– В жопу такое везение. Угости лучше сигаретой. – При проблемах с давлением?! – громко удивляется он. – Угости, Йонас. Я принимаю охуенно крутые лекарства. Затем капрал Борн рассказывает о запланированном выезде. Капитан Бек договорился с Мюллером, что лейтенант возьмет тридцать солдат и пробьется в Тригель. Связь сдохла до такой степени, что нам требуется помощь тамошнего гарнизона, ненамного большего, чем наша база, зато значительно лучше оборудованного. В поездке должен принять участие весь взвод сержанта Крелла и два отделения сержанта Земека. Йонас Борн, командир первого отделения, и сам сержант, вставший во главе третьего после Олега Элдона, остаются в Дисторсии, чему капрал нисколько не рад. Перед его мысленным взором уже стоят настоящая душевая с туалетом и койка в прохладном здании, где он мог бы провести хотя бы ночь. Он мечтает о холодном пиве, не говоря уже о приличном обеде. Однако я не разделяю его уныния и не завидую парням, которым досталась сомнительная честь участвовать в поездке. Во-первых, их могут прогнать туда и обратно за один день, снабдив необходимой аппаратурой и приказав возвращаться на Дисторсию. Расстояние составляет около полусотни километров в одну сторону – можно спокойно вернуться до захода солнца, если выехать достаточно рано. Во-вторых, отряд из тридцати человек, хоть и немаленький, может спровоцировать партизан, и, если несколько групп объединят силы, засада вполне способна оказаться успешной. Я говорю об этом Йонасу, и его энтузиазм существенно угасает. И при этом я не сообщаю самого важного: Эстер шепчет мне на ухо, что, если наши люди покинут Дисторсию, она убьет их всех до одного. И смерть их не будет легкой. Я должен сообщить об этом командованию и задержать выезд. С этой точки зрения возможная атака повстанцев почти ничего не значит. Голос, доносящийся из-под земли, не любит шутить. Остин, похоже, еще больше сбит с толку, чем Голя. Мне не удается убедить их, что отряду Мюллера не следует ехать за помощью, не удается изменить их решения, поскольку меня официально считают сумасшедшим. А может, еще и потому, что я не уверен в собственных словах. Я мог неверно понять металлическую шлюху – шепот Эстер звучал неотчетливо, едва пробиваясь сквозь шум. – Каким образом она могла бы их убить? – спрашивает лейтенант. – Например, сжечь, – рискую предположить я. – По какой-то причине она хочет нас здесь удержать, господин лейтенант, и не позволит сбежать стольким людям. – Это не бегство, Маркус, – разводит руками Остин. – Отряд выезжает завтра утром и вернется на базу самое позднее послезавтра. Мне очень жаль, но твоя теория лишена смысла. – Я ему уже это говорил, – вмешивается сержант. – Но он не слушает никаких аргументов. – В таком случае, возможно, она не желает, чтобы мы восстановили связь или сообщили другим, что тут происходит. Откуда мне знать, что замышляет это чудовище? В пропитанной запахом жира столовой слышится жужжание мухи. – Похоже, тебе становится хуже, – заботливо говорит Остин. – Прошу прощения, господин лейтенант. – Я встаю из-за стола и делаю шаг к двери. – Я могу идти? – Свободен, Маркус. Иди отдохни немного. Вот моя награда за откровенность – дрожь в голосе встревоженного лейтенанта и мрачный взгляд сержанта. Но я не нуждаюсь в их сочувствии. Не меня сейчас им следует жалеть. Я думаю о парнях, которых командир роты посылает на задание, – о сержанте Крелле, капрале Хейнце, рядовом Сатте и прочих чумазых рожах, которые я знаю, и не в силах примириться с мыслью, что вечером увижу их в последний раз. Беспомощность – первая ступень в ад. У стены здания ждут парни из отделения, которые окружают своего повредившегося умом командира, чтобы расспросить о результатах разговора. Похоже, они пытаются меня утешить – якобы Голя сообщил Остину во время сегодняшнего патруля, что больше не поедет на операцию без меня. Это произошло сразу же после того, как он наткнулся с двумя отделениями на вооруженный отряд в Палат-Горга. О случившемся я узнал час назад, когда взвод вернулся с операции, но о просьбе сержанта мне говорят впервые. – Ты точно не сочиняешь, Крис? – осторожно спрашиваю я. – Зачем мне сочинять? – удивляется Баллард. – Нет, шеф, я тоже слышал, – подтверждает Дафни. – Мы вошли во двор, где в хозяйственной постройке затаились трое. Что-то блеснуло в окне, и я крикнул: «Ложись!», а над нашими головами пролетела очередь из автомата. Усиль и Голя привели нас прямо в ловушку. – Я не могу вас так оставить. Ну не могу, блядь! – Мы их всех шикарно перестреляли, – говорит Пурич. – Вот увидите, Голя убедит Остина, – уверенно заявляет Крис. – Лейтенант только что сказал, что мне становится хуже. – Я скрежещу зубами от злости. – Заебись! – Да он просто строит из себя солдафона, – качает головой Гаус. – И он далеко не дурак. – Именно. – Баллард проводит пальцами по светлым волосам и широко улыбается. – Остин и Голя давно знакомы, у них свои счеты. Думаю, лейтенант сейчас играет на нервах сержанта, но знает, что ты должен ездить с нами, Маркус. – А капитан? – Остин – страшно упрямая сволочь. Я смотрю на свое отделение, радуясь, что у меня такие солдаты. Вторник, 5 июля, 07.35 Палат-Горга, пустыня Саладх, Южный Ремарк Трудно поверить, но Баллард в самом деле оказался прав. Остин взял меня сегодня в патруль, ничего не объясняя, словно это подразумевалось само собой. Крису следовало бы работать в аналитическом отделе какой-нибудь корпорации, а не гоняться с автоматом за дикарями из Ремарка. Лишь неприязнь к роду человеческому и болезненная фантазия привели его в эти пустынные края. Отряд Мюллера несколькими минутами раньше выехал на юго-восток – два «кераста» и одна «метка» с людьми и поврежденной аппаратурой. Мы двинулись в противоположном направлении – восемь «скорпионов», первый и третий взводы в полном составе, если не считать лежащего в медсанчасти рядового Инки, убитого капрала Бернштейна и дезертира Листа. Не получив пополнения взамен обоих капралов, Северин разделил людей между Масталиком и Соттером. Наши войска вновь наносят визит в Палат-Горга. После вчерашней перестрелки, в которой участвовал только ВБР, капитан Бек послал вдвое бо́льшие силы, желая, чтобы жители селения как следует запомнили наше присутствие. Но прежде всего он намерен отвлечь внимание партизан от Мюллера и его команды. Наша задача – наделать шума, и мы ее добросовестно выполняем. Поставив по четыре машины на обоих краях деревни, оставляем стрелков на башенках и вбегаем между зданиями. Пурич показывает мне двор, где вчера дошло до стрельбы. Ничего особенного – обычный участок с колодцем посредине, стайкой кур и псом на цепи. Когда мы идем по улице, жители в панике разбегаются по домам. Два отделения выгоняют замешкавшихся на середину улицы. Лейтенант приказывает сделать несколько выстрелов в воздух, а затем сжечь строение, в котором прятались партизаны. Гаус терпеливо ждет у ограды с двумя двадцатилитровыми канистрами. Прежде чем мы совершим экзекуцию, солдаты Соттера сгоняют в сквер напротив злополучного дома полтора десятка пойманных по дороге селян и старосту деревни. Слышатся крики и завывания женщин. Через забор на другой стороне улицы перепрыгивают несколько детей, исчезнув за углом здания. Голя и Северин орут на Рабо Ламаду, здешнего старосту, а я приказываю парням наблюдать, чтобы никто не напал на Гауса. Я знаю, что Водяная Блоха следит на нами в бинокль с башенки «скорпиона», и это добавляет мне смелости, позволяя сосредоточиться на другом. С того момента, как мы покинули машины, я не спускаю глаз с Неми. Сейчас она стоит возле лейтенанта Остина и переводит старосте, перекрикивая толпу и обоих сержантов, почему мы вынуждены сжечь то здание. Насколько же ненавидят нас эти люди! А еще больше – помогающую нам переводчицу. Я проталкиваюсь в их сторону, чувствуя, как голова пульсирует от окружающих звуков, от переплетающихся в воздухе и насыщенных истерией слов. Такое впечатление, будто внутри черепа шум постепенно растет, хотя снаружи он не кажется громче. Мгновение спустя я уже точно знаю, что мне необходимо добраться до Неми. – Слушай, случилось нечто странное. Девушка поворачивается ко мне. Миниатюрное лицо покрыто потом, темные глаза бегают из стороны в сторону. Похоже, она пытается сосредоточить на мне взгляд, но ей это не слишком удается. – Маркус, не сейчас. – Неми, не знаю, как такое может быть, но я понимаю этих людей. Понимаю, что они тебе говорят. Староста только что кричал, что мы бандиты, и я прекрасно его понял. Будто в моей голове открылся некий канал. – Прошу тебя, перестань. Ты легко мог догадаться. К тому же бо́льшую часть этого я сейчас повторяю лейтенанту. И довольно громко. – Нет, не в том дело. – Я смотрю ей в глаза. – Скажи мне что-нибудь по-армайски. Неми произносит несколько хриплых фраз, совершенно не подходящих для ее розовых губ. – Ну и?.. – раздраженно спрашивает она. – Ты сказала, что в этой деревне воняет. И что тебе жаль, что я забыл про какой-то праздник. Только я не понял, про какой. Она изумленно раскрывает глаза. – Я прав, да? – Да. – Она сглатывает слюну. – Ты забыл про мой день рождения. – Прости меня, Неми. Слегка пошатываясь, я возвращаюсь к парням. По моему знаку Гаус, Баллард и Пурич входят во двор. Я иду за ними, внимательно наблюдая за окружающим, а за мной шагает Вернер со своими солдатами. Мы пересекаем загаженный курами дворик и останавливаемся возле одноэтажного сарая, сложенного частично из белого камня, а частично из чего попало, то есть досок, жести и даже плотно скрученных тряпок. Все это будет идеально гореть. Гаус обливает топливом переднюю и боковые стены, без особых усилий взмахивая тяжелым резервуаром. В это время Пурич и Баллард заглядывают внутрь, чтобы проверить, не забрался ли туда случайно какой-нибудь малыш, больной пес, беременная женщина или бородатый террорист с автоматом в руках. Крики вокруг все громче, люди протестуют против поджога сарая. Из жилого здания выбегает старуха в черном платке на голове, одетая в черное платье. Бросившись наземь, она подползает к ногам Вернера и начинает завывать нечеловеческим голосом. – Они пришли, они велели спрятаться! – истерически кричит она. – Господа, не наказывайте нас за них! Не наказывайте семью Йосефа! Мы бедные, мы умрем от голода! Умоляю вас, добрые господа! Не наказывайте нас больше! Я понимаю каждое слово, доносящееся из ее уст. В нескольких метрах от обезумевшей женщины стоит сморщенный старик – наверняка Йосеф, ее муж. Он молча смотрит на облитый вонючей жижей сарай. Бензин стекает даже с дырявой крыши. Затем хозяин переводит взгляд на нас. – Успокойся, Мала. Успокойся, – тихо, но решительно говорит он. – Пусть Гадес поглотит этих прокля́тых демонов и весь их род. – Не делайте этого, господа! Не делайте! – надрывается женщина. Я чувствую, что сейчас у меня расколется голова, и на мгновение закрываю глаза. – Поджигай! – приказываю я Пуричу. Вернер смотрит на старуху, которая обнимает его ботинки, и пинком отталкивает ее руки. Даниэль щелкает зажигалкой. Огонь быстро охватывает импровизированный факел, сделанный из палки и ветоши для вытирания рук. Остается лишь приложить его в нескольких местах.