А вот дальше начались проблемы. Русскую печь, занимавшую добрую треть комнаты, до сих пор видела только на картинках. Я по уши извозилась в саже, задымила всю избушку так, что она расчихалась, и чуть не сожгла себе брови, когда, отчаявшись разжечь нормальный огонь, в сердцах плюнула на сложенные домиком щепочки, а они возьми да и вспыхни зеленым пламенем. В общем, печь я кое-как разожгла, но мои злоключения на этом не закончились. Чугунный горшок с картошкой я переворачивала трижды. Два раза, даже не донеся до зева печки, и один раз внутри, залив с таким трудом разожженный огонь. Благо плевки своей зажигательной силы не потеряли и на мокрых угольях, так что шанс пообедать у меня все еще оставался. Когда мой будущий обед все же водворился в местный аналог духовки, я чувствовала себя так, будто разгрузила вагон угля. Впрочем, и выглядела примерно так же: светлая футболка превратилась в подобие черного камуфляжа, мокрые и грязные джинсы отвратительно липли к телу, да еще и в кроссовках хлюпала вода. Кот, явно решивший налаживать партнерские отношения, любезно указал мне на сундук с одеждой, заверив, что Яга будет не в обиде, так как вещички остались еще от ее предшественницы и ни разу с тех пор не доставались. Обрядившись в белую с вышивкой рубаху и голубенький сарафан, я почувствовала себя полной идиоткой. Во-первых, никакой обуви я так и не нашла. А во вторых, попытавшись пройтись, я едва не расквасила себе нос, наступив на собственный подол. Как в таком одеянии забираться на высоченное крыльцо избушки, первая ступенька которого располагалась примерно на уровне груди, даже думать не хотелось. Хотя, если стоять и не двигаться, выглядела я очень даже неплохо. Аутентично выглядела, скажем так. Сложив грязные тряпки, еще вчера бывшие вполне приличной одеждой, в уже послужившую мне корзину, я выставила их в коридор. «Вот когда приспичит в будочку у забора, тогда и стиркой займусь», — решила я, с отвращением выглянув из дверного проема. И только я об этом подумала, как со двора донеслось: — Хозяйка! Я застыла посреди комнаты, не зная, за что хвататься. Ненавязчивое напоминание Яги не показываться никому на глаза в нормальном виде еще не успело выветриться из памяти, но как перевоплощаться в старуху, я не представляла. — Яга! — снова застучали в калитку. — Ни схорониться тебе, ни затаиться! Пришла пора ответ держать! Я осторожно выглянула в окошко под прикрытием ситцевой занавески. Но никого не увидела. — Не пускай его, — сказал кот, неведомо как оказавшийся на печке. — Это Леший пришел. Опять какой-то поганки недосчитался. — Я тебе сколько мухоморов разрешал брать?! — словно подтверждая слова котяры, снова закричал невидимый гость. — Нисколько! Так почему… — О! Лешак! — Крикуна перебили на полуслове. — Ты куда сбежал вчера? И сегодня… Эй! Стой! Из леса за частоколом донеслись какие-то щелчки, скрип и глухие удары, а потом все стихло. — Что это было? — ошалело спросила я у кота. — А, — фыркнул тот, — богатыри развлекаются. Не обращай внимания. Это у них игра такая. «Оторви шишку» называется. Кто больше шишек с Лешего надергает, тот и выиграл. — Понятно, — буркнула я, хотя не поняла ровным счетом ничего. «Какие шишки? Какие богатыри? Уж не те ли, которых мне велено кормить?» — Я с сомнением покосилась на печку, где прятался чугунный горшок с моей картошкой. Что-то мне подсказывало, что «богатыри», кто бы они ни были, такую кормежку не оценят. — А сколько их? — Тридцать три, — не замедлил с ответом кот. — Ветераны, те отдельно живут, на взморье. Еще пара дюжин по городам и весям обретаются. Но тех только Черномор на службу призвать может, если беда какая приключится. Ну и Яга, конечно. — Тут он смерил меня скептическим взглядом. — Настоящая. — Нет, — решительно отказалась я. — Призывать мы никого не будем. А Яга как их кормила? — Она их не кормила. Их Черномор кормил. Они ж молодые да дурные. Как-то наказали горшочку варить, а сами в лес подались силушку богатырскую показывать… — Чего делать? — Дурью маяться! Потом три дня из терема ту кашу выгребали. А прокислой гречей берег, наверное, с месяц вонял, если не два. Вот с тех пор только Черномор горшочек и заваривает. Ну или Яга, когда он по какой-то надобности отлучается. Да ты не думай. Они сами все сделают. С мисками своими заявятся вовремя. Это они не забывают. — Вот оно что. Спасибо, — поблагодарила я хвостатого консультанта. — А я голову сломала, как кормить такую ораву. Где горшочек этот волшебный? Надо бы потренироваться. — Да вот, у печки стоит… — Кот свесил голову вниз и уставился на пустой уступ у лавки. — Стоял… — Это он тут стоял? — уточнила я, уже подозревая очередную пакость. — Стоял, — подтвердил Васька. — И куда только делся… — эхом отозвалась я, и в этот момент раздался взрыв. За окном пошел дождь из недоваренной гречневой каши, и весело застучали по крыше избушки сырые картофелины. «Кажется, без обеда осталась не только я», — подумала я, отлетая в дальний угол в обнимку с отскочившей заслонкой печки. Глава 4 ВОЛШЕБНЫЕ УДОБРЕНИЯ В общем, первая попытка приготовить что-то в новом для меня мире обернулась полной катастрофой. Кашей заляпало все, даже окрестные деревья. Ругань Лешего неслась над лесом нескончаемым потоком. Мало того, на дармовщину слетелась целая стая всевозможных птиц от мелких воробьев до здоровенных, почему-то зубастых лебедей. Кот, рассмотрев в окошко этих мутантов, шмыгнул под лавку и уже оттуда посоветовал мне закрыть окно. Лучше вместе со ставнями. До деревянных заслонок я не дотянулась — какая-то крылатая пакость прицельно нагадила мне на затылок, и я решила не испытывать судьбу, но окошко закрыла. Впрочем, посмотрев из-за занавески, как улепетывает со двора сдуру сунувшийся за обедом богатырь, я и дверь поленцем подперла. Так, на всякий случай. Очень уж неприятно щелкали клювами лебеди-мутанты. Васька выбрался из-под лавки только тогда, когда улетел последний воробей и во дворе все стихло. — Вроде улетели, — сказал кот, с опаской высунувшись в окно. — Зато кашу точно всю съели, — попыталась проявить оптимизм я, потирая область желудка. — Уже хорошо. С голодухи я умяла полную миску квашеной капусты и закусила яблоками, отчего мучилась изжогой последние полтора часа. — Кашу они съели… — протянул Васька. — Но вот насколько это хорошо… — Что опять? — насторожилась я и тоже подошла к окну. Каши действительно не было. А если и была, то увидеть ее все равно не представлялось возможным. Двор покрывал ровный, словно утрамбованный асфальтоукладочным катком бело-серый слой птичьего помета. Открывать окно я не рискнула. — Зато каши точно нет, — с ехидцей подсказал кот. Я только отмахнулась, покосившись на быстро бегущие по небу облака, подкрашенные кроваво-красным закатом. Первый день в должности Бабы-яги прошел не слишком успешно. В глазах защипало: да что ж у меня все через пень колоду. — Эй, — толкнул меня в бок лобастой башкой кот. — Вот только сырость разводить не надо. Это ж удобрение. Вроде. — Ну да… — всхлипнула я. — А должен был быть мой обед. И, кстати, не только мой. Представляю, что про меня эти богатыри думают… — Что бы ни думали, а сегодня уже не придут. Гуси-лебеди их терпеть не могут. Они как-то по глупости одного поймали да ощипали. — Зажарили? — Где там! — с заметным сожалением махнул лапой кот. — Яга прибежала, всем помелом надавала — и правым, и виноватым. А на птичек своих чары наложила защитные. Да вот только перестаралась: ни кулаком, ни мечом богатырским, ни заклятием каким по ним теперь не попасть. А пернатые это быстро сообразили — никакого сладу с ними не стало. Сама Яга их теперь побаивается. А толку? Дело сделано. — М-да… — проворчала я. Но от осознания, что в калошу могу сесть не только я, но и настоящая ведьма, плакать все-таки расхотелось. И я снова выглянула в окно. — А они не вернутся? — Не должны. Улетят теперь каких-нибудь Аленушек пугать на месяц, не меньше. Они редко такую пищу требуют. Все ж твари волшебные. Не гуси безмозглые. — Скатертью дорога… То есть небо, — с заметным облегчением кивнула я. — А с богатырями завтра что делать будем? — А вот завтра и разберемся. Утро вечера… — …мудренее, — подхватила я. — Правильно, — серьезно кивнул котяра. — Видишь. Уже набираешься потихоньку мудрости нашей. Оно и понятно. Кровь не водица… Я хотела уточнить, что он имел в виду, но веки вдруг потяжелели, и вместо вопроса я зевнула, едва не вывихнув челюсть. Отложив на мудрое утро все заумные вопросы, я, как была, в сарафане завалилась на лавку и тут же отключилась. Утро встретило меня лучами восходящего солнца и птичьим чириканьем. К счастью, отвратительного гусе-лебединого гогота-клекота слышно не было, и я, потянувшись, выбралась из-под лоскутного одеяла, откинула лезущие в глаза волосы и пошла в коридорчик, заменявший избушке прихожую. Умывшись над тазиком, я покосилась на помойное ведро, которое из-за вчерашней осады пришлось использовать не по назначению: «М-да… Пора выбираться из добровольного затворничества. Главное, спускаясь, не опрокинуть на себя вот это самое… Интересно, а как Яга тут скакала? Нога костяная у нее, понятное дело, фальшивая, но на такое крылечко и на своих двоих фиг влезешь так просто». Почесав в затылке, я обратилась к единственному нормальному источнику информации — к коту. — Вась, а Вась? — Кот дрых мертвым сном. Пришлось подергать его за свисающий с высокой балки хвост, дальше не достала. — Ва-а-ась! — К твоему сведению, нормальные коты спят по двадцать часов в сутки, — проворчал котяра, свесив вниз морду. — А волшебных котов за хвост вообще только самоубийцы дергают. — Так ты определись, ты нормальный или волшебный? — Я нормальный волшебный кот. Что тут непонятного? — Непонятно, как тебя кормить, такого нормально-волшебного. Мы же вчера размышления о хлебе насущном на мудрое утро отложили. Как там Яга говорила? Слезай, думу думать будем. — А что тут думать? — лениво прикрыл один глаз кот. — Вон в сундучке скатерка-самобранка. Ее, правда, еще при старой Яге на молочном заклинило. Но я не в обиде.