Я вспомнил Настю, которой на чердаке тоже захотелось продолжить начатое. Правда, ей велело скорее горячее чувство. Перкин продолжал: – Холодный рассудок велит… – Давай выпьем. Холодный рассудок Перкина определенно рулил не в ту сторону, так что надо было разогревать чувство. После двух рюмок Перкин включил Максима Леонидова и стал подпевать дурным голосом. Боже мой, я провел здесь двенадцать лет. Почти каждый вечер – бухачка, Леонидов и обсуждения, насколько прекрасен наш круг. Двенадцать лет жизни – коту под хвост. Наконец, горячее чувство Перкина присоединилось к нам и велело помочь мне по старой дружбе. – Что делать? – задавал Перкин ленинско-чернышевский вопрос. – Рассудок велит одно, чувство – другое. С ума можно сойти. – Ладно, – говорю, – как-нибудь обойдется. Удовлетворенный сознанием выполненного долга, я уже собрался уходить, но случилось непоправимое. Подошли девочки-градозащитницы из «Города-сада». Этих вокруг пальца не обведешь – у них каждый сарай на учете. Каждая говеха – застывшая память эпохи. Перкинское горячее чувство подвело – сменило ориентацию и вовлекло своего захмелевшего хозяина в совершенно ненужную болтовню о моей просьбе. – Как можно так говорить! – закричала главная городсадовка, худенькая девица с зычным голосом. – Этим домом владел купец третьей гильдии Псой Фомич Курохлебов. – Срать я хотел на твоего Псоя. – Как можно так говорить! Какое кощунство! – басила главная по «Городу-саду». – Владлен Макарович, ну скажите хоть вы ему. Перкин осоловело вращал мутными глазами. В союзники он явно не годился. Городсадовка не унималась: – В этом доме достоверно бывал Панаев. А возможно, и Скабичевский. – Мало ли, – говорю, – где я бывал. Что ж теперь – везде мемориальные доски вешать? – Вы не Панаев. – Да уж, слава богу, моя жена с Некрасовым не спит. – Как можно так говорить! – Говорить тут не о чем. Я, чай, не хуже Скабичевского и хочу, чтобы этот дом снесли ко всем чертям. – Владлен Макарович, – сказала городсадовка, – мы порвем политический союз с «БАНаном», если закулисные влияния будут оказывать влияние на разработку политического курса «БАНана». Активистка отдышалась, фраза далась ей нелегко. – Ничего не поделаешь, брат, – сказал Перкин и развел руками. Он хлопнул рюмку, закусил сухарем и снял Леонидова с паузы. Девушки-виденья с восхищением глядели на народного заступника. – Сколько вам платят, если не секрет? – спросил я. – Подонок! – заорала главная. – Подонок, – эхом подтвердили остальные городсадовки. – Почему? Они молчали – вопрос не укладывался в привычную канву градостроительных дискуссий. Одна из них, кстати, ничего. Я имею в виду девку, а не дискуссию. Насколько помню, у нее есть муж. Я ему не завидую. – Я просто спросил. Осуждать – не моя специальность, это по вашей части. Если вы занимаетесь этим бесплатно – одно дело. Если за деньги – могу помочь. – Обойдемся без вашей помощи, – отрезала главная. – Обойдемся, – эхом подтвердили остальные городсадовки. – Значит, все-таки за деньги? Не хотите брать в долю? – Владлен Макарович, – городсадовка с зычным голосом неожиданно перешла на ультразвук, – ну скажите вы… Я вышел в коридор. За спиной громыхало: – Как можно так говорить! Леонидов заиграл на полную громкость. Я набрал Настю и сказал, что похвастаться нечем. Настя сказала, что я идиот. Я не спорил. Не рассказывать же ей про активистку. Они относятся к разным биологическим видам, у них даже инстинкты разные. – Ты где? – спросила Настя. – В Вологде-где-где-где, в Вологде-где. Надо реабилитироваться. Пойду к Канарейчику. Жора Канарейчик был талант, причем талант истинный. Он сочинял тексты настолько ёбко, что приводил в трепет немногочисленных фигурантов его разоблачений. Ему платили за молчание. Неделя молчания обходилась жертвам в сотню английских фунтов стерлингов. С четверых Канарейчик имел 400 фунтов чистого дохода. Столько получал средний футболист знаменитого английского клуба «Манчестер Юнайтед» до того, как команда разбилась на самолете в 1958 году. Жора признавал только фунты. Обладание валютой со средневековым названием фунт стерлингов возвышало его над толпой обывателей. По примеру короля Артура Жора собирал рыцарей за круглым столом, который он поместил в самую середину кухни. В качестве Святого Грааля обычно фигурировал хрустальный графин, в который Жора бережно сливал коньяк из пошлых бутылок. Если в графине оказывалось виски, что случалось нечасто, Жора перед трапезой молился. – Да прибудут фунты в этом грешном доме, – бормотал Жора. – Во имя фунтов, и стерлингов, и Святаго Духа. Аминь. – Ёбнем, – говорили друзья по окончании молитвы. – Ёбнем, – соглашался Жора. Он был певцом фунтов, их сеньором, вассалом и трубадуром. Жора посвящал фунтам поэмы, баллады и элегии – в зависимости от находившейся в его распоряжении суммы. В кризис спонсоры потуже затянули пояса. Поскольку сами они поясов не носили, то нещадно сдавили и без

Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь.