Мне уже давно не было так тепло и хорошо. Какое-то уютное, приятное ощущение разливалось в моем теле; такое бывает, когда выставишь руки над огнем. Я проснулся в деревянном домике. Что-то мне подсказывало: я еще в лесу. Наверное, эта ведьма, Блэр, оттащила меня в свой дом. Но зачем? Мне не хотелось просыпаться, вставать, разговаривать с ней. Повернувшись на другой бок, к стене, я зажмурился, в надежде проснуться в своей комнате в церкви. Но чуда не случилось. Я все еще был здесь, домик был здесь, приоткрытая дверь тоже была здесь. Из-за нее слышались два приглушенных голоса: один – женский, другой – мужской. – Зачем ты притащила его сюда? – А то ты бы смог его оставить… – Не только смог, но и оставил бы. Блэр, он – убийца! Я закусил губу и почувствовал, как теплая струйка крови начала стекать по моему подбородку. – Он умирал. Я не могла оставить его. – Вот он проснется и побежит к своим дружкам. Что мы тогда будем делать, а? У нас больше нет дома. Мы уже лишились Эдвина, Ирис на грани гибели. А ты решила притащить в наш дом инквизитора! Я затаил дыхание. Эдвин. Могло ли это быть совпадением? Нет, я не мог верить. Не мог надеяться. Не мог бояться этого. – Малком, он спас мне жизнь. – И что? Это не отменяет всех его преступлений. Бывших инквизиторов не бывает. Я мысленно согласился с ним и решил, что пора бы мне уже сесть. Доски подо мной предательски заскрипели, и оба собеседника показались в комнате. Блэр смотрела на меня с любопытством и легким беспокойством, а вот тот, кого она назвала Малкомом, – враждебно и нахмуренно. Его высокая широкоплечая фигура занимала почти половину крошечной комнатушки, на лице мужчины залегли морщины от постоянных раздумий, на лоб упала темная челка. Взгляд чем-то напоминал взгляд Блэр, но было в нем что-то иное… – Кто вы такие? – с трудом выговорил я. – Мы живем в глубине леса, в доме старого отшельника, – ответила Блэр и улыбнулась одними глазами. Мое сердце екнуло. Старый отшельник. Эдвин. Сомнений быть не могло. – Мне кажется, я знаю его, – пробормотал я прежде, чем успел подумать. – Он был моим отцом. Малком сощурился и презрительно изогнул губы. Он не поверил мне. – Я его сын, Адам Пэйн, – попытался убедить его я. Как глупо. Кому нужны мои слова? – Мы виделись недавно, за день до того, как его поймали. Скорбь и сожаление отразились на лице Блэр, она отвернулась. Я же не чувствовал грусти. Мой отец мог носить право называться моим отцом, но я не испытывал к нему никакой привязанности. Ни при жизни, ни после смерти. Было странно осознавать, что мой отец был дорог кому-то чужому, не мне. Он даже не попытался спасти меня от Рафаэля, но зато поплатился жизнью за помощь какой-то девчонке. Малком шагнул ко мне, и я поднялся, чтобы стать с ним одного роста. Он был гораздо старше меня, лет на десять точно. И стоя я чувствовал больше уверенности, в конце концов, если он нападет, мне придется защищаться. – Малком! Не надо, – между нами возникла Блэр. – Он говорит правду. Я удивленно взглянул на ведьму. Мало того, что она не дала мне умереть, так еще и защищает перед своим… А действительно. Кем он был? – Кто ты? – спросил я Малкома. Имени мне редко хватало для оценки человека. Он нахмурился и недовольно тряхнул головой, отходя к окну, которое я только заметил. Через ставни в помещение лился мягкий вечерний свет заходящего солнца. Пахло лесом. – Я брат Блэр, – сказал Малком. Я по-новому посмотрел на мужчину, пытаясь найти сходство не только во внешности, но и в характере. Хрупкая фигурка Блэр не вязалась со всем видом Малкома. Да и черты у них были разные. Только вот глаза совершенно идентичные, зеленые-зеленые. Не думаю, что мне когда-нибудь снова удалось увидеть хоть одну такую пару глаз. Представьте себе яркое зеленеющее поле в цветах в начале весны. Представили? Вот такие были их глаза. У обоих. – Почему ты спас меня? – спросила Блэр. – Ты ведь инквизитор. Я хмыкнул и бросил легкий насмешливый взгляд в ее сторону. – Я больше не священник. И не инквизитор. И не служитель Бога. Малком, угрожающе сжимая кулаки, сделал шаг в мою сторону. – С чего ты взял, что мы тебе поверим? – Можете не верить. – Я пожал плечами. Неожиданно мне стало все равно. Пусть делают со мной что хотят. Убивают, пытают, отдают обратно Рафаэлю. Мне было абсолютно все равно. Блэр задумалась, хмуря брови. Я заметил, что она уже сменила рваную одежду из подземелья на обычное одеяние. Легкое, темного цвета платье в пол с квадратным вырезом на груди. – Ты говорил что-то про Надию, – вспомнила вдруг она. – Откуда ты знаешь ее? Я опустил глаза. У меня не было сил встретиться с их взглядами и сообщить, что я являлся причиной ее смерти. Ведь Надия явно что-то значила для них. Как и отец. Малком наблюдал за мной и сразу же понял причину. Он не сомневался ни на секунду, думаю, я бы тоже не сомневался. Тогда я не умел врать. Мне говорили, что вранье – страшный грех. Он сделал несколько шагов ко мне и, схватив за горло своей ручищей, впечатал в стену. Я попытался освободиться, но понимал, что в любом случае проиграю эту битву. Он был вдвое сильнее меня, а меч они забрали. Должно быть, боялись, что я зарежу их, как свиней. – Малком! Прекрати! Хватит! Голос Блэр был моим спасением. Она бросилась на брата, оттаскивая его от меня, давая мне шанс глотнуть воздуха. Я закашлялся, схватившись за шею. – Он убил ее! – крикнул Малком из-за спины Блэр, указывая на меня. – И что? – Она даже не обернулась в мою сторону, глядя только на брата. В ту секунду я готов был пойти на любые уступки, лишь бы спастись от гнева Малкома. – Мы оба знаем, как работает инквизиция. У него не было выбора. – Выбор есть всегда! – прорычал Малком и отвернулся. Я почувствовал легкие прикосновения призрака. Она пришла, пришла! Сердце мое возликовало! Надия пришла спасти меня. Я поднялся, чтобы поприветствовать ее. Но неожиданно, пролетев мимо меня, она опустилась рядом с Малкомом и положила ладони на его лицо. Так же, как она делала это мне. Успокаивая, незримо оберегая, забирая боль. Я почувствовал укол ревности в груди. Почему она проявляет к нему доброту? Ведь Малком только что чуть не убил меня! Я был в ярости, гримаса недовольства исказила мое лицо. «Не суди его, Адам. Всем нам есть в чем покаяться». Она посмотрела на меня своими темными глазами, и мне все стало понятно. Каким бы потерянным человеком я ни был, во мне все еще оставалась та часть, способная распознать любовь. Не нужно было спрашивать, чтобы понять, что Малком любил Надию. И, возможно, она любила его тоже. Я не хотел знать. – А вы любили Надию? Малком вышел, хлопнув дверью, оставляя нас с Блэр наедине. Я молчал, не зная, что еще можно сказать. Ведьма смотрела в окно, сквозь которое было видно, как брат уходит в лес по узкой тропинке. – Он никогда не сможет простить тебе этого, – сказала вдруг она. – Простить можно все. Блэр покачала головой. Я приблизился к ней и, вглядевшись в ее зеленые глаза, попытался найти там отголосок Надии. Но ее глаза были совсем другими. Не нежными темными омутами Надии, в которых я видел любовь к себе. – А ты… Ты сможешь простить меня? – неуверенно спросил я. Блэр едва заметно улыбнулась. От улыбки ее лицо преобразилось, и сразу стали заметны ямочки на щеках. – Ты можешь остаться с нами, если хочешь, – сказала она, блеснув зеленью глаз. Не дожидаясь ответа, Блэр покинула комнату с тихим шелестом платья. Я остался один на один со своими мыслями в новом доме. Да, я наконец-то обрел его. * * * Жизнь в доме отшельника текла своим чередом, в ней редко что-либо менялось. Я понемногу узнавал людей, живущих со мной под одной крышей. Малком предпочитал не замечать меня, ну, или относиться ко мне со всевозможной холодностью. Он не решался убить меня только из-за Блэр. На нем в доме лежали все хозяйственные работы: он топил дом, колол дрова, носил воду с ручья, готовил еду. Все эти, казалось, повседневные хлопоты здорово увлекали и не оставляли ни минуты свободного времени. Я помогал ему. Старался помочь, когда он не прогонял меня. Если же такое случалось, мне оставалось только бродить по лесу. Лес был каким-то отдельным миром. Ни церковь, ни город, ни запыленные улицы не были похожи на него. В лесу пели птицы, шелестели листвой деревья, цвела дикая сирень. Все казалось мне новым и прекрасным, отчего по вечерам не хотелось возвращаться к свету фонаря на крыльце дома. Но каждый раз я возвращался. Простые вещи, вроде собирания ягод или выращивания картошки, были чужды мне. Я никогда таким не занимался и не знал как. Блэр смеялась над моими глупыми попытками попасть топором по стройному полену в то время, как Малком только печально качал головой. Я же недоумевал, отчего мне так легко давалось опускать меч на головы врагов, но не на деревянные поленья. В чем разница? Подобные мысли я предпочитал держать при себе. Потом я узнал, что в доме есть еще один обитатель. Девочка двенадцати лет со светлыми длинными волосами. Ирис, так ее звали. Я сразу отметил, что это имя, данное в честь тонкого растения с фиолетовыми цветами, очень ей подходит. Она была такой же хрупкой и привередливой. Мне тяжело было судить, но из всего, что я слышал, выходило, что Ирис больна. Она редко вставала с кровати, не говоря уже о том, чтобы выходить из своей комнаты. Наше общение ограничивалось небольшими приветствиями или ее просьбами принести воды. Она не знала, кем я был и что делал. Просто еще одна потерянная душа, прибившаяся к их дому. Я же не горел желанием узнавать ее, ведь никогда не любил детей. Но что-то в ее взгляде побуждало меня каждый раз выполнять ее просьбы и помогать ей. Темные глаза напоминали о ком-то очень дорогом, но я не мог понять этого тогда. Надия больше не являлась ни мне, ни Малкому, и я решил, что мне стоит жить своей жизнью. Я не мог до конца века выполнять только ее волю. В конце концов, она уже мертва. В отличие от Блэр. Блэр была ведьмой. Насколько мне было известно, не врожденной. Странно, раньше я никогда не подумал бы, что с этой силой можно родиться. Мне казалось, что ты должен отдать душу дьяволу ради магии. Но оказывается, все не так просто. Ты не просто заключал сделку с дьяволом, ты получал эту силу ценой силы другого. Убийство ведьмы – большой грех. А если убийцей является ее «сестра», и того хуже. Блэр никогда не говорила, почему она убила ведьму и завладела чужой силой. Ей было всего семнадцать. Она, как и я, только начинала жить, но почему-то знала куда больше меня. С каждым днем мне все больше нравилось проводить с ней время. Мы разговаривали, она рассказывала о ее семье, избегая тему переселения в этот дом. Зато ей очень нравилось говорить о моем отце. Она любила его, словно тот был ее собственным. Что ж, наверное, он был. Прошел июнь, судя по моим подсчетам. В лесу тяжело вести календарь, и я часто сбивался со счета. По ночам с ветвей деревьев доносились крики филина и тихое похрустывание разгрызающей орехи белки. Я все больше познавал мир, с каждым днем заходил все дальше, и меня все меньше тянуло назад. А потом Блэр стала пропадать. Когда я спросил об этом у Малкома, он ответил, что у нее есть свои обязанности. Я думал, что это связано с убийством инквизиторов. И это казалось таким противоестественным, что молодая девушка, чьи руки всегда были чисты, пойдет на убийство, преследуя какие-то свои цели… И я не был до конца уверен, что эти цели были хорошими. Они были семьей, заботились друг о друге. Глядя на них, я думал о своей семье. Единственное время, когда мы были все вместе, – это до смерти мамы. Я помню, что у меня было четыре сестры. Три старшие и одна маленькая, любимица семьи, наравне со мной. Возможно, они сейчас уже мертвы, но тогда меня это почти не заботило, они остались в прошлом. Иногда мне представлялось, что они тоже стали ведьмами, заключив сделку. Я не хотел в это верить, но что могло их остановить? Наша семья всегда голодала, а когда лишилась меня, то и работать стало некому, кроме отца. Просто в один момент я перестал приходить домой из церкви и забыл о них. – Тогда это было легко. Сейчас… – Думаете, вы могли бы так же оставить Блэр и Малкома с Ирис?