Глава двадцать первая Алекс Восторг, подобен заразной болезни. Он разгорается и распространяется, как пламя, и ты ничего не можешь с этим поделать. Нельзя приручить восторг или погасить его в человеке, действительно заинтересованном в чем-то. Вот почему я испытывал такую горечь, когда такси забрало нас из аэропорта Хитроу и повезло через весь Лондон в Уотфорд. Все остальные радовались встрече с семьями. Блэйк остановился у своих родителей, рядом со мной, вниз по улице. Элфи решил пожить в доме друга в Кентиш-Таун, а Лукас возвращался к своей идеальной семье в идеальный отремонтированный сарай. В Кент, не в Уотфорд. Когда Рафферти-старший окончил университет, его семья перебралась туда, где есть овцы, свежий воздух и вырождающиеся претенциозные соседи. Все братья и сестры Лукаса уже женились на похожих на лошадей партнерах с крутой работой. Однажды я сказал ему, что его семья все превращала в компромисс. Вот почему он посвящает свою жизнь разрушению твоей, придурок. В отеле Лондона для меня забронировали две комнаты. Близко к моей семье, но не настолько, чтобы я с ними встречался. Номера были для меня и Инди, хотя я просил Хадсона отменить бронь второй комнаты, чтобы мы наконец спали в одной постели. Я был не совсем уверен в моих чувствах к ней, но знал, что благодаря Инди некоторые проблемы исчезали, и этого было достаточно, чтобы успокоить меня. Я скучал по Тане. Ощущал себя голым, двигаясь по жизни без нее на своей спине. Я купил другую акустическую гитару, но это было уже не то. Она казалась грубоватой, не из гладкого дерева, как Таня, струны были слишком упругими. Странно было держать ее на коленях: меня не покидало ощущение, что это какая-то среднестатистическая фанатка, слезно умоляющая, чтобы ее трахнули. Каждый раз, когда я пытался сыграть на гитаре в самолете, Инди кидала на меня жалостливый взгляд, отчего все становилось почему-то только хуже. Если и было что-то хорошее во всем этом испытании с помолвкой Фэллон и Уилла, так это то, что теперь у меня стало меньше ограничений. Я не говорил ни с кем из парней, только с Инди и то немного, но я мог залезть в Интернет и посмотреть все, что захочу. Я знал, что Стардаст была в курсе помолвки и фотографии члена, но ее предательство не казалось таким ужасным. Она не была мне подругой детства. Она ничего мне не должна. В действительности она даже не просилась ко мне на работу, и поэтому ее молчание не так ранило. – Готов поехать домой? – хмыкнул Блэйк, разглядывая из окна серый лондонский пейзаж. Я не ответил. Постоянный моросящий дождик напоминал мне, почему я любил свой город. Он был таким тоскливым, что мог вогнать в ужасную меланхолию. Люди приезжали сюда, чтобы выживать, а не жить. Но благодаря именно этой необходимости ты чувствовал себя более живым. – Я смогу взять отгул на день? Я хочу пойти к Лондонскому Глазу и Подземельям. К Парламенту тоже, – пробормотала Инди. Ее взгляд был приклеен к окну. Я не знал, почему это так меня удивило. Словно я не ожидал, что она будет строить какие-то планы, помимо встречи с моими членом и лицом. Она всегда казалась открытой книгой, готовой заляпаться разноцветными чернилами. Куда бы мы ни пошли, она всегда хотела покататься на велосипеде по главным улицам и попробовать местную кухню. Может, другим ее жажда жизни показалась бы милой, но я считал ее депрессивной. Она была настолько счастливее меня, а ведь я имел значительно больше, чем она. – Уверен, мы можем что-нибудь придумать. Да, друг? – Блэйк толкнул меня локтем, повернувшись ко мне всем телом. С тех пор как погибла Таня, он изо всех сил старался не контролировать каждый мой шаг. Я снова решил не отвечать Блэйку и закинул руку на плечо Инди, глядя на Лукаса, который уставился на меня так, словно я ранил его в самое сердце. – Звучит неплохо. Давай пойдем и насладимся городом вместе, – выдавил из себя я. Ее голова поднялась, и скептический взгляд пробежался по моему лицу, моей челюсти, глазам и губам. Все это было ей знакомо, и вот почему ее щеки и шея порозовели, давая мне понять, что она тоже подумала обо всем, чем мы можем заняться во время просмотра достопримечательностей. Я мог трахаться с ней на Лондонском Глазе перед испуганными японскими туристами или загнать в угол в темных Подземельях Лондона. Это было похоже на рай. Веселье наполовину состояло в том, чтобы смотреть, как она волнуется и раздражается из-за реакции своего тела на публике. – Что насчет сексуальных приставаний? Мне казалось, ты не любишь появляться на публике, – дразнила она. Я пожал плечами. – Может, мне придется ударить пару подростков. Это будет на твоей совести. Инди не смогла сдержаться. Она покачала головой и рассмеялась. – Ты такой странный. – Адекватность слишком переоценивают, – пробормотал я. Мне было небезразлично, считает ли она меня странным в хорошем смысле или плохом. И это чувство мне не нравилось. И я не хотел ломать ее. Не сейчас. Мне бы стоило обратить внимание на этот звоночек тревоги, но я проигнорировал его. Когда я понял, что это за сигнал, было уже слишком поздно. Если вам любопытно, как выглядела бы Инди, узнай она, что я перебил всех щенков на ее улице, позвольте рассказать вам. Ведь теперь я знал. Все, что потребовалось – это сказать ей, что она будет делить со мной комнату, и на ее лице появилось то самое выражение. Ей не понравилась идея. Совсем. Не. Понравилась. Инди узнала об общей комнате, только когда мы уже оказались у двери президентского номера. Она развернулась и попросила электронный ключ. – Какой ключ? – спросил я с невозмутимым видом, продлевая наше неизбежное выяснение отношений. Она потерла открытой ладонью переносицу, милый жест, по-моему. Еще один предупреждающий знак, которым я, кстати, пренебрег. Она склонила голову набок. – Дверь в мою комнату. Что такое, Алекс? Ты что, устал после длительного перелета? Я положил карточку от нашей общей комнаты ей в ладонь и согнул ее пальцы. Она сказала: – Нет. На что я ответил: – Ты знала, что планета страдает от перенаселения и огромной траты природных ресурсов? Мы сэкономим огромное количество воды и электричества, если неделю поживем в одной комнате. – Мы сэкономим и много кислорода, потому что один из нас придушит другого, – она подошла к противоположной двери. Подумала, что я шучу. Нам явно надо больше говорить и меньше работать пальцами, потому что эта женщина не понимала меня. Совсем. Я увидел, как улыбка Инди постепенно исчезала с ее лица каждый раз, как она вставляла карту в слот и на двери мигала красная точка, выплевывая ее карту. После четвертой попытки она развернулась, топнула ногой и прорычала как дикий зверь: – Алекс! К вашему сведению, я не стал одаривать ее моей ухмылкой. Я облокотился об уже открытую дверь в наш номер, скрестив руки на груди. – Алекс! – повторила она, и в этот раз в ее голосе прозвучало предупреждение. Ее глаза цвета индиго молили меня облегчить ее страдания. Я не понимал. Вся разница между турне и Лондоном заключалась в том, что она будет проводить ночь рядом со мной. И даже это было не так уж важно. Я не был сердцеедом. Согнув палец, я поманил ее внутрь. Она оцепенела и застыла на месте. – Почему? – спросила она. – Потому что мы будем вместе писать музыку. И напиваться словами. И заниматься сексом за стеклянной дверью. Потому что нам хорошо вдвоем. Потому что я устал от твоих страхов. Это наше турне. Наш альбом. Наша душа. Проблема патологической лжи в том, что в какой-то момент ты не останавливаешься и не думаешь, было ли сказанное тобой правдой. Но в тот момент я знал, что у нас общая душа. Она была внутри Инди, и я позаимствовал ее. И она была мне нужна. Потеря Тани все изменила. Стардаст была мне нужна намного больше, может, даже сильнее после Парижа, и я начал смиряться с этим, как кто-то смиряется со смертельным заболеванием, совершенно не желая этой участи. Она выглянула из-за моего плеча и посмотрела на пустую комнату, а потом снова перевела взгляд на меня. Ее пальцы сжимали спортивную сумку, костяшки побелели. – На одном условии. Боже, если ты существуешь, пожалуйста, пусть она не попросит лабутены или тачку. – Слушаю. – Если мы договоримся, я хочу, чтобы ты встретился со своей семьей. Вот в чем дело. Мы с Инди болтали. Много. О «Маленьком принце», музыке и да, о наших семьях. Мы говорили каждую полночь, пока писали тексты, словно от этого зависела наша жизнь. Поэтому она знала все о моей маме, любящей азартные игры, и о пьянице-отце. А также о потаскушке-сестре. Она знала, что, когда я был маленьким, меня никто не обнимал, и что я писал о любви так же, как люди пишут фантастику: используя лишь слишком бурное. Вот почему я решил, что она верит: мои отношения с семьей еще можно спасти. Слушайте, я понимаю. У нее не было родителей. Но лезть в мою жизнь – уже перебор. – Нет, – я привалился лбом ко все еще открытой двери, ясно осознавая, что она по-прежнему стоит в коридоре. Что такого у нас с коридорами? Почему мы всегда так не хотим впускать других людей к себе? Заметка: напиши об этом песню. Прихожая. Отношения. Метафоры. Девушки с синими волосами. – В таком случае тебе лучше найти мне комнату, – она развернулась и направилась к лифтам. Мне нужно было отпустить ее, и в душе я знал это. Но моя душа не могла этого сделать, поэтому я схватил ее за запястье и рывком притянул обратно к себе. – Во-первых, ты не знаешь мою семью. На ее губах появился намек на триумфальную улыбку. – Я знаю достаточно. Знаю, что она у тебя есть. У тебя, Алекс, есть семья. Все в ней нуждаются. – Это бред. Тебе правда нужен Крэйг? Нужны проблемы с алкоголем этого идиота, его быстро меняющееся настроение и глупые, жестокие выходки? – Я не мог поверить, что мы проводим время за ссорой вместо того, чтобы заниматься сексом. А также не мог поверить, насколько мы с Крэйгом похожи. Как ее мог привлекать парень, который олицетворял собой все пороки, за последние пару лет превратившие ее жизнь в тихий ад? Она задумалась над этим. Правда, подумала над моим вопросом, а не просто выплюнула ответ. – Да, мне нужен Крэйг. Любовь к людям и ощущение любви во многом сводится к заботе о них, даже если эти люди тебя раздражают. Ты становишься уверенным и ощущаешь себя в безопасности, не только когда заботятся о тебе, но и когда ты сам заботишься о любимых. Я хочу помочь Крэйгу. Черт, я хочу изменить Крэйга. Но это не значит, что он мне не нужен. Он мой брат. Наступила моя очередь задуматься. Нужна ли мне Карли? Нет. Или ладно, я не знал наверняка. Она никогда не была хоть в чем-то хороша, умела лишь рожать детишек, а об этом я вообще думать не хотел. И родители мне тоже не были нужны. Они слетались на мои деньги, как пчелы на мед, и я разговаривал с ними только тогда, когда этого было не избежать. Например, во время традиционных звонков на Рождество и дни рождения. Но мне нужна была Инди, по крайней мере, на время этого турне. У меня не было иллюзий на ее счет. Она была девушкой с маленькими мечтами и большими проблемами, и у нас не было ничего общего. Тем не менее, благодаря ей тур «Письма Покойника» стал не таким ужасным. Мне нужно, чтобы она была рядом, пока все это не закончится. Поэтому я соглашусь выполнить ее условия. Даже если она пожелает пырнуть ножом мою душу и смотреть, как вытекает вся оставшаяся жизненная сила. А именно это и произойдет, если я окажусь в одной комнате с родителями и сестрой и буду смотреть, как они попивают светлое пиво из банки и поедают жареное месиво из газетного кулька. – Боже мой, – я отмахнулся от нее. – Я встречусь с ними, хорошо? Просто заходи сюда и перестань топтаться в коридоре. А то пленку записи системы безопасности вполне могут продать таблоиду «TMZ», и я стану известен как выдохшаяся, подсевшая на наркотики рок-звезда, выставляющая свой член напоказ и умоляющая свою няньку не оставлять его одного. Инди сделала шаг в моем направлении. Ее улыбка раздражала и возбуждала одновременно. – Ты такой милый, когда просишь. Я ухватился пальцем за ее едва существующий вырез и притянул к себе, оставляя влажный поцелуй на ее остроумных губках.