– Очень плохо, капрал, что ты не позвонил. Из-за этого мне пришлось несколько раз поговорить с твоей девушкой. – Слово «девушка» звучит в его устах презрительно. – Мне пришлось расспросить госпожу Неми Сильберг о деталях вашего нелегального расследования, и я узнал много интересного. А госпожа Сильберг, похоже, сильно нервничала, когда рассказывала о ваших свершениях. Я стараюсь сохранять спокойствие. Тебе меня не спровоцировать, гребаный сукин сын. – Что вы имеете в виду, господин майор? – Многое, – усмехается он. – Общение с офицером ремаркской полиции, капитаном Ахари, без надлежащего разрешения. Использование полученной в Сети информации для распространения паники в подразделении. Попытки добраться до медицинских данных о состоянии здоровья солдат, пострадавших в Кумише. Мне перечислять дальше? Догадываешься, что тебе за это грозит, Трент? – Нет, господин майор. – Военная прокуратура обвинит тебя в нарушении субординации, а может, также в целенаправленной деятельности во вред миссии, диверсии и шпионаже. – Господин майор, докладываю, что о своих подозрениях и полученных сведениях я неоднократно информировал начальство. В конце марта, перед выездом в пустыню, я впервые разговаривал с командиром взвода. В мае я также отправился вместе с сержантом Голей к лейтенанту Остину. Я не пользовался никакими секретными источниками и не скрывал своих действий. – Суд может иметь на этот счет иное мнение. – Так точно, господин майор. У него темнеют глаза – лишь это выдает, что Вилмотс злится и допрос идет не так, как он рассчитывал. Естественно, у него немало тузов в рукаве – он может атаковать Неми или вернуться к нашей с ней связи, идущей вразрез с уставом. Но это не столь зрелищные средства, и потому он меняет тактику. – Ладно, капрал. Предположим, что ты действовал из лучших побуждений и хотел проинформировать обо всем командование. Расскажи подробно, что ты выяснил. Мысли путаются от усталости, но я стараюсь говорить по существу. Я рассказываю о том, из-за чего заинтересовался Дисторсией, о последних днях перед «Пустынным кулаком», когда мы разговаривали в кругу товарищей о заброшенной базе в пустыне Саладх, а я попросил Неми найти что-нибудь на эту тему. Наверняка она уже в этом созналась, так что вреда я ей не причиню. Впрочем, желание побольше узнать о том месте, куда тебя посылают, – не преступление. Я рассказываю о том, как побывал у сержанта Голи и передал ему распечатки, о том, что в исследованиях в пустыне принимал участие знаменитый физик Филип Мейер, а солдаты Союза покидали Дисторсию в большой спешке. Потом я перехожу непосредственно к нашей миссии и к следам на стенах в Кумише. Вилмотс заметно оживляется и расспрашивает о деталях, а Майя Будни стучит по клавиатуре. Я описываю темные полосы, оставшиеся после шаровой молнии или подобного ей явления. Поток слов прерывает суматоха в коридоре. Слышен топот ног и возбужденные голоса. Кто-то осыпает ругательствами Толстяка, который стоит на страже и пытается возражать. Мгновение спустя в комнату врывается сам капитан Бек, целясь пальцем в ошеломленного майора. – Что тут происходит, черт побери?! – орет он во все горло. Следом за капитаном появляются лейтенант Остин, сержант Голя, Петер Усиль, Ларс Норман и по крайней мере десяток парней из нашего взвода. – Мы разговариваем, капитан. – Вилмотс встает опираясь на стол. – Не могли бы вы увести отсюда своих людей и не мешать мне работать? – Нет, майор, не мог бы. Что вы себе вообразили?! Что это за варварские обычаи вытаскивать солдата посреди ночи, чтобы его допросить? – У нас есть такое право. И не вам об этом судить. – Срать я хотел на ваше право! – Капитан Бек даже не пытается держать себя в руках. – Вы на территории моего подразделения, Вилмотс. Этой базой командую я, и с этого момента ты обязан по любому поводу советоваться со мной. И забери с глаз моих своих клоунов из спецназа. – Думай, с кем говоришь! Я пожалуюсь командованию батальона! – Да пошел ты в жопу! – шипит Бек и хлопает меня по спине. – Вставай, Трент, и возвращайся к себе. Без моего разрешения никто тебя больше допрашивать не будет. – Так точно, господин капитан. – Да, и еще одно, – обращается он к Вилмотсу. – Мы забираем отсюда нашу переводчицу. Она будет жить вместе с капитаном Заубер в медсанчасти. Если вы не успели ее о чем-то спросить – приходите с этим ко мне. По пути к палатке я узнаю, что Голе сообщил о случившемся Баллард. Возвращаясь из туалета, он заметил, что Мерстрем ведет меня в лабораторию, и сразу же разбудил парней. Дальнейшее не заставило себя ждать, и кавалерия прибыла на подмогу. После ночного допроса наступает тягостное утро, и мне приходится готовиться к выезду. Ларс Норман предлагает мне остаться на базе и передать командование отделением сержанту, но мне не хочется этого делать. Мои солдаты должны чувствовать, что я буду с ними до самого конца, вне зависимости от обстоятельств. Четыре заправленных и снаряженных «скорпиона» ждут приказа. Лейтенант Остин посылает ВБР проверить группу машин, которые только что высмотрел наш «сокол». Судя по сброшенным на планшеты снимкам, на сельской дороге примерно в полукилометре за Отортеном потерпел аварию микроавтобус. У белой машины и легкового автомобиля неопределенного цвета подняты капоты. Возможно, речь идет лишь о подключении проводов к аккумулятору или о чем-то столь же банальном, но нужно проверить, тем более что в нескольких десятках метров дальше припарковалась еще одна легковушка. Жара дает о себе знать. Когда мы выезжаем с Дисторсии, воздух над белыми камнями идет волнами. Мы в полной выкладке – жилеты, противопылевые очки и тактические перчатки, без которых можно обжечь кожу. Особенно это касается Гауса и других солдат, которые стоят на башенках. Мы огибаем цель по широкой дуге, направляясь на юго-запад, и быстро минуем Кумиш, вид которого вызывает тревогу, – Баллард даже сплевывает в окно, когда мы проезжаем мимо школы и группы местных жителей. За селением сворачиваем дальше на восток и приближаемся к цели с юга. Если ремарцы начнут от нас убегать, им придется направиться в сторону холма и проехать по дороге поблизости от базы, где они попадут под огонь с двух сторон. Третий взвод ждет на базе, чтобы отрезать им путь к бегству. Первое отделение останавливается возле первой легковушки. Обшарпанный старый «форд» выглядит пустым. Сержант Голя отдает по радио приказ его обыскать, а остальные «скорпионы» паркуются дальше полукругом, метрах в тридцати от других машин. Двое мужчин возле голубой или серебристой колымаги, покрытой слоем пыли, – вероятно, водители легковых автомобилей. Увидев нас, они замирают как вкопанные. Третий, склонившийся над двигателем микроавтобуса, замечает нас не сразу. Похоже, он несколько смелее и реагирует иначе – поднимает руки, показывая, что в них ничего нет, и медленно идет в нашу сторону. Мы уже заняли позиции вокруг машин, стрелки сжимают в руках приклады MG2. Ремарец не похож на террориста-самоубийцу – на нем только светлая футболка и свободные тряпичные штаны. Вместе с Раулем, Водяной Блохой и Голей я делаю два шага в его сторону. Слышится громкое, но размеренное и спокойное дыхание Дафни, который все время держит его на мушке. Мой взгляд приковывает торчащий из кармана мужчины мобильный телефон. – Господин сержант, – тихо говорю я Голе, – отзовите первое отделение от «форда». Сержант секунду смотрит на меня, а потом отдает приказ парням немедленно присоединиться к остальному взводу. Вернер подтверждает в наушниках, что приказ принят. Когда они запрыгивают в «скорпион», водитель микроавтобуса лезет в карман. – Стреляй! – кричу я Водяной Блохе. Дафни нажимает на спуск – и пуля попадает мужчине прямо в лоб. Остальные ремарцы кидаются бежать, мчатся как сумасшедшие в сторону холма, а первое отделение бросается за ними в погоню. Мы отступаем за машины. Голя кричит «Огонь!», и стрелки устраивают канонаду из пулеметов, дырявя длинными очередями микроавтобус и стоящую рядом с ним легковушку. Ни один из автомобилей не взрывается, но от выстрелов открывается багажник легковушки. Мы не подходим к ней, но вызываем с базы саперов. Вдали подпрыгивает на выбоинах «скорпион» первого отделения. Его страшно швыряет из стороны в сторону, но вскоре он преграждает дорогу беглецам. Они не вооружены и умирают от страха, так что арест превращается в формальность. Соленый пот заливает мне глаза. Операция у холма Отортен завершилась полным успехом – так, по крайней мере, сформулировал это лейтенант Остин, пожимая нам руки в здании командования. Капитан Бек был более сдержан, но у него тоже имелись поводы для радости – никто из солдат не пострадал, а двоих пойманных ремарцев передали Вилмотсу. В обстрелянном микроавтобусе мы нашли тела четырех повстанцев, которые ждали внутри, вооруженные до зубов, чтобы атаковать наш отряд. Саперы выяснили, что старый «форд» был набит взрывчаткой, а телефон в кармане водителя играл роль детонатора, после чего подорвали машину. Остин и Бек подчеркивали, что, если бы не наша бдительность, отделение Вернера погибло бы на месте, проверяя автомобиль. Выйдя с совещания, мы еще какое-то время разговариваем – Вернер, Норман, сержант Голя и я. Сержант упорно твердит, что принял верное решение благодаря мне, и не в силах пережить, что я попросил его скрыть данный факт от командования. – Не понимаю тебя, Маркус, – качает он головой. – Чего ты выебываешься? – Не хочу привлекать к себе внимание, особенно сейчас. Это было обычное предчувствие, сержант. Помимо моей воли. Так что никакая это не заслуга. – У тебя уже не первый раз бывает такое «обычное предчувствие». И, пожалуйста, перестань нести херню, а то мне плохо делается от твоей ложной скромности. – Что-то в этом есть, – добавляет верный Норман. – Видимо, я сообразил, что вряд ли они пользуются мобильниками, поскольку в пустыне те практически не ловят, и потому обратил внимание на телефон, – говорю я, словно оправдываясь. – Я могу идти? Мне хотелось бы узнать, что с Инкой. – Я был там утром, ситуация со вчерашнего дня не изменилась. Но иди узнай, что с ним, поспрашивай госпожу капитана. И заодно передай от нас привет Неми, – говорит Голя. Я почти бегу к медсанчасти. Мне не терпится увидеть девушку, так что я лишь быстро заглядываю в палату Инки вместе с капралом Хансеном. Мне хочется удостовериться, что мы владеем ситуацией, но увиденное обрушивается на меня словно удар молотом по голове. Капрал лишь качает головой, когда я отступаю к двери. Поднявшись на второй этаж, сворачиваю направо, к комнате Неми, и падаю прямо в объятия девушки, целуя ее и обнимая, будто мы не виделись много лет. Ее тепло и цветочный запах действуют на меня подобно бальзаму и самому крепкому алкоголю, но в конце концов мне приходится отстраниться, чтобы перевести дух и спросить Неми, слышала ли она о новых пациентах. – В палате Олафа лежат другие солдаты! У них те же симптомы. – Да, знаю. – Неми опускает взгляд. – Это двое рядовых из взвода Крелла. Они попали сюда в десять часов, когда вы были на операции. Командование пока держит случившееся в тайне. – Заебись. Что нам делать? Царящее в медсанчасти похоронное настроение и бессонная ночь вызывают у меня внезапный упадок сил. Неми прижимает мою ладонь к щеке и заглядывает в глаза, пытаясь передать мне страх и сомнения, мучившие ее много дней. Я глажу ее мягкие волосы и в тысячный раз заверяю, что не сержусь за ее признания. Как она могла вообще подумать, что я буду сердиться? Как могла? Над головой перемешивает воздух металлическими лопастями огромный вентилятор. Только теперь я осознаю, что в комнате стоит прямо-таки арктический холод. Даже ремарцы жалуются на жару, а они привычны к высоким температурам. В нашей палатке днем невозможно выдержать. Потому я только рад, что Неми выиграла счастливый билет, хотя это не главный выигрыш. – Награда десятого уровня, – улыбается девушка. – Многие солдаты отдали бы половину жалованья, чтобы тут поселиться. – Со мной? – шаловливо спрашивает она. – На то, чтобы жить с тобой, средств не хватит даже у офицеров. Поверь мне. Мы падаем на койку и смотрим в потолок. Как обычно, и сладко, и горько. Почти прямо под нами лежат без сознания трое товарищей, которым никто не в состоянии помочь. А мы судорожно цепляемся за остатки всего хорошего и собственные дрожащие руки. – Жизнь прекрасна, когда ты рядом со мной, – тихо говорю я. – Жизнь, Маркус, прекрасна не благодаря чему-то, но несмотря ни на что, – отвечает она. – Мне хотелось бы, чтобы ты это понял. Тогда мне было бы значительно легче. – Вряд ли я когда-нибудь это пойму. Извини. – Может, я еще успею тебя научить. – Может, и успеешь, – повторяю я, чувствуя, как на меня накатывает усталость. – Мне пора идти, пока нас кто-нибудь не увидел. Спать. Не существовать. Спать. Не существовать. Спать.