Горбачевская либерализация закончилась плачевно. В ПГУ КГБ старались чутко прислушаться к пульсу страны. Огромная машина внешней разведки и контрразведки была насторожена – что дальше? Председатель КГБ Крючков сидел в «Матросской тишине». Быстро менялось политическое время. Уже не было Советского Союза. Уже КГБ разъединился на самостоятельные организации – ФСК, СВР, ФАПСИ, ФСО. Россия. Пока существовало государство, внешняя разведка должна была жить. Любая страна, если она хочет выжить среди других, обязана иметь достойную разведку и контрразведку. Внешняя разведка всегда была самой сложной, но и самой перспективной спецслужбой. Она всегда была и будет!.. В годы Отечественной войны бойцы невидимого фронта работали на совесть! О близкой войне Сталина предупредил не только Рихард Зорге, но и берлинская группа «Корсиканца», которой Иосиф Виссарионович не поверил: вождь сказал, что «никому из немцев, кроме председателя Компартии Германии Вильгельма Пика, верить нельзя». В Ясеневе на фотографиях запечатлены шестьсот семьдесят сотрудников внешней разведки. Но это только малая доля… Не все открыты, не все расшифрованы. Абель и Филби… Знаменитый Максим Исаев, ставший прообразом Штирлица в «Семнадцати мгновений весны». Разведчик Николай Кузнецов, он же Колонист, Грачев, Пух, Пауль Зиберт, – все они вошли в историю тайных операций как суперпрофессионалы. Когда в конце апреля 1945 года резидент советской политической разведки Александр Коротков вместе с частями армии вошел в Берлин (четырьмя годами раньше он был в гитлеровской столице под «крышей» секретаря советского посольства), то вспомнил, что где-то у Бранденбургских ворот, вероятно, еще лежал зарытый в землю стеклянный сосуд со свернутыми в трубочку рейхсмарками – последний тайник, заложенный советской разведкой в Берлине. Но не было в живых тех, кому это предназначалось. Осенью гестапо схватило «Корсиканца» – старшего правительственного советника в Министерстве экономики Арвида Харнака. Не было и «Старшины» – сотрудника штаба люфтваффе Харро Шульца-Бойзена. Не было и «Старика» – писателя Адама Кукхофа. Они заплатили своей жизнью. Внешняя разведка… Это она помогла техническому росту государства, когда ему было трудно и необходимо. Координатор американского направления Гайк Овакимян сформировал агентурную сеть, которая помогла стране в короткий срок создать собственное ядерное оружие. Когда однажды знаменитому физику Юрию Харитону рассказали о вкладе разведки в ядерное оружие, он удивился: – Позвольте вам не поверить. Ему показали служебную переписку с Курчатовым. – Смотрите, а вот и ваша фамилия. Курчатов просил ознакомить товарища Харитона с добытой разведкой информацией. Академик Харитон был ошарашен: – А мы думали, что материалы идут из «шарашки» – ГУЛАГа! Тридцать одна тысяча листов технической документации по военным разработкам. Одна тысяча пятьдесят пять комплектов чертежей. Сто шестьдесят три образца техники. Так американский бомбардировщик Б-29 стал прототипом самолета ТУ-4. Внешняя разведка… Более семидесяти пяти лет существует она. 20 декабря 1920 года приказом председателя ВЧК Дзержинского за номером 109 был образован Иностранный отдел ВЧК – прообраз будущей советской разведки. Вождями разведки были многие. Александр Сахаровский возглавлял ЛГУ в середине пятидесятых. Профессионал высокого класса, мастерство которого было отточено в заграничных резидентурах. Когда Сахаровский пришел к руководству, разведка переживала кризис. Серия предательств… Агентурные группы разваливались на глазах. Всегда сумрачный, словно в плохом настроении, Сахаровский сумел своим жестким характером навести порядок. О шефе разведки никто не сказал плохого слова. Хотя он нес на себе груз «мокрых дел». По его приказу были убраны со сцены ярые антисоветчики. Он лично приказал ввести в организм ирландца Шина Берка отравляющее вещество, медленно разрушающее здоровье и прежде всего головной мозг. Это произошло перед отъездом того из Москвы. Шеф разведки опасался, что Берк, как участник операции по вызволению из английской тюрьмы агента КГБ Дж. Блейка, вернувшись на Запад, расскажет подробности пребывания Блейка в Союзе и этим поставит его жизнь под угрозу. Говорят, что Берк скончался в Ирландии в возрасте сорока семи лет от беспробудного пьянства. Упрямству Сахаровского не было конца, если это касалось разведки… После Сахаровского пришел Федор Мортин. Бывший сотрудник аппарата ЦК КПСС, натасканный Сахаровским, воспринимался не всеми: считали, что он не совсем подходил для этой должности. Мягкотелость, слабая сопротивляемость внешним обстоятельствам и чрезмерная личная порядочность сыграли с ним злую шутку. Ему, вероятно, не хватало общей культуры, а может, и знаний предмета и проблем. Он пугался начальства, вздрагивал при звонках председателя и особенно, когда звонили из ЦК… Это не устраивало Андропова: ему нужен человек, проверенный на практике, не боящийся звонков из ЦК… Владимир Крючков был в начале семидесятых начальником Секретариата. Его глаза всегда были скрыты стеклами очков. Канцелярист до мозга костей, он упрекал ПГУ за неопрятность в документах, сотрудников Второго главного управления (контрразведка) – за плохие, некорректные отзывы о разведке… В Ясеневе он появился заместителем Мортина по политической линии. Назначение его начальником ПГУ вызвало пересуды. Тем более, Крючков, пожалуй, не сработался с первым замом, куратором Первого отдела и внешней контрразведки Ивановым. Эрудиция Иванова давила на него. Правда, вскоре тот уехал в Афганистан специальным представителем Андропова, и Крючков почувствовал себя свободно. После него начальником ПГУ стал Леонид Шабаршин: «Да, суть разведки неизменна на протяжении столетий, но времена-то другие! Опыт семидесятых мало чем может быть полезен в девяностые. Да, опыт – великая вещь, но и его не стоит абсолютизировать. Я очень дорожу чувством меры». Ради нескольких строчек в шифровке – сотрудники и агенты дорого стоили: работа штучная! Одного разведчика частенько меняли и на три, и на пять, и на десять шпионов противника… В широком, просторном кабинете нет ни одного портрета. Большие тяжелые шторы прикрывали окно. Генерал-лейтенант Шибанов стоял возле шторы и морщился: был недоволен резидентом, который работал в Париже. Но заместитель Романов считал, что могло быть и хуже, так как обстановка осложнялась современными обстоятельствами. Правда, Шибанов не хуже Романова понимал эти обстоятельства… Да, для разведки наступили не столь приятные времена. Как сказал Романов, если бегут крысы, то, значит, в корабле течь… Многие разведчики уходили по собственному желанию. Терялись и агенты-помощники… Страна переходила на новые идеологические рельсы. Для многих разведка – не только деньги, но и идея. Старая идея рушилась – новая была еще непонятна и не осознана. Ее многие просто не принимали… Увеличилось число перебежчиков. Получая шифровки о предательстве и провалах, генерал Шибанов понимал, что здесь не следует искать каких-то сверхпричин… Конечно, это омерзительно, когда человек, еще вчера свой, сегодня выдает своих коллег, открывает агентуру и сдает людей – это не простое предательство, а подлость высшей степени… Если ты не принимаешь что-то – уходи! Но уходи честно – ведь Россия-то осталась! Романов зашел к руководству как раз по этому поводу. Он положил шифровку на стол… – Вот, сбежал «Карп». – Из Парижа? – Да. Но прислал покаянное письмо. С просьбой не трогать его. Боится, что его будут преследовать. Больше всего, что убьют. У Шибанова сдвинулись брови. – Преследование ушло в прошлое. Пусть живет на здоровье. Он не верит в демократию «новых русских» – так это его личная проблема. А вот то, что перестал верить в Россию… Я могу его только пожалеть… – И еще один вопрос, Виктор Иванович… В отношении обмена нашего разведчика Носкова на американского сотрудника авиационной фирмы. Я думаю послать из Швеции в Париж Лаврентьева. Пусть учится! Шибанов пристально взглянул на Романова, ухмыльнулся. – Натаскиваешь? – В нем есть что-то. Хорошо зреет! – Лады. – И еще… Впрочем, это потом. Глава 42 Егор в Швецию плыл пассажирским лайнером из Санкт-Петербурга. В каюте с ним оказался весьма общительный шведский коммерсант, представившийся Иваром Гротом. – Да, у вас в стране дела, – сказал Ивар, удобно располагаясь на спальном диване. – Кто думал, что можно повернуться на все сто восемьдесят градусов. Если честно, то мне казалось, что Союз незыблем… Егор в разговор не втягивался, а шведу, видимо, не терпелось поговорить, а может быть, Егор ему понравился внешне. – Я давно торгую с вами. Меня волнует, насколько это отразится на моем бизнесе? – Швед помолчал. – А вы кто по профессии? – Журналист. – О! – Швед с одобрением взглянул на Егора. Немного подумав, он протянул свою визитку. – Надеюсь, что мы в Стокгольме встретимся… И разговорчивый Ивар Грот, узнав, что Егор раньше в Швеции не бывал, вежливо заметил: – Движение у нас левостороннее… Это необходимо знать, чтобы не угодить под машину. Сахар в чашку кофе класть нельзя. Не принято. А в магазине шляпу можно не снимать… разве, когда подойдет продавщица. Зато в обращении принято говорить «господин журналист»… В Стокгольме Егор распрощался с коммерсантом, взяв его на заметку, и сразу поехал в посольство. Секретарь посольства Скворцов, загорелый, со шкиперской бородкой, словно порядком впитавший в себя шведские обычаи, сказал, что ему, Егору, здесь будет неплохо. Швеция – страна тихая, как добрая заводь: если и пробежит ветерок, то совсем ненадолго. Скворцов был его резидентом: жил он многие годы спокойненько, ничем не выдавая себя. Егору за чашкой кофе он заметил: – Ты у нас временный. Так… Наберешься западного лоска, а там вольному дорога… Егор и сам чувствовал, что Швеция для него перевалочный пункт… и не больше. Так, если не в Англию, то куда? Но, когда он сообщил Скворцову о Иваре Гроте, тот, удовлетворенно причмокнув, протянул: – Тебе повезло. Это известный коммерсант. Редкая натура. Знается с местным бомондом. Советую завтра же ему позвонить… Журналисту это позволено.