтмире? – Потому что Кэтмир специализируется на обучении драконов, человековолков, вампиров, а также ведьм и ведьмаков. Существуют и другие школы, предназначенные для других магических существ. У меня опять взрывается мозг. – Для каких? – Ну, на Гавайях есть школа для водных существ, меняющих обличья. – Для водных существ? – Да. – Флинт смеется и, заметив мое замешательство, уточняет: – Русалки вполне реальны. Как и шелки[14], нереиды и сирены, а также некоторые другие. – Ты это серьезно? – Вполне. – Он качает головой. – У тебя ошарашенный вид. – Это потому, что я ошарашена. – В школе Сералиан в Лас-Вегасе среди прочих обучают также и суккубов, – говорит Хадсон. – Вот ты о чем? – Я картинно закатываю глаза. – О существах, известных своим ненасытным сексуальным аппетитом? – Да ладно тебе, я просто хотел тебя просветить, – с невинным видом уверяет он. – Ты же сама задала этот вопрос. На сей раз я ничего не говорю, а просто закатываю глаза… пока не замечаю, что Флинт недоуменно уставился на меня. – Э-э, тебе что-то попало в глаз? – Да, какая-то грязь. – Я начинаю тереть глаз. – Сейчас уже лучше. – Значит, ты считаешь меня грязью в твоем глазу? – Хадсон гадливо крякает. – Хорошо же ты думаешь обо мне. – Немного лучше, чем о микробах, вызывающих конъюнктивит. Он смеется, и я чуть не останавливаюсь от изумления. Для такого козла у него на удивление приятный смех. Мы с Флинтом заворачиваем еще в один коридор, и я так занята перепалкой с Хадсоном, что не вижу Джексона, ждущего меня у двери моего класса, и едва не налетаю на него. – С тобой все в порядке? – спрашивает он, а Флинт в это же время говорит: – Притормози. – Да, все хорошо, – немного раздраженно отвечаю я, обращаясь к ним обоим. Меня напрягает то, с каким участием они хмурятся, глядя на меня. Им следовало бы самим попробовать одновременно вести несколько различных бесед – особенно когда одна из них происходит только в твоей голове и твоего собеседника не слышит никто, кроме тебя. – Вообще-то, – замечает Хадсон, – ни один из них не смог бы поддержать эту беседу, даже если бы они слышали ее. У этих двоих больше мускулов, чем мозгов. Это настолько далеко от истины, что я даже не даю себе труда оскорбиться. Вместо этого я подкалываю его, потому что могу… и потому что дразнить его так приятно, что невозможно удержаться от искушения. – Тебе просто завидно, потому что у тебя самого этих самых мускулов нет вообще. – Ага, именно этому я и завидую. В его тоне проскальзывает нечто такое, что приводит меня в замешательство, но я не успеваю понять, что именно. К тому же в этот самый момент Флинт говорит: – Мне надо идти на урок. Позвони мне, когда надумаешь полетать и тебе понадобится моя помощь. Навыки полета понадобятся тебе для Лударес. Я машу Флинту, затем подаюсь вперед, обхватываю талию Джексона и улыбаюсь ему, а он улыбается мне. – Извини, что я не смогла встретиться с тобой в кафетерии. Мне пришлось пропустить завтрак, поскольку я так устала, что проснулась, когда до первого урока оставалось пятнадцать минут. – Поэтому-то я и пришел сюда. Давай встретимся в библиотеке после изобразительного искусства. На обеде меня не будет, поскольку в это время мне придется писать внутрисеместровый экзамен, который я пропустил, но вечером мы могли бы вместе поискать информацию о том, как можно убить Неубиваемого Зверя. – Как мило. Малышу Джекси хочется совместить приятное с полезным, – презрительно бросает Хадсон. – Оставь своего брата в покое, – говорю я. Джексон оглядывается на пустой коридор, к которому я обращаюсь, затем вопросительно смотрит на меня. Я пожимаю плечами. – Хадсон. Джексон щурится и молча кивает. Что еще он может сделать? Хадсон прислоняется к каменной стене рядом с огромным гобеленом, на котором изображена армия драконов, облаченных в металлические доспехи и парящих над небольшой деревней. Это одновременно и страшно и красиво, и я отмечаю про себя, что надо присмотреться к этой сцене повнимательнее, когда закончится урок. – Может, ты на какое-то время отстанешь от моего брата? – говорит Хадсон. – От влюбленных взоров, которые вы бросаете друг на друга, меня просто тошнит. – Я тебя умоляю. Чтобы испытывать тошноту, тебе нужно иметь тело. Хадсон пожимает плечами. – Вы двое так отвратительны, что меня тошнит и без него. Не желая втягиваться в еще один спор с Хадсоном, я опять перевожу взгляд на Джексона и вижу, что он хмуро смотрит на меня. – Прости, – смущенно говорю я. – Твой брат очень любит трепать языком. – Это еще слабо сказано, – кивнув, соглашается Джексон. – Да, кстати, я хотела спросить тебя… почему у Хадсона есть британский акцент, а у тебя нет? Джексон пожимает плечами. – Наши родители британцы. Я ожидаю, что он скажет что-то еще, но он молчит. Что говорит о многом. Я даже представить себе не могу, каково это – так мало общаться с родителями, чтобы даже не перенять их акцент. От этой мысли у меня щемит сердце. – Ну конечно. Нам всем нужно проникнуться сочувствием к мальчику, который не был воспитан двумя самыми эгоцентричными людьми на планете, – язвит Хадсон. Я не снисхожу до него и вместо этого меняю тему разговора с Джексоном. – Я с удовольствием встречусь с тобой в библиотеке, когда приду из изостудии. Тебя устроит шесть часов? Он кивает. – Вполне. – Но когда он наклоняется, чтобы поцеловать меня, Хадсон издает звук, будто его рвет, и звук этот так мерзок, что я не могу целоваться. Я опускаю голову, и Джексон вздыхает, но ничего не говорит. А только целует меня в макушку. – В шесть. – Да. Я смотрю ему вслед и, едва он скрывается за поворотом, набрасываюсь на Хадсона: – Неужели тебе обязательно было делать вид, будто ты блюешь?