Я думаю об этом свете во время утренней зарядки, за завтраком, когда шарил в Синете. Когда я читаю об исчезновениях людей на юге страны, в окрестностях холма Отортен, поступает очередной вызов. Тревоги случаются все чаще. Майор Вилмотс был прав – в воздухе чувствуется напряженность. Два отделения, первое и наше, посылают на городской рынок: кто-то поджег один из лотков. Когда мы паркуемся у дощатого ограждения, издалека видны клубы дыма. Лотти и я оставляем по одному солдату у машины. Остальные, всего восемь человек, направляются в узкий проход между ларьками. Снова моросит дождь, земля размякла, и глина липнет к ботинкам. Люди неохотно расступаются перед нами. Кричат продавцы. Воняет травами, шкурами животных и горелым жиром. Над одним из прилавков висит ряд хлопчатобумажных футболок, украшенных перечеркнутым рамманским флагом. Лотти показывает на них Ротту, но у меня хватает и своих забот. Вокруг сгоревшего лотка с домашним хлебом и выпечкой собралась группа зевак. На месте уже патруль из трех человек из второго взвода, который вызвали ремаркские полицейские. Командир патруля, капрал Олег Элдон, здоровается с нами, заодно объясняя ситуацию. – К нам поступил сигнал тревоги около одиннадцати, из полицейского участка. Мы намеревались отнестись к случившемуся как к рядовому преступлению, но хозяин утверждает, будто это дело рук террористов. – Кто он? – спрашиваю я, разглядывая толпу. – Тот старик в шапке с ушами, – он показывает на мужчину, который машет кулаком, извергая проклятия в адрес своих богов. – Мы никак не можем с ним объясниться. С полицейскими, впрочем, тоже не особо. Они собирались предоставить переводчика, но не успели. – Пурич, поговори с ними. Попробуй что-нибудь выяснить. – Так точно. – Старший рядовой направляется в сторону нескольких полицейских, которые только что закурили. – Лотти, обеспечь охрану пожарища. Чтобы никто к нему не приближался. Капрал подходит ко мне и шипит на ухо: – Отвали, Трент. Мне насрать, что сержант назначил тебя командиром. – Исполнять! – коротко отвечаю я. Вместе со своими людьми он начинает обшаривать пепелище, хотя такого приказа не было, – явно желая доказать мне, что во время операции он что-то значит. Я подзываю к себе Ротта и Водяную Блоху, приказываю им не спускать глаз с собравшихся. С тех пор как мы появились, толпа значительно поредела. Меня одолевают неприятные мысли. Требуется крайняя осторожность. Через несколько минут возвращается Пурич, и его слова лишь укрепляют мои подозрения. Полицейские утверждают, что хозяин лотка – гадеец, прочно связанный со своим храмом. Раньше с ним уже были проблемы – он печатал листовки, призывавшие к революции. То, что террористы сожгли его лоток, выглядит весьма маловероятным. Я смотрю на лица торговцев и бродящих среди прилавков людей. Вид у всех испуганный. Несколько ларьков даже опустели – продавцы куда-то улетучились, не забрав товар, лишь повесив ламинированные таблички «Сейчас вернусь» или вроде того. Я окончательно убеждаюсь, что пора собираться. Подхожу к Дафни, у которого тоже невеселая физиономия. – Видишь что-нибудь, Джар? – Не знаю, Маркус. Что-то не так. – Рядовой потирает щеку. – Что-то маловато зевак. Обычно тут было бы не пройти. – Скоро сваливаем, – говорю я скорее себе, чем ему. Лотти и его отделение оттаскивают обгоревшие доски. Один поддерживает фанерную крышу, а остальные трое переворачивают расплавившиеся подносы с товаром и тлеющие тряпки – серое одеяло, несколько матерчатых сумок, какую-то ветошь. Полицейские спрашивают через Пурича, могут ли они забрать старика. Сам пострадавший явно успокоился и наблюдает за происходящим. Я отвожу всех в сторону и с помощью Даниэля расспрашиваю торговца, что случилось. Он отвечает так, что даже полицейским сложно его понять. Тут пригодилась бы Неми или другой переводчик. «Блядь, ну и бордель», – со злостью думаю я. Мне удается лишь выяснить, что кто-то якобы вытащил торговца наружу, облил все бензином и поджег. Вроде бы речь шла о дани для местного отряда Гарсии. Я приказываю своим не спускать глаз с торговца и отойти от лотка, а сам иду в сторону Лотти. Под ботинками хлюпает смешанная с пеплом вода. – Роберт, это может быть ловушка. Уходим! – кричу я издалека. – Погоди, блядь, мы еще не закончили. Тут что-то есть, под этими досками. – Это приказ! Все по машинам, мать вашу! Немедленно! Краем глаза я вижу, как хозяин лотка вырывается из рук полицейских и исчезает в ближайшей улочке. Рядовой Дорман отбрасывает очередную доску и показывает что-то Лотти. – Смотри, Роберт, металлический ящик! Я поворачиваюсь и бегу. – Ложись! Чудовищный взрыв валит меня наземь. Что-то обрушивается на голову и спину, и я падаю лицом в лужу, на мгновение ослепнув. Похоже, жилет спас мне жизнь, но я с трудом ловлю ртом воздух. В ушах гудит, повсюду летает сажа и комья грязи. Голова кружится, у меня нет сил, чтобы подняться. Ко мне ползет Пурич. Я вижу его грязное лицо – губы шевелятся, но слова не доходят до мозга. Из последних сил стараясь не потерять сознание, я говорю ему, чтобы он взял командование на себя и отвел отделение к «скорпионам». – Маркус, а что с ранеными из первого? – Раненых нет, есть только убитые. Выведи людей и вызови подкрепление с базы. Дафни и Пурич берут меня под руки и тащат к выходу. Ротт и патруль Элдона прокладывают дорогу. Обоих полицейских нигде не видно, и я не знаю, что с ними стало. Взрыв разнес все в радиусе десяти метров. Мы проходим мимо трупов, те валяются в грязи словно куклы. Проход завален разным барахлом, люди умоляют нас о помощи. Голоса доносятся до меня будто из-за стены. Какой-то парень хватает Ротта за руку и получает прикладом МСК в лицо. Наконец нам удается добраться до машин. Навстречу нам выходят Гаус и Баллард, единственный уцелевший из отделения Лотти. Последнее, что я помню, – открытая дверца боевой машины и чьи-то руки, втаскивающие меня внутрь. «Не дождетесь, сволочи», – сонно думаю я. А потом просто уплываю. Четверг, 18 февраля, 17.05 Первый, кого я вижу помимо медицинского персонала, – сержант Голя. Осторожно войдя в палату, он останавливается возле койки и кладет на тумбочку мой телефон, подключает зарядку, а потом приносит новую кружку и бутылку воды. – Рад, что тебе уже лучше, – без каких-либо вступлений говорит он. – Спасибо, господин сержант, – хриплю я пересохшим горлом. Приподнявшись на койке, делаю несколько глотков воды. Голова все еще кружится, но тому могут быть виной впрыснутые мне обезболивающие. Я провел без сознания около часа. Оказалось, удар куском металлического ящика оставил на спине большой синяк, а сквозь шлем набилась немаленькая шишка. Доктор Заубер и доктор Дереш заверяют, что беспокоиться не о чем. В худшем случае придется слегка попичкать меня кетоналом. – Тебе что-нибудь нужно? – Вряд ли, завтра я уже должен быть на ногах. – Это решит доктор Заубер. – Сержант садится на стул. – Ты молодец, Маркус, что почуял засаду. И только благодаря тебе наших не погибло больше. Я знаю от парней, что капрал Лотти не исполнил приказ. Но об этом мы в рапорте писать не будем, чтобы семью не лишили компенсации. – Так точно, господин сержант. – Я тяжело опускаюсь на подушку. – Что там произошло? – Кто-то подорвал бомбу по радио. В теракте признались боевики из храма Гадеса. Идут поиски хозяина лотка, а бойцы ВБР окружили резиденцию гадейцев и арестовали их старейшин. Дело дошло до перестрелки, но тяжелых ранений никто не получил – только царапины. – В отличие от первого отделения. – От парней даже собирать было нечего. Мать твою! – Голя сжимает кулаки. – Кроме них, погибли тринадцать гражданских и один полицейский. – Ну и бойня. – Я никак не могу этого понять. – Почему они убивают своих? – Жертвы принадлежали к другим храмам. Гадейцы съебались перед самым взрывом, кто-то, видимо, им сообщил. Они ненавидят остальные культы. В Синете опубликовали заявление, что это наказание за сотрудничество с нами. Убили одним выстрелом двух зайцев, сволочи. – Что будем делать, господин сержант? – Схватим теперь террористов за жопу и будем их давить. А они будут нас атаковать. Становится все веселее, сынок, но не думай об этом. Тебе нужно отдохнуть. Я запретил парням из отделения сюда приходить. – С ними ничего не случилось? – Они наверняка в шоке. Ну и несколько заноз в заднице, ничего страшного. Тебе от них привет. – Голя собирается уходить. – Если все будет в порядке, завтра напишем рапорт. Я говорил с лейтенантом Дерешем, они сейчас делают обход. Эту ночь ты проведешь здесь. Меня расспрашивают обо всем – о головной боли, о проблемах с дыханием, о состоянии спины. Спрашивают еще о темных пятнах перед глазами, и я быстро отвечаю, что у меня их нет и никогда не было. Голубые хлопья не в счет. И нет, меня не тошнит, и мне хотелось бы поскорее покинуть медсанчасть и вернуться на службу. Я хочу отплатить сволочам, которые стоят за этим терактом. Лейтенант Дереш выходит, а капитан Заубер внимательно на меня смотрит, держа в руке большой планшет. Включив его, она, хмурясь, водит пальцем по экрану. При каждом движении головы ее волосы, завязанные в светлый конский хвост, скачут из стороны в сторону. Когда-то она наверняка была красивой женщиной, но теперь ее лицо прорезают глубокие морщины. Она просматривает фотографии – я не вижу издалека, что на них. Что, если во время взрыва я получил тяжелую травму и сейчас об этом узна́ю? Но задать вопрос боюсь – лишь упрямо молчу и жду. – Прежде чем я покажу вам снимок, капрал, хотела бы спросить, есть ли вам мне что рассказать, – наконец говорит доктор Заубер. – Например, о перенесенных в прошлом операциях? – Не понимаю, госпожа капитан. – Не понимаешь? – Линда Заубер с силой закусывает губу. – Пока ты был без сознания, мы подвергли тебя самой лучшей диагностике, какую только можно здесь провести. У нас на базе есть переносной томограф. Так что прошу объяснить, что собой представляет этот продолговатый объект, который столь красиво светится в твоей голове. Она подсовывает мне под нос снимок с томографа. На нем виднеется длинная белая полоса спереди черепа, врастающая в мозг. Я чувствую, как обливаюсь холодным потом. – Это электрод, – тихо отвечаю я. – Значит, я правильно думала, – удовлетворенно улыбается капитан Заубер. – В прошлом вы подверглись процедуре ГСМ, капрал. И не соизволили об этом упомянуть ни в анкете при приеме на службу в ВТО, ни в документах, которые подавали в МСАРР. Я просмотрела всю вашу медицинскую документацию. Ни слова об этом! – Меня не взяли бы в армию, – прямо отвечаю я, понимая, что терять мне больше нечего. – Мое заявление отвергли бы даже не моргнув. Вы же сами знаете. – И потому вы скрыли правду? – Да, госпожа капитан. Я поступил так сознательно. Доктор Заубер подходит к окну и вглядывается в плац за стеклом, будто нашла там нечто неизмеримо интересное. Именно так выглядит мой конец: не осколок «айдика», не пуля снайпера или закопанный в земле «клещ». Мою службу прервет размытый снимок с гребаного томографа.